Южный Крест - Бонч-Осмоловская Марина Андреевна (читать полную версию книги .txt) 📗
Но то, что сгущалось вокруг, не имело отношения к чьим бы то ни было мыслям. Фантастичность этого ощущения нарастала, сердце заныло, Вадим оглянулся вниз, ища поддержки. Теперь, на огромной высоте, он плыл вдоль большой улицы города и даже угадывал огни широких перекрестков. Это была реальность, она происходила обычным порядком. Он знал, что этот путь принесет боль, он старался разгадать его и запомнить вешки, но понял, что ему неведома дорога и все, что казалось знакомым, легко изчезает за его спиной. Он ждал чудесного появления, зная, что произойдет что-то важное для всей его жизни. Смеркалось. Последний звук затих. Его окружала странная пустота. Он продолжал свой путь с бьющимся сердцем - то ли во сне, то ли наяву.
"В тех странных полях, где я проплывал, не происходило ничего, но само это пространство было неустанным движением жизни. Заполненное шелестом, воспоминаниями, чьими-то тихими словами. Они теплыми, бесшумными толчками двигались в разных направлениях, иногда задевая меня, и тогда я прикасался к толще чужой жизни. Но чаще меня достигали только отдаленные волны случившегося вдали. Я чувствовал: что-то должно произойти и со мной. Напряжение росло, и я ждал развязку. Долго не приходило ответа.
И вот, в сгустившемся пространстве стали проступать светлые блики. Я поднял голову. В огромной высоте черных небес, из глубины, - как будто из небытия - появилось что-то кадрами немого кино.
Размытые, как гигантские облака, неясные призраки двигаясь прямо на меня, увеличились, постепенно оформились, сгустились, приобретая какие-то определенные и уже почти угадываемые формы. Пространство осветилось здесь между небом и землей, где я был один. Здесь, куда я был взят с какой-то целью - неведомой, властной и пугающей силой - в первый и, может быть, единственный раз в моей жизни. Я был один на один перед чем-то, что я не мог ни остановить, ни предотвратить. Это было больше меня, моей воли, больше всего мира и всего, что я знал. Мне оставалось только смиренно ждать и стараться понять происходящее. Сердце колотилось. Не в силах оторвать глаз, я разглядывал эти двигающиеся на меня громады, зная, что это обо мне. Я силился распознать их значение, и оно медленно явилось мне.
Не ускоряя торжественного Хода, в грозной неторопливости, перед моими глазами поднялись бледные слепки содеянного мною, желанных, но несовершенных поступков, погубленных надежд, обманутых желаний и обманувшихся чувств. Ужас приковал меня к месту. А между ними, как горы, неотвратимо вставали задуманные, но не воплощенные идеи, плыли на меня, пугая бессилием и разрухой, брошенные мысли, недодуманные догадки, недомысленные планы и незаконченные труды. Все, что я начинал и бросил, все, что я не завершил, упустил и потерял навсегда, навек в моей единственной жизни. Тот я - который не сумел! Громадами протекали они сквозь меня, и, словно пробитый ими насквозь, оглядывал я весь этот невыносимый груз: я узнавал каждую из них и я прощался с ними. И когда я прожил этот час, вновь понял я, что мера жизни есть боль, и я знал, что это одна, додуманная до конца мысль.
На берег, где я стоял, Реки, название которой было готово сорваться с моих губ, - самой древней и страшной Реки всех царств - упала тьма. Болело сердце, и, измученный, я ждал исхода. Прошло время.
Наконец, вдали, тонкими серебристыми пятнами вновь засветился мрак. Там отстраненно, но вполне различимо, озаренные внутренним светом, вставали иные, прекрасные тени. Не сходя со своих постаментов и не глядя вокруг, обратившись взором вовнутрь, проходили они, неся сокровенную, не открытую тайну. Сиявшие ослепительной красотой, это были вечные боги, достигшие совершенства, воплощенные в камень и оставшиеся в нем. Божественные образы древних эпох и разных народов, давно погибших или загубленных культур проплывали передо мной - все усилия человечества найти единственный идеал, который вместил бы в себя красоту. В тоске, бессильный найти, объять ее здесь, в настоящем, лишь иногда угадывая ее тонкие следы, я - читая, исследуя, годами, как старый червь, находясь в том древнем мире, - находил Божественные начала незапамятных времен. Мучимый страстью создать ее здесь и сейчас, я блуждал в этих "сумерках богов", приходя в отчаяние от их недоступности, и творил себе новорожденного кумира. Я уповал на него. Иногда мне удавалось обмануть себя, и тогда, движимый гордыней, я решал, что угадал единую формулу. Но чаще я видел только воздушные следы, убегающие вдаль...
И вот, вновь разглядывая знакомые сияющие лики, я понял данный мне урок. Мои сны, заполненные видениями архаических лет, ни на шаг не приблизили меня к настоящему. Все, что осталось - это неуловимая улыбка, тающая вдали. Я искал красоту, и это стало жизнью. Я не создал ее, и она разрушила меня. Тщета попыток и тщета моей жизни открылась передо мной. Вмиг, до глубины охватив значение увиденного, я стоял, провожая взглядом проплывающую жизнь. Провожая все упущенное, не понятое и не созданное мною. Это был тоже я, но не знакомый мне - родившаяся, но не воплощенная возможность.
В тоске брел я назад, вдоль берега мрачной Реки. Ее вода едва угадывалась в темноте, и ни одна былинка не проросла на ее берегах. Теплый ветер больше не поднимал меня в небеса. На лице оседали капли, напоминающие тихий дождь в моем родном городе. Скользя по глинистой дорожке, не убыстряя и не замедляя шаг, я поднимался наверх, пока не оказался на берегу океана.
Была глубокая ночь, и она сливалась с водой. Их детище - гулкий мрак засасывал меня, как дробящиеся камни, опадающие воды, разбитые маяки, пропавшие лодки, терпящие караблекрушение, оползающиеся постройки, теряющиеся на дне сосуды, выпотрошенные рыбы на берегу, закинувшие глаза в бездонное небо, одинокая птица, оставленная стаей на темной воде, засыпанные ракушками города и вечные храмы, давшие трещины.
О, где твой свет - зови его! - страшной красотой брызжущий на востоке, горящим ключом, волнами орошающий землю - твои янтарные тени валятся опарой! Пышный взрывной цвет небес отчаянным усилием пробивает страшную глубину облаков, рвется, как в упряжи, гремит, зеркальными брызгами осыпает их края!
Возьми меня, сделай что-нибудь, чтобы не стоять перед невыносимой тьмой, чтобы не глотать пространства сырого мрака! Эта непостижимая жизнь океана, как непостижимое время. Жизнь на прорыв, страстные рывки мира против себя самого. Его кажущийся путь вперед, где любая его секунда - разрушение! Безысходность попыток и ложность удач, горечь провалов и обвалы усилий! Тоска моего сердца, тягучий грохот воды, взъерошенная ветром чайка на песке: почему тебе не спится в глубокую ночь? замедленный ритм белой пены и безмолвное волнение трав, и сдержанный, мучительный, как долгая музыка, ветер - немой, тихий путь без опознавательных знаков...
Тропинка вывела меня на косогор, с которого открывался залитый огнями бульвар и карусели, наводнившие раскинувшийся парк. За ним сверкали стекляшками высотки. Я шел дорожкой мимо зазывал в ярких палатках, размалеванных одинаково, со слишком громкой музыкой. Я разглядывал расхристанную толпу, вспоминая разные изящные описания уличных празднеств, но видел только натужное веселье. Я понял, что мне не смешаться. Не смешаться тебе, не играть на дудке, не потешать публику, роняя штаны. Не понять, не оценить. Проходя публичные сады, не глотать приторную вату, улыбаясь сладко, а также не пить пиво, выставив вперед ногу. Не смеяться и не обжираться тебе в публичном зоосаде, сидя в шумной компании, и разглядывать новые лица, делая вид, что не замечаешь.
Здесь и там, в прошлой жизни и в будущей, на глинистых косогорах и под стенами стеклянных учреждений, где сидят чиновники, серьезно смотря перед собой, иногда теряя бумажки, а также в безликих парках и пересушенных зноем равнинах бредить тебе о запахах сочной зелени оставленной страны, о простых цветах и траве по колено, о майских жуках и настоящих певчих птицах, лесных дорожках, не ведущих к неистребимой частной собственности, о счастьи идти куда вздумается, напрямик, по траве через луг - к озеру и дальше, дальше, сколько хочешь - по свободной и ослепительно красивой земле! Видеть, как наяву, ее родные линии, сердечность понятного тебе пространства. Просыпаться среди ночи в жаркой спальне чужой страны от запаха грибов и дымка из баньки на берегу. Грезить, держа в каждом глазу по стеклянному озеру поднебесной красы. Умирать от тонкой печали Вивальди и каждой хорошей книги, от невыносимого чувства события в каждое новое утро, смотря в безбрежные глаза маленькой Динки, гениальной, как все малыши. Вычислять тебе неведомые знаки, проступающие перед твоими глазами, проваливаться в каждом шаге, томясь сердцем, хватаясь за стены, покрываться сеткой распада, как проморенный ствол, прорастать ветками и корнями, ронять кору и листья, ронять и терять, терять и ронять до боли, до века... Здесь и там, в прошлой жизни и в будущей, разглядывая прекрасные тени, быть тебе одному, лишь изредка заболевая иллюзией, горечью, не переходимого ни вброд, ни в плавь, отмеряя пространства до зовущих огней. Бежать к ним, падая в их сияющий свет, желать добра всем возлюбленным, нежно и сильно любить, чтобы уже совсем скоро причинять муку и наносить раны. Сходить с ума, надеяться, ждать, не зная конца беде, утешать и плакать вместе, не в силах понять друг друга. Не в силах быть вместе.
