Гибель Петрограда (Фантастика Серебряного века. Том XII) - Толстой Алексей Николаевич (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗
По всему побережью Пруссии гремела канонада.
Снаряды, патроны, динамит и порох грузили на громадные плоты и под буксиром союзных канонерок отводили в море, а в море английские дредноуты громили и взрывали страшные грузы. От сотрясения, от громовых взрывов тонн динамита вздымалось море и пятисаженные волны доходили до берегов Финского залива.
Так уничтожалась мощь Германии.
Крепости Мец, Бреславль, Торп, Кенигсберг, взорванные на воздух, сравненные с землей, свидетельствовали о добрых помыслах союзных народов. От Москвы до Камчатки, от Японии к Австралии, к Америке, к Африке, ко всем народам истомленного мира неслась благая весть, весть о долгом мире на полях кровавой Европы.
«Никогда с этих времен ни один человек в Европе не поднимет вооруженной руки своей на человека-брата; под покровом союзных держав, уничтоживших зависть и гордость царя немецкого, да воцарится среди нас, народы Европы, мир и единодушие, пусть сотни миллионов людей, сплоченных в одну массу, без различия наций, да будут процветать, развиваться, стремиться к познанию Высшего, к облагораживанию жизни, к покорению природы, к искоренению злых инстинктов своих, к высшему идеалу человечества, начертанному в книге Бытия».
Это были великие дни.
Мир обновлялся. Тьма рассеивалась. Народ ждал света. Как будто меньше и меньше творилось зла и беззаконий. Хотя много шло по старому… Просящему о помощи, говорящему правду — затыкали кулаком глотку, льстецу сыпали деньги, а в руки предателей, людей-зверей, потерявших совесть, честь и веру в Бога, давали в распоряжение миллионы жизней. Да будут прокляты начинающие войну.
Много было еще подлецов и Каинов. Честность и совесть попирались ногами, старики женились на молодых, дочери продавались за деньги богатым старцам.
«Поклон тебе, Золотой Телец!!!»
В летопись истории вносились новые страницы. Кумиры рушились, храмы сжигались, жрецы их предавались презрению — а кто был разрушителем, тот становился кумиром. Отныне на востоке загорелось новое солнце. Видел мир яркие лучи и дивился их силе. А под этими лучами вставала и просыпалась великая Россия.
Семь миллионов жизней потерял земной шар. Десятки миллионов семейств лишились крова, сотни миллионов людей питались впроголодь. Бесчисленная армия нищих на всех перекрестках мира просила милостыню. Рушились промышленность и торговля — а искусство и наука топтались на одном месте и не сказали человечеству ни одного нового слова. Среди людей рождались и разносились дикие, невероятные слухи, вымыслы и легенды; сотни прорицателей, предсказателей, гадалок и ясновидящих пророчили гибель мира, уверяли о Страшном Суде, об Антихристе, о Вильгельме, о новом мире, который создавался на пепелище старого.
Русские, японцы, немцы, французы, турки, англичане, сербы, буры… все народы Божьего мира горячо молились о победах своих. Никогда еще духовенство земного шара не служило столько панихид, молебнов и канонов.
А Бог был один.
Писались миллионы завещаний, поминаний, некрологов, надмогильных посвящений. Литература выработала новое «военное» направление. Все газеты, журналы и книги посвящались только войне. Десятки тысяч статей, отчетов, сценок, эпизодов, описаний шансов того или другого противника сплошь заполняли страницы изданий и на разные лады предсказывали победу той или иной державе. Немцы ненавидели русских, русские немцев, турки сербов, сербы австрийцев, австрийцы французов и т. д. Над каждым народом висело проклятие другою народа. На каждый народ призывалось благословение другого народа. Одни плакали — другие ликовали. Но правда была только одна и ее никто не знал.
В газетах появлялись очередные «утки», сенсационные известия; десятки раз хоронили Франца-Иосифа, забирали в плен Вильгельма, разрушали Лондон, ухитрялись писать даже о восстании на северном полюсе, о мире… но весь бум этот, в конце концов, оказывался ложью и опровергался теми же газетами. Проделывали и такие штуки. Одни описывали подвиг бельгийцев, другие же, взяв и переделав ту же статью, печатали ее под заголовком «Геройский подвиг англичан», фотографировали шестисантиметровое сербское орудие, под снимком же печатали «Немецкое, дальнобойное, калибр 22». И не было бедой, если читатель принимал китайцев за немцев, турок за бельгийцев, ворону за аэроплан. Печати уже не верили, но все-таки читали и ждали опровержений. Расплодились тысячи новых газет. Не хватало и бумаги, и краски. Газетчики лечились от хрипоты.
А художники малевали баталистические картины.
Поэты воспевали героев.
Композиторы писали гимны, похоронные и победные марши.
Скульпторы высекали надмогильные памятники, лепили маски убитых и героев.
Американцы, все оценивая на вес золота, заключали тысячные пари и с нетерпением ждали падения той или иной крепости. В общем, мир не был похож на самого себя. Миллиард людей, увлеченный одним потоком, шумел и спорил и каждый индивидуум уверял всех, что только его мнение близко к истине, что только он один знает правильный ход войны. Но опять, правда была только одна, правда та, что рушится и гибнет земля немецкая и русские войска блокируют Берлин. Русские же были и за Карпатами и двигались к Будапешту и Вене. Так как все мировое зло, все нити ведения войны были сосредоточены в Берлине, взятие столицы Австро-Венгрии не входило в планы русских. Престарелый Франц, по существу, не был уже императором, ибо друг его кайзер «вежливо» забрал в свои руки управление Австро-Венгрией. Франц-Иосиф пока еще подписывал бумаги и раздавал награды, но и это утешало неудачного Габсбурга. Австрийской армией руководили прусские генералы, а австрийские солдаты присягали двум императорам, Францу и Вильгельму. Итак, Гогенцоллерны победили Габсбургов. Кайзер Вильгельм, великий покровитель ислама, мечтал и о покровительстве буддизма etc., но магометане и буддисты быстро раскусили золоченые орешки кайзера и прокляли императора, имеющего три веры.
Боже мой, что творилось на белом… виноват, кровавом свете.
«К лесу, что ли», — обернулся на седле хорунжий Митрич и попридержал свою кобылу. За Митричем, вынырнув из-за деревьев и направляясь прямо по луговине, показались восемь казаков.
Светало быстро.
Синие отблески посветлевшего неба, смешиваясь с золотом предутренней зари, занявшейся на востоке, багрянили, обливали золотом распустившуюся листву молодых тополей. Роса еще не испарилась. Зябкий ветерок нет-нет да и порхнет, повеет по полю, зашевелит прошлогодними засохшими былинками, долетит до реки, где взбудоражит уснувшую воду, разгонит поднявшиеся клубы тумана. А воздух, напоенный запахами полевых цветов, ароматом лопнувших почек ив… так и врывался в грудь и пьешь, как вино, его без конца. К реке, которая причудливой лентой извивались по долине и курилась сырыми испарениями, зелеными кудрявыми уступами спускались к берегу заросли ольшняка и орешника. На другой же стороне реки, немного вправо, на пригорке, за песчаной косой, краснела черепичная крыша полуразрушенной фермы. А вокруг фермы призрачно-белым туманом, выделяясь на фоне зеленеющего пригорка, купами цвели вишни и яблони. По лугу серой лентой тянулась дорога.
«Благодать, — думал Митрич, — как и у нас, на Дону, и небо-то такое, и земля такая же, только степи не видно…»
— Ребятушки, — продолжал он уже вслух, — что-то немца не слышно, струсил, окаянный, все по перелескам прячется, в поле не выходит, стало быть, боится нашего брата».
Проговорил и подумал: «А что, если из засады угостят, заробеют мои ребята, лататы бы не задали, молодые еще, необстрелянные». Так подумал и опять оглянулся на них и удивился мыслим своим. А сзади него, растянувшись в змейку, средним аллюром скакали казаки, и не было видно в спокойствии их — ни трусости, ни робости, так и кипела в них могучая казачья сила. Все с Дона, что соколы, молодые, кряжистые, плечистые, в серо-зеленых рубахах, туго подпоясанных ремнями, с шашками слева, с пиками справа.
