Марш авиаторов - Иванов Сергей Н. (список книг .txt) 📗
У входа в "Европу", весь освещенный, стоял маскарадный швейцар - молодой здоровый мужик. Перед входом остановилась шикарная "Вольво", и он бросился к ней открывать дверцу.
- Ну, как там Лева? - тихо спросила жена, когда мы подошли к Невскому.
- Хреновато, - ответил я.
Она прижалась к моему локтю.
- Может, увезем его на дачу на выходные?
- И ты поедешь?
- А кто вам готовить будет?
- Сами приготовим, - вспомнил я Левины котлеты.
- Да уж, вы приготовите...
Я посмотрел на жену и подумал, что когда мы совсем состаримся, то надо будет постараться окочуриться первым: по-другому быть просто не может.
Но в эти выходные мы с Левой на дачу не поехали, потому что через день я должен был лететь на Диксон - вывозить каких-то ученых, перелетевших туда вертолетом с Земли Франца-Иосифа и теперь ожидавших нас, чтобы наконец-то вернуться домой.
Об этом я узнал на следующий день, во время разбора полетов. Полетов, которых не было уже два месяца...
Мы стояли в небольшом дворике перед штабом, курили и трепались кто о чем. Открылась дверь, и с папкой под мышкой на улицу вышел командир летного отряда по кличке Квазимодо. В руке у него был ключ.
- Лeтному составу зайти в зал разборов, - проговорил он хмуро и, словно ледокол, направился к другой двери, находившейся в соседнем домике, не обращая ни малейшего внимания на этот самый лeтный состав. Перед ним расступались, но следовать за ним никто не торопился.
Он потому и был хмурым, что знал: никто не бросится со всех ног выполнять его команду.
Наш Квазимодо и Квазимодо - парижский звонарь отличались друг от друга как день и ночь: во-первых, у нашего не было горба - он был статен, как кипарис; во-вторых, он был красив лицом и к тому же в свои пятьдесят с лишним лет черноволос и не имел ни единой сединки. Его волосы были жесткими и блестящими, и если бы не короткaя армейскaя стрижкa, то ему позавидовали бы многие дамы.
На него было приятно смотреть, пока он молчал, но вот когда он, ухмыляясь, начинал говорить...
Стоило вам, к примеру, зайти в его кабинет с какой-нибудь просьбой, как у него на лице сразу же появлялась ухмылка, от которой вас начинало слегка потряхивать от злости... Я помню, когда пришел устраиваться на летную работу в гражданскую авиацию, отлетав перед этим срочную службу радистом на бомбардировщике, то когда вошел в его кабинет и объяснил ему - кто я и зачем пришел, он неожиданно предложил мне пройти к окну.
- Посмотри туда, - сказал он.
Я подошел. Посмотрел. Увидел самолеты. Потом посмотрел на него.
- У нас бомбардировщиков нет, - ухмыляясь, сказал он, явно довольный своим остроумием.
- А я это знал, - ответил я, имея в виду не отсутствие бомбардировщиков на гражданском аэродроме, а вполне рядовое явление в нашей жизни: что ни начальник, то - дурак. Мог же ответить просто: "Мест нет". Или: "Ты нам не подходишь..." Но в это время у него в кабинете находился командир эскадрильи летающий командир, и я благодаря ему на работу был принят...
- Вовочка опять с кастрюлями пришел, - сказал бортмеханик Леха Двигунов, кивнув на стоявшего в одиночестве и ожидавшего, пока Квазимодо откроет дверь, второго пилота Вовочку Свердлова. В руке у Вовочки была огромная хозяйственная сумка.
- Три девки: попробуй прокорми, - сказал кто-то.
- Он и курить бросил из экономии...
- Сколько его помню - вечно с какой-нибудь торбой, - добавил Ильин. - В Риге как-то "на науке" были, еще на ИЛ-14, поехали в город - поболтаться, он, естественно, отвалил по магазинам... Вдруг - встречаем. Идет: в руках сетки, а из них - хвосты рыбьи торчат...
- Да какая разница, что там у кого из сетки торчит? - сказал Пинегин. Это его личная трагедия...
- Нет, но он - в форме... - Ильин, наверное, думал, что его поддержат, но все молчали.
- Я один раз нельму из Нарьян-Дыра привез. Где-то... - Пинегин примерился. - Нет, Гарькин все-таки побольше ее будет. И ничего - даже в метро ехал. И тоже - в эполетах и кокарде.
- Как ты ее тащил-то?
- За хвост, через плечо. Помню только - скользкая была, собака. Падала часто.
- Пьяная...
- Само собой.
Квазимодо наконец открыл дверь и, войдя внутрь коридора, распахнул ее настежь. За ним вошел Вовочка, следом за Вовочкой потянулись остальные.
- Пошли быстрее, - подтолкнул меня Леха, - места позабивают, будешь потом впереди сидеть...
У меня еще оставалось больше половины сигареты, и было жалко ее выбрасывать.
- Ты сегодня не куришь? - спросил я его.
- Я вообще не курю, - категорично ответил Леха.
- Ну и правильно.
Курил он действительно редко. Точнее - в двух случаях: если был в командировке и - после второго стакана. Но уже тогда - со всеми наравне. Только вот своих сигарет у него никогда не было. "Если куплю пачку - никогда не брошу, пока не закончится", - жаловался он и потому не покупал. При выпивке это не было чем-то зазорным: нет - и ради бога, не жалко, но вот в командировке, особенно к ее окончанию, если ты сидишь в какой-нибудь арктической глухомани - это было уже напряженно. Тогда, прежде чем стрельнуть, Леха рассказывал какую-нибудь ужасную историю, с ним приключившуюся, в результате чего ему срочно надо было закурить, иначе - хана... Утром в гостинице он отлавливал одинокого зазевавшегося курильщика и, схватив за руку, чтобы тот не убежал, проникновенным шепотом сообщал ему: "Слушай, пошел сейчас кизяк метнуть: сидел-сидел, сидел-сидел, и ни хре-на... Дай закурить!"
На школьной доске, занимавшей нижнюю половину стены, висел, приколотый кнопками к коричневому линолеуму, большой красочный плакат с изображением элегантного двухмоторного самолетика. Перед доской на возвышении - наподобие кафедры - стояли два сдвинутых вместе стола. За одним из них сидел Квазимодо, повернувшись спиной к залу, и то ли изучал самолетик, то ли проверял - ровно ли висит плакат.
Справа от стола стояла облезлая деревянная трибуна с потемневшим от старости и потрескавшимся лаком, слева - на цветочной подставке с четырьмя длинными растопыренными ножками - бюст Ленина с огромной головой, покрашенной белой глянцевой краской. Краска влажно блестела, отчего казалось, будто вождь в нее только что нырял. На лысине, кокетливо наклонясь, лежала чья-то шапка с кокардой.
- Гляди - аэроплан, - сказал Леха и достал газету с кроссвордом.
- Это еще что?! - увидел Ленина Квазимодо. - Немедленно убрать!
- Дедушку? - спросили из зала.
- Шапку, - буркнул Квазимодо.
- Товарищ командир, а что это там висит такое, с крыльями? - спросил кто-то.
- Сейчас директор придет и все вам объяснит, - ухмыльнулся тот.
Открылась дверь, и в зал вошел наш директор, господин Косинов, по кличке Косинус. Не здороваясь, глядя перед собой, он сразу же поднялся на трибуну. Был он в широченном красном пиджаке и модном - с рядами каких-то падающих бомбочек - галстуке.
- Ну и разожрался, - шепнул сидевший сзади Витюха Комов. - Когда на Ми-2 летал - худющий был, как глист.
Даже до наших рядов доносился запах дорогого одеколона. В зале стало тихо: "представление" начиналось...
- Я, в общем, вернулся из командировки... Вот привез... - Он показал на висевший на доске плакат.
- За плакатом, что ли, в Штаты летал? - опять прошептал Леха.
- Где был-то? - спросил кто-то.
- В Сиэтле был, на "Боинге"... Потом - в Денвере... Но в общем - в Сиэтле...
Он вдруг приосанился, его взгляд стал жестким. Он оглядел зал, уперся руками в трибуну и кашлянул.
Из нутра трибуны что-то выпало, издав громкий металлический звук. Косинус посмотрел вниз, под трибуну, и, еще раз кашлянув, сказал:
- Будем говорить, положение наше, конечно, сложное...
- Баба придет, - шепнул мне Леха.
- С чего ты взял? - так же шепотом спросил я.
- А вилка упала, - ответил Леха.
- Какая вилка?.. - удивился я.
- Здесь вчера Ильин с двумя бухгалтершами киряли. Убрать забыли...
