Клуб благотворительных скелетов (Фантастика Серебряного века. Том X) - Кузьмин Михаил
— Я не хочу тебя! Слышишь, не хочу! Я ненавижу эти сны! Ненавижу тебя, твои чары!
— А, значит, ты веришь уже в чары? — с улыбкой спрашивает он.
— Нет, не верю! — кричу я. — Не хочу верить! Это — скверная, гадкая, позорная болезнь. Не смей дотрагиваться до меня. Я не хочу твоих поцелуев. Слышишь?
— Как я люблю таких смелых, энергичных противников!.. Когда я тебя увидел в первый раз, я сказал сам себе: вот девушка здоровая, сильная, без всяких признаков истерии, неврастении, девушка с железными нервами, с огромным характером, и… она будет моей! Мне нравится борьба, но все же для твоей пользы я тебе не советую бороться со мной.
— Нет, нет! Это болезнь, это сон! — кричала я в отчаянии, стараясь не смотреть на него.
Он подошел ко мне, и эти сияющие глаза, эти губы были так близко, и я чувствовала, что еще мгновение, и…
Вдруг все словно рушилось вокруг меня со страшным треском. Я проснулась!
Я увидела над собой испуганное лицо матери…
Я корчилась на постели от страшной боли в спине и затылке и кричала… кричала…
Три доктора возились со мной до утра. Пришлось впрыскивать морфий… но боли не проходили.
— Убейте меня! — кричала я. — Убейте, если есть у вас жалость! Что он делает со мною! Да помогите же мне чем-нибудь! Отчитайте меня! И «ты», ты, который говоришь, что любишь меня, зачем ты меня так мучаешь? Сжалься! Я не буду бороться против тебя. Я покоряюсь! — И вдруг боль сразу прошла.
Я смотрела на всех дикими глазами и понемногу приходила в себя…
— Мама, — сказала я в этот день, ложась спать, — ты уж, пожалуйста, не буди меня среди ночи.
— Хорошо ты была наказана? — спросил он меня на следующую ночь.
— Я больна и буду лечиться, — отвечала я упрямо, покорно отдаваясь его ласкам.
В этот раз я ходила по комнате, рассматривала все предметы, ощупывала их, пила вино, стоящее на столе, щипала себя, колола булавкой.
Он следил за мной с насмешливой улыбкой, сидя в высоком резном кресле.
На нем была накинута та же широкая белая одежда, в которой он всегда встречал меня.
Я подошла к нему, провела рукой по этому мягкому белому шелку, рассмотрела пристально арабеску золотой вышивки.
Он молча обнял меня, смотрел мне в глаза своими длинными зелеными глазами и улыбался ярким ртом.
«На этот раз я проснусь», — думала я.
Но я не проснулась…
Едва он выпустил меня из своих объятий, я вскочила с кровати и, шаркая нарочно сильнее по ковру босыми ногами, подошла к окну и взялась обеими руками за портьеру из старинной парчи.
Он говорит: мы в Италии. «Хорошо… я вот сейчас откину портьеру и „хочу“ увидеть за окном нашу пятую линию Васильевского острова, или русскую деревню, или…»
Я сразу раздвинула портьеру.
Передо мной узкая улица с высокими старинными домами — кое-где свет в окнах; на углу на высоте второго этажа статуя Мадонны с лампадой перед ней, а как раз напротив вывески «Sale е Tabacchi… Merceria…» [31].
Я с отчаянием закрыла портьеру.
Когда я со вздохом отвернулась от окна, я увидела, что он лежит на постели, облокотившись на подушку, и с насмешливой улыбкой смотрит на меня.
— Ну что? — спрашивает он тихим голосом.
— Нет, это сон, сон!
— Ну, пусть сон. Иди сюда, любовь моя, — и он протягивает ко мне руки.
Вдруг одна мысль словно молнией прорезала мою память…
От радости я даже подскочила и захлопала руками.
— Поняла, поняла! — вдруг залилась я радостным смехом. — Теперь мне все ясно, теперь я знаю, что это сон! Ведь перед тем, как заболеть, я читала… да-да, читала «Братьев Карамазовых»… Ведь это оттуда, это разговор Ивана Федоровича с чертом… тот тоже уверял, что существует… О, теперь я понимаю! Все понимаю!
— Я не понимаю — не объяснишь ли ты? — насмешливо сказал он.
— Читали ли вы, г-н черт, «Братьев Карамазовых»? — тоже насмешливо спросила я.
— Нет! Это фантастический роман? Я не люблю фантастических романов. Люди, не зная настоящей науки, пишут всегда ужасные глупости, все перепутывают.
— «Братья Карамазовы» — фантастический роман? — вдруг разразилась я.
— Да ведь там же говорится о каком-то черте.
Я сама не знаю, почему я вдруг страшно обиделась пренебрежением, с каким он говорил со мной, и, упав лицом в подушку, расплакалась.
— Ну, милая, не плачь! Как мы могли бы быть счастливы, если бы ты не сопротивлялась и верила мне. Ну, если тебе хочется, расскажи мне твою фантастическую историю…
Его руки обнимали меня, я, как всегда, чувствовала теплоту его тела, но на этот раз, когда я привязывалась ко всем мелочам, желая напасть на какую-нибудь несообразность, я почувствовала легкое давление кольца на моем плече.
Я схватила его руку:
— Дай мне твое кольцо! Если это не сон, я проснусь с ним завтра.
— Милая, астральное тело может переносить легкие предметы, и мое кольцо ты найдешь у себя завтра. Подумай, как ты испугаешься, сколько будет вопросов, допросов, докторов… Вот если бы ты мне верила… Я не хочу тебя мучить. Поверь мне — и мы будем счастливы. Мы могли бы путешествовать с тобой, я бы показал тебе так много прекрасного и интересного, но теперь я не могу вывести тебя из этой комнаты, потому что ты начнешь опять бороться против сна — бросишься к прохожим и… будут явления для меня нежелательные. Поверь, о поверь мне! Ведь рано или поздно я сломаю твое неверие.
— Вот дай мне кольцо, и я поверю.
— Я тебя хочу охранить от неприятностей и кольца не дам.
— Хорошо, вот я затыкаю эту розу в волосы и крепко сожму ее рукой, когда буду просыпаться.
— Напрасно — лучше бы верить мне просто.
Первой мыслью моей, когда я проснулась, была эта роза — я нашла ее и подняла отчаянный крик.
— Ты, верно, сама вчера купила цветок и забыла об этом, — сказала мама взволнованно, — теперь, после болезни, у тебя стала плохая память: помнишь, как ты уверяла меня недавно, что ты отдала прачке твою белую блузочку?
— Да, я могла забыть, что я отдала прачке, но забыть, как я вошла в магазин, купила розу, прятала ее где-то целый день от всех и потом утром нашла в постели!
— Напрасно вы так думаете, — заметил доктор, — у нервнобольных это случается. Еще более длинные периоды времени совершенно исчезают из памяти.
И доктор уложил меня в постель на целый день: я была так слаба и расстроена всем происшедшим и волнением и испугом мамы, которая, очевидно, начинала приходить в отчаяние.
Вечером Костя пришел навестить меня.
— Опять ты, Леночка, расхворалась. Пора бы тебе поправиться.
— Ах, Костя, Костя, ты знаешь про розу?
— То есть о том, как с тобой был припадок потери памяти? Да, доктор мне говорил, а ты не огорчайся…
— Слушай, Костя, ты читал в «этих книгах» о подобных случаях?
— Да… Э, брось, Лена. Я пришел к заключению, что эти книги читать нельзя. Недаром народ называет их «черными»; они, право, расстроят нервы, их нельзя читать… Не будем говорить об этом… Хочешь, я дам тебе совет. Сегодня, если опять увидишь сон, дай ты своему инкубу по физиономии. Посмотри — прахом рассыплется. Брось, сестренка, глупости, не думай, и все пройдет.
Совет, который шутя дал мне Костя, засел у меня в голове.
Когда я пришла к «нему», я все время улучала момент.
Я заметила, что он как-то особенно пристально смотрит на меня.
Я ходила по комнате, все более и более уменьшая круги и ближе и ближе подходя к дивану, на котором он лежал. Лицо его было странно насмешливо, глаза прищурены. Тело его, как желтовато-розовый мрамор, резко выделялось на темной кордовской коже дивана.
Я вдруг сделала несколько быстрых шагов и замахнулась, но он тотчас схватил меня.
Я вскрикнула: так крепко сжал он мою руку.
Брови его сдвинулись, и я испугалась его лица.
