Клуб благотворительных скелетов (Фантастика Серебряного века. Том X) - Кузьмин Михаил
— Я боюсь.
— Брось! Ты мне укажешь своего инкуба, а я пойду и вызову его на дуэль или просто дам по шее. Ну, идем одеваться!
Костя был весел, болтал и понемногу развеселил меня. Мы скорым шагом шли через Николаевский мост, когда я слегка замедлила шаги и, дернув Костю за рукав, шепнула: «Вот он!»
«Он» поравнялся с нами и прошел. Костя обернулся и посмотрел ему вслед.
Я ждала от него того ужаса и испуга, который я видела в глазах Шуры, и с удивлением смотрела на него.
— Действительно, красивое лицо! Я, кажется, где-то видел его, — произнес он спокойно.
— Ты видел его?
— Кого? Господина в шубе и шапке? Конечно, видел.
— Да ведь это «он»! Он! Моя галлюцинация.
— Твоя галлюцинация? Но на этот раз ты указала не в пустое пространство, а на человека.
— Что ж это такое? — с ужасом произнесла я.
— Да чего же ты волнуешься? Слава Богу, что на этот раз ты не галлюцинировала.
— Да, но тогда «он» существует?
— Этот, что прошел, очевидно, существует, так как он даже задел меня рукавом.
— Но мама и Шура его не видели!
— Значит, тогда его не было.
— Костя, это еще хуже!
— Почему?
— Значит, он существует?
— Ну так что ж?
— Да ведь я его люблю! Понимаешь, люблю! — вырвалось у меня со слезами.
— Незнакомого, за один вид? Лена, постыдись!
— Я стыжусь! Стыжусь! Но мне от этого еще тяжелее. Все прекрасно понимаю и знаю. Что могли бы мне сказать другие, я тысячу раз сама себе говорила, и… и ничего не помогает. — Я расплакалась.
— Ну не плачь, Лена, если в другой раз мы его встретим, я узнаю, кто он, постараюсь познакомиться… Я уверен, что, когда отпадет фантастический элемент, твоя дурь сразу исчезнет.
Вы, дорогой доктор, со слов Кости знаете, как он несколько раз, бросив меня на улице, устремлялся за ним, но всегда терял его.
Последний раз мы шли все вместе: мама, Шура и Костя.
«Он» прошел мимо, и Костя, бросив маму, которую вел под руку, ринулся было за ним.
— Что с тобой? Куда ты? — спросила мама удивленно.
— А вот я ему… — начал Костя и вдруг побледнел, пробормотал: «Мне показалось», — и, взяв маму под руку, молча пошел вперед.
— Ты опять упустил его, Костя, — сказала я с упреком.
— Лена, милая, на этот раз я сам ошибся: на улице не было ни души.
С этого дня Костя перестал говорить со мной об этом.
А я все ходила, ходила к доктору и «не поправлялась». Только к доктору теперь я и ходила, боясь встречи.
Один раз, когда я шла с мамой, он вдруг повернулся и пошел рядом со мной. Я замерла от страха.
— Зачем ты не веришь? Зачем ты борешься сама с собой! — услышала я опять его голос.
— Не хочу, не хочу! Мама! Мама! Спаси меня! — закричала я на всю улицу.
Меня стали возить к доктору в карете с опущенными шторами.
Я была в полном отчаянии.
Я видела, что мама и Шура, хотя скрывают и стараются быть веселыми, страдают и живут в постоянном страхе за меня.
Я так измучилась.
Костя был мрачен и, казалось, избегал меня.
Я не видела «того» уже целую неделю. Я страшно боялась и в то же время мучительно хотела видеть его.
Вот тогда-то и начались мои сны.
Первый раз это был настоящий сон. Что-то несуразное. Я читала на ночь историю французской революции и вспоминала с Шурой о гимназии, в которой мы учились.
И я видела во сне, что спасаюсь с начальницей гимназии от Марата. Начальницу поймали, а я укрылась в какой-то погреб…
«Он» вошел в этот погреб, и я отдалась ему…
Я не проснулась, и сон продолжался, глупый и путаный.
Второй сон тоже был сон. Я очутилась с ним в какой-то комнате, низкой, темной, освещенной оплывшим огарком, с убогой мебелью и жесткой широкой кроватью, покрытой каким-то тряпьем, но… но «он» был со мной, и я была так счастлива!
Я вышла утром на улицу и… «не встретила» его.
У нас был словно праздник.
Мама ожила. Шура несколько раз принималась танцевать.
Я легла с надеждой, что я «поправлюсь».
Во сне я чистила какие-то ягоды, беспокоилась о филипповских калачах… и вдруг меня что-то встряхнуло, кто-то громко и властно позвал меня, и я проснулась.
Уверяю вас, доктор, что я проснулась.
Я стояла на каменной лестнице и отворяла двери в какую-то квартиру.
Я прошла две или три темные комнаты и вошла в ярко освещенную богатую спальню.
Я вам подробно описывала эту комнату, вы еще все хотели меня поймать и подробно расспрашивали о сюжетах гобеленов на стенах, о форме мебели, одним словом — о всех мелочах обстановки.
«Он» встретил меня словами:
— Наконец! Право, у тебя огромная сила воли. Как долго ты мне противилась — я уже начинал терять надежду.
Я стояла как потерянная и молчала.
— Иди же, иди ко мне, милая! — заговорил он, протягивая ко мне руку. — Ну, чего ты боишься? Я пугал тебя, когда хотел просто видеть тебя или говорить с тобою, а теперь вообрази, что это сон, — и он обнял меня.
— Ведь это — сон? — произнесла я, обвивая его шею руками и смотря в эти светлые, чудные глаза. «Странный, реальный сон!»
— Думай, что это сон, пока ты не привыкнешь ко мне, пока всецело не доверишься мне. Ты иначе слишком пугаешься меня, а вот теперь ты не бежишь, не сопротивляешься, — я нахожу, что так лучше. Ты любишь меня?
Любила ли я его?!
Теперь, во сне, я безумно, бешено целовала его и твердила: «Это сон, сон, сон».
Потом спустился какой-то туман, началась опять путаница обыкновенного сна, и я искала какие-то калоши, чтобы ехать на аэроплане.
Я теперь уже не встречала его больше. Все мы ликовали.
Я сказала, что вижу его во сне, но, конечно, снов моих никому не рассказывала.
А сны эти были моим счастьем! Я торопилась лечь вечером спать, а днем я была весела и спокойна, потому что я вспоминала.
Одно смущало меня — удивительная реальность этих снов и то, что он всегда уверял меня, что это не сон, а «он» вызывает меня к себе силою какой-то тайной науки.
— Все это глупости, моя фантазия, мои больные нервы и больше ничего. Сон! Сон! Оттого-то я так и смела, оттого так и ласкаю и целую тебя! — говорила я, прижимаясь к нему. — Ну, а скажи, отчего первые два сна были — сны?
— Я ехал из Петербурга сюда, в Неаполь, и мне было неудобно в дороге серьезно заняться вызовом тебя: я просто вошел в твой сон.
— А, значит, мы в Неаполе? — смеюсь я.
— Да, в Неаполе.
— Вот ты и попался! Мама вчера входила в мою комнату и сказала, что я крепко спала. Попался!
— Нисколько. Твоя телесная оболочка оставалась там, а твое астральное тело было у меня.
— Какое астральное тело?
— Это объяснять долго — потом сама узнаешь, а если интересуешься, прочти в какой-нибудь книге или спроси у брата — он знает. А теперь целуй меня, дай мне целовать тебя и забудь все другое.
Как только я вошла к Косте, я спросила:
— Дай мне, пожалуйста, книги, о которых ты говорил.
— Нет, Елена, это совсем тебе неподходящее чтение. Я сам их бросил читать, страшно действуют на нервы.
Я долго колебалась и наконец, откинув всякую стыдливость, подробно рассказала Косте мои сны.
Он смотрел на меня с удивлением:
— Ужасно странно, что эти нервные болезни появляются в одинаковой форме во все века и у всех народов.
— Костя, расскажи, что ты знаешь об этом! — в волнении схватила я его за руку.
— Я думаю, что тебе, Леночка, надо выйти замуж.
Я залилась слезами.
— Какая гадость! Какая гадость! — твердила я. — Этого больше не будет. Я попрошу маму разбудить меня ночью. Я не хочу! Я не хочу!
Со мной сделалась истерика, и Костя едва успокоил меня.
В ту ночь я вошла к нему со стыдом, со злостью и еще с порога крикнула:
