Одинокому везде пустыня - Михальский Вацлав Вацлавович (е книги .TXT) 📗
Глядя на танцующего туарега, гости, которые совсем недавно видели его с костылями, недоумевали.
– А гарем у вас есть? – невинным тоном спросила Мари.
– Как вам сказать… – Туарег замялся.
– А никак – ясно, что есть.
– Но не обязательно быть наложницей, можно женой, – невнятно пробормотал Иса.
– Вы мне предлагаете? – живо спросила Мария, и глаза ее блеснули сумрачно, чуть-чуть насмешливо.
– Ну, если… если бы это было возможно. – Иса покраснел, и на его низком лбу выступила испарина.
Они отошли от дверей бального зала и сели на диван.
– Мой друг Иса, – томно начала Мария, – я благодарна вам за столь лестное предложение… Но, понимаете, есть непреодолимые препятствия… есть условия…
– Я готов на любые ваши условия!
– Условия не мои, их диктуют народные обычаи, жизнь. Вы хотите жить в Тунизии?
– Да, конечно.
– Значит, все должно совершаться по мусульманским понятиям? – вкрадчиво, почти нежно забавлялась Мари.
– Да, конечно, я не переменю веры.
– И я не переменю, но это вопрос второстепенный… Есть мусульманские понятия о приличиях. Или вы готовы пренебречь ими?
– Конечно, есть. Почему пренебречь? Я уважаю кодекс мусульманских приличий.
– Ну, а что касается брака, вы кодекс знаете?
– Наверное…
– Ответ неуверенный. А я знаю. Согласно мусульманскому кодексу о приличиях установлено: "Жену следует выбирать такую, которая бы превосходила мужа четырьмя качествами, а четырьмя уступала ему: возраст невесты, ее рост, богатство и происхождение должны быть ниже, чем те же качества у жениха, а красота, характер, приличие и нежность должны быть выше, чем у жениха". А что получается у нас? Возраст у меня выше – первый минус, красотой, пожалуй, мы равны (туарег горделиво улыбнулся), характер у меня несносный – еще один минус, я более высокого происхождения, чем вы – еще минус. Я богаче вас – еще минус. Вы выше меня ростом – вот единственный плюс. В вас метра два?
– Точно.
– Два метра – хороший рост, но одного роста мало. Очень приятно было познакомиться с вами! ("Шикарная идея насчет дорог!") – Мария положила руку на плечо Исы. – Вы прекрасно танцуете! Всего хорошего! – С этими словами она легко поднялась с дивана и, не оглядываясь на оставленного ею туарега, пошла навстречу Николь, которая выходила из бального зала. В танцах был объявлен перерыв, оркестранты взяли полчаса на отдых.
Туарег Иса стоял возле дивана. Выходя из зала, каждый считал своим долгом подойти к нему и расспросить про костыли. Куда они делись? Что за чудо! И туарегский царек Иса был вынужден покорно излагать историю своего исцеления. А если учесть, что все знали о недавней попытке его слуг похитить Марию, то положение у царька Исы было самое незавидное. Отвечая на расспросы, он даже вспотел от смешанных чувств, среди которых чувство унижения было не из последних.
LX
– Принимают на работу дураков, а спрашивают, как с умных! – довольно громко ворчал в машинном отделении (при заглушенном моторе и открытом люке) русский механик, вызванный на «Николь», чтобы разобраться с явными неполадками двигателя. Уверенный в том, что здесь, на губернаторской яхте, никто не понимает по-русски, далее он загнул такую трехэтажную руладу, что всходившая в этот момент по трапу Мария закашлялась, чтобы не рассмеяться.
– Ау! Есть кто-нибудь? – громко спросила Мария по-русски, словно и не слышала ничего.
В машинном отделении что-то упало с громким звяканьем, наверное, механик выронил ключ.
– Ау! Есть кто-нибудь? – давясь от смеха, повторила Мария.
– Инженер-механик Груненков Иван Павлович! – поднявшись из машинного отделения, отрекомендовался багровый от смущения, светловолосый, голубоглазый мужчина лет сорока пяти, в руках у него действительно был разводной ключ.
– Ну что, скоро пойдем в море? – как ни в чем не бывало спросила Мария.
– Думаю, денька через два управлюсь, – потупившись, отвечал механик.
– Простите, что не представилась. Мерзловская Мария Александровна!
– О, так это вы?! Я помню вас еще по Джебель-Кебиру! – просиял Иван Павлович, и, куда девался его хмурый, убитый вид, лицо разгладилось, помолодело, багровость сошла сама собой, глаза стали веселые, с огоньком и почти синего цвета. – Вы крестная дочь адмирала Герасимова. Выходит, свои, морские…
– Точно! – в тон ему радостно отвечала Мария. – И я вас помню. Вы прибыли в Бизерту на «Кронштадте», с женой и малышом лет трех. Потом он еще к нам в форт ходил на занятия по рукопашному бою – голова большая, а сам маленький, такой смешной! У меня фотография наших занятий сохранилась – кто-то снял и мне подарил, не помню кто. А маленького вашего мы почему-то звали Цуцик, и он отзывался, такой живчик был – прелесть!
– А вон идет ваш Цуцик! Девятнадцатый годок мальчугану. А тогда ему было не три, а четыре года. Просто он у нас не рос, не рос, а потом лет с пятнадцати как начал и сейчас повыше меня будет.
– Где Вы его видите? – спросила Мария.
– А во-он в самом начале пирса точка приближается, вглядитесь. Это и есть мой Миша.
– Вижу. Но откуда вы знаете, что он, – ведь точка…
– Точка-то точка, но своя, родная. А уже и не точка – гляньте! Уже столбик… сынуля. Я его за три версты учую, и рубашка на нем голубенькая.
– Да, что-то вроде… Так у нас серьезная поломка? – сменила тему Мария.
– Средняя. Мотор надо перебирать. Этот француз, который за ним присматривал, не сильно понимает в нашем деле, скажем так, мягко. А до Марселя не ближний путь, и с морем шутки плохи.
– Послушайте, Иван Павлович, а может, вы с сыном и пойдете с нами в Марсель, а? – неожиданно для самой себя предложила Мария. Уж больно ей приглянулся инженер-механик, да и, действительно, свой, морской, настоящий. – И сыну будет в радость такая прогулка, а?!
– Сыну-то, конечно, его только помани в море! Мечтает, как и я когда-то, служить на подводной лодке. А меня кто ж отпустит со службы?
– Моя забота, – сказала Мария спокойно, – это мы решим. А вон и на самом деле ваш сынуля, теперь я вижу!
По пирсу быстро приближался юноша в голубой рубашке, парусиновых флотских штанах, в сандалиях на босу ногу. Стройный, крепкий, светловолосый, как и отец. Увидев, что на него смотрят с яхты, юноша сбился с шага и переложил белый узелок из левой руки в правую.
– Обед несет, мать наготовила, – горделиво заметил инженер.
– Здравствуйте, – с хрипотцой в голосе сказал юноша, поднимаясь на палубу белоснежной красавицы-яхты. – Па, тут горячее, мама сказала…
– Здравствуйте, Михаил, – прервала его Мария и протянула руку.
Михаил пожал руку Марии и смутился: не слишком ли крепко?
– Ничего! – Она улыбнулась ему приветливо. – Нормальное рукопожатие!
Синеглазый, в чистенькой, истончившейся от многих стирок голубой рубашке, худенький и при этом широкоплечий и очень стройный, он был так свеж лицом, с темными, не по годам густыми усиками, и так прекрасен в каждом своем движении, обаятельно, белозубо улыбался, что у Марии гулко заколотилось сердце – она поняла, что явился кто-то необыкновенный, чистый, добрый, отважный. И в каждом его жесте, в каждом повороте головы сквозило такое природное чувство собственного достоинства, что сразу было понятно: этот молодой человек ни перед кем не может заискивать, никому не может завидовать, ничего не боится и ждет от каждого встречного только хорошее.
Пока Иван Павлович обедал, Мария и Михаил сидели под тентом на верхней палубе и разговаривали. Глядя в чистые глаза юноши, Мария чувствовала, как легко ей, как радостно от того, что он рядом; никогда в жизни не было у нее такого внезапного ощущения родства душ, такой мгновенной приязни… Хотя… хотя, если вспомнить незабываемое, то похожее уже случалось однажды… Давным-давно, в 1920 году, на борту линкора "Генерал Алексеев", в каюте молодого адмирала дяди Паши, за праздничным столом, когда все просили Павла Петровича предсказать будущее, он посмотрел вдруг на Машеньку долгим, испытующим взглядом: дескать, а ты чего молчишь?