Железный доктор (Собрание сочинений. Т. I) - Эльснер Анатолий Оттович (книга регистрации TXT) 📗
«Опять ты здесь, двойник проклятый!» — подумал я, и губы мои задвигались, и отчаяние и какая-то ненависть к своему второму «я» охватили мою душу. Мне хотелось закричать громко, на весь мир, что он призрак, что я отказываюсь навсегда от воспроизведенного моим грешным умом образа, проклинаю, изгоняю его, что я хочу быть только человеком, как Петр и Иван, но мои губы только болезненно задвигались и из них вырвался тяжелый стон.
Двойник смотрел прямо в мои глаза и лицо его, в рамке черных волос и бороды, казалось страшным в своем бесстрашии и равнодушии к добру и злу. Вдруг он задвигался, как облако, и стал отдаляться от меня в глубину аллеи.
— Стой! куда ты влечешь меня? Ты моя смерть. Я не иду за тобой.
Мне казалось, что я остановился после того, как сделал страшное усилие над собой, чтобы не следовать за своим двойником, но минуту спустя, к моему ужасу и удивлению, я почувствовал, что ошибся: ноги мои, наперекор моей воле, медленно двигались. Открытие это отняло от меня последние остатки воли и вдруг я зашагал быстро-быстро, так как мой двойник уже не медленно шел, а несся, как столб вихря, уносимого бурей.
В течение всего этого странного шествия я испытывал такое чувство, точно находился во власти какой-то страшной, несущей меня стихии, бессильный сопротивляться ей, и вот это нечто сверхъестественное несет меня, и мое крошечное «я» уносится в пространство, как атом, как пыль, и я сознавал в это время, что таких атомов миллионы миллионов, и почему-то это сознание мне было сладостно-приятно.
Призрак проносился все далее, по аллее, потом между стеной скал с одной стороны и берегом озера — с другой. Я следовал за ним, повинуясь неудержимому влечению.
«Ах, это место мне знакомо», — подумал я, вглядываясь в знакомые мне скалы и траурно склонившие свои ветви над голубой водой озера кипарисы. Впереди передо мной возвышалась маленькая скала, на которой так часто сиживала Нина, а на противоположном берегу было другое знакомое мне место.
«Там в первый раз явился мне ты, проклятый двойник — ты, ты, ты приказал мне убить ее».
— Кто «ты»? — переспросил я самого себя, чувствуя, что мои мысли страшно спутываются. «Ты — я, я — ты, второе „я“ — враг мой, и он — я. Я болен и это „я“ — кошмар и его нет. Вот нет, нет…».
Я стоял, оглядываясь вокруг и радуясь тому, что наконец он исчез. «Ты — болезнь, кошмар мой, тебя нет, но ты был всегда во мне и терзал меня, гордый, гордый, и нашептывал мне нечеловеческие гордые мысли, и я убивал, убивал, убивал. Несчастный! Какой я несчастный, безгранично жалкий человек, и нет более несчастного меня на свете, — никого, никого нет! Кровь убитых мной разлилась в моей душе кровавой пеленой и в глазах моих ужасные круги, и всякий, кто меня видит, думает: вот страшное существо, из его глаз смотрит ужас и мрак. Спрятаться мне — некуда: везде миллионы глаз. Несчастный, несчастный доктор Кандинский! Смотри, вот здесь, здесь ты убивал ее… гордый мыслью твоей, ты убивал ее с жестокостью палача. Смотри, ее тело вот там…»
Я сидел на выступе камня, на котором когда-то сиживала Нина с мандолиной в руке, проникаясь воспоминаниями о несчастной моей жертве. Ужас к себе смешивался с жалостью к ней и мне казалось, что я слышу звяканье струн в воздухе. «О, я болен… это галлюцинация слуха…»
— Дзинь-дзинь!
«Ужасное воображение», — подумал я, охваченный трепетом, поднялся с камня и стал озираться.
Маленькое озеро, сдавленное скалами, было неподвижно и прозрачно. В голубой воде его отражались небо и звезды и все это двигалось там и искрилось. Ночь сияла; небо сверкало звездами, точно миллионами глаз, с которых лились трепещущие голубые лучи.
Я всматривался и мне казалось, что все это одухотворено и природа — огромное таинственное божество, окутанное голубым покровом. «Что же я в ней понимаю? Ничего».
«Дзинь-дзинь!» — заохала струна в моем мозгу и мне казалось, что звуки эти проходят по нервам всего моего тела до кончиков ногтей и весь я содрогнулся. Мне представилось, что с озера поднялась прозрачная, точно белый пар, фигура девушки, подплыла ко мне, вздохнула и остановилась в воздухе, блистая очертанием прозрачного лица.
«Я себя убью!..» — сверкнула в моем уме мысль и, охваченный ярким сознанием своей болезни и еще более страшных преступлений, я помчался со скалы вниз. Призраки мне не казались в это время страшными, но я сам в своих собственных глазах был ужасным, больным безнадежно и неспособным ничего понять. «Разбить голову о камень», — мелькнула вдруг мысль.
Меня что-то точно отбросило от берега, по которому я бежал, к каменной скале, но я удержался и помчался по берегу, с ужасом глядя вниз, — на свое отражение в воде. Я убегал от самого себя, стан мой согнулся, голова опустилась и мне казалось, что какие-то тени гонятся за мной и дуют мне в спину. Однако же, я сознавал, что безумствую, что ничего этого нет. Ярость охватила меня, ярость дикого зверя, за которым гонятся и, продолжая бежать, я все смотрел на свое отражение в воде с отвращением и ужасом; поднявшиеся во мне ярость и отвращение к себе были так велики, что я сжал зубы и вдруг отвратительно захохотал.
От моего горла вовнутрь точно проскользнуло что-то и мне казалось, что кто-то засмеялся во мне, — протяжно и жалобно.
— Что со мной? — воскликнул я, остановившись, и вдруг, невдалеке от себя, услышал знакомый голос.
— Он делается невыносимым, ужасный этот Кандинский. Представь, он превращается в жалкого труса. Я ужасно ошиблась в нем.
«А, вот как!» — подумал я с отчаянием и злобой, сделал несколько шагов по направлению голоса и остановился в узкой долине, по сторонам которой громоздились высокие скалы причудливых форм. С голубого неба лился лунный свет и наполнял долину голубым сиянием. Огромные камни, разбросанные в разных местах точно руками каких-то великанов, стояли в самых фантастических положениях — иногда прикрепленные одним своим концом к скале и казавшиеся висящими в воздухе.
Я стал озираться. Где-то в стороне сверкнуло крошечное озеро, и вдруг я увидел две фигуры — мужскую и женскую. При первом взгляде на них во мне зашевелилась дикая ярость и, казалось, сдавила мне горло. Я стал дышать порывисто и часто.
На огромном камне сидел грузин, которого я раз видел уже, в черкеске и папахе, и красивое лицо его, белеясь в лунном сиянии, выражало, как мне казалось, торжество победителя. В его положении это было уместно: Тамара полулежала в его объятиях, положив голову на его колени, так что черные волны ее волос свесились над водой. Поодаль стояло, прислоненное к камню, ружье, при взгляде на которое мне припомнились таинственные выстрелы, после которых Тамара надолго куда-то исчезла.
Грузин заговорил:
— Не могу я тебя любить, как прежде, не стоишь ты… мне кажется, ты вся в поцелуях этого убийцы…
Он слегка оттолкнул ее, а она, содрогнувшись, как прибитая, не отошла от него, а наоборот: в блеске луны сверкнули ее поднявшиеся кверху руки и я видел, как она обвилась ими вокруг его шеи.
— Возьми меня… или я погибла. Мне страшно одной и я не могу жить. Ты такой славный, такой благородный и с тобой мне так хорошо…
Она прильнула к его лицу губами, и он, сознавая, как мне казалось, в себе победителя, великодушно разрешил ей это.
Был момент, когда мне хотелось броситься к нему и схватить его за горло; но трусость, явившаяся ко мне вместе с моими преступлениями, трусость убийцы уничтожила мой дерзкий порыв и вместо того, чтобы броситься вперед, я, в порыве глубокого отчаяния и отвращения, быстро направился вниз, к саду. Озлобление росло, заглушая совесть и всякий страх пред призраками. Уносясь в даль сада, я с вызовом посматривал по сторонам, но среди ночного безмолвия только величаво выступали одни за другими контуры огромных чинар и грабов, по которым таинственно искрились лунные лучи. Мне казалось, что все вокруг преисполнено тайнами, в глубину которых мне никогда не проникнуть; вглядываясь в голубое небо и вопрошая: «Кто там?», я отвечал самому себе: «Загадка»; углубляясь в свое сердце, я спросил себя, что там было и что есть, и отвечал самому себе: бур я, страдание, гордость. «О, я бесконечно мал, ничтожен, как пыль, как атом, вертящийся в беспредельности, и ум мой — безумие. Какой-то холод проник в мой мозг, мое сердце, разлился по всем суставам моего тела…» В ужасе я охватил свой лоб руками и опустился на камень.
