Двое (рассказы, эссе, интервью) - Толстая Татьяна Никитична (первая книга txt) 📗
Чтобы познакомиться с физиком, надо было ехать на каникулы в Карелию, на скалы. Там были обнаружены стойбища неженатых мужчин, по большей части с естественных факультетов. Мужчины часами висели на каменной стене, выбирая, куда бы поставить ногу. Рядом со скалолазами висели молодые женщины: хотели создать семью, для этого и приехали. На скалу я так и не смогла залезть. Все время промокали кеды, а ночью от холода болели зубы. Соседка по палатке, выбираясь наружу, наступала мне на лицо. Другие пели у костра и потом вспоминали это время как счастье, а я бродила в одиночестве и думала: тут неуютно, да и наскальным ученым я не нужна.
Когда тебе двадцать семь лет, то ты просыпаешься в недоумении, а засыпаешь в тоске: почему меня замуж не берут?
Был один доктор биологических наук, временно работавший на приеме стеклотары. Но тут пахло диссиденством и прослушиванием телефона. Начинать жизнь с приговора "невыездная семья" не хотелось.
Другой вариант был молодым прокуренным гуманитарием с небольшим набором софизмов на каждый день: "пустота генерирует структуру" или "я устал от мифологического континуума". Иногда этот культуролог спускался на землю и развлекал меня рассказами на тему: как убежать с Родины и чтоб не поймали.
- Мы после войны жили в Прибалтике, я еще в школу не ходил. Когда Эстония стала советской, дядя Хуго и тетя Тамара начали запасать гусиный жир. В один прекрасный день они обмазались жиром, чтобы не замерзнуть, надули автомобильные камеры и переплыли в Финляндию. Всего сто километров, ерунда. Там и жили с пятьдесят первого года, их внуки и сейчас там живут... А одна чешская семья, родители и трое детей, сшили из плащей "болонья" воздушный шар, накачали газом, взяли велосипеды, еду - и перелетели в Австрию. Шар опустился где надо. Чехи - прыг на велосипеды, и в полицию, сдаваться. Домашние пирожки остыть не успели.
Эти сюжеты волновали моего эстета, и я подозревала, что от меня он тоже найдет способ сбежать. Что бы я ни думала про будущего мужа, мне никогда не приходило в голову, что у него может оказаться мама и с ней придется если не жить, то хотя-бы разговаривать.
Жених нашелся - так всегда и бывает - там, где его меньше всего ждешь, по месту жительства. Первый раз я увидела его в нашем проходном дворе. Он шел, погруженный в себя, загребая ногами листья, руки в карманах, под мышкой портфель. Мне он показался человеком одиноким и несчастливым. Но не безнадежным.
Тут можно было работать. Я отнесла его к группе высокоорганизованных позвоночных. Признаки: имеется череп, круглоротые. Глядя по утрам в окно, я установила: через наш двор он проходил к трамвайной остановке и уезжал на тридцать первом номере. Тогда и я стала выходить в половине девятого, и мы ехали в одном трамвае. Он доезжал до стрелки Васильевского острова, а потом исчезал во дворе Академии наук.
Через полгода мы поженились. Его мама, Вера Романовна, была в молодости вылитая Любовь Орлова. Когда я смотрела на ее фотографии сорокалетней давности, меня удивляло, что и в восемнадцать лет у нее была та же прическа, что и теперь: волосы на прямой пробор, и на висках - фестончики. Чтобы сохранить эти доисторические белокурые волны, она все время поправляла их, формировала. Вера Романовна часто доставала зеркальце и задумчиво гляделась в него: проверяла, не утратила ли чары. Она действительно была очень красивой, а для своих ровесников - идеалом. Про себя я называла ее "мисс тридцатые годы".
В тридцать седьмом году она убежала из Перми, чтобы тень от арестованных родителей не пала на ее молодую жизнь. Поплакав, Вера вычеркнула прокаженных стариков из своей биографии, захлопнула дверь, ведущую в преисподнюю. В том же году она поступила в институт в Ленинграде.
- На меня приходили смотреть с других факультетов,- говорила она, листая альбом с фотографиями. В этом альбоме лежала неприклеенная карточка, она всегда выпадала, когда кто-нибудь брал альбом в руки. Снимок был сделан в фотоателье, уже при советской власти. Молодой священник сидел у столика возле картонной колонны, а рядом, склонив головку на плечо, стоял херувим: моя свекровь.
Я выпросила этот снимок у Веры Романовны и через много лет показала его сыну-школьнику.
- Как ты думаешь, кто это такой?
- Поп Гапон. Нет? Тогда Распутин.
Первый раз я встретилась с будущей свекровью на нашей даче. Приехала на выходные и рано легла спать. Меня разбудила сестра.
- Вставай, там приехала мать этого... Как его... Ну, твоего, в общем.
Я накинула рваный халат и босая вышла на крыльцо. Передо мной стояла моложавая блондинка в шляпке с вуалью и розовом костюме в талию.
- Я мама Феди. Он мне срочно нужен.
- А Федора тут нет. Он сюда и не собирался...
- Но вы же ездите с ним сюда, он мне сам говорил.
И чего ты нервничаешь, думала я. Федора твоего я уже совратила. И вообще - не представилась, не поздоровалась...
- А как вы нас нашли?
- Мы с Ефимом Михайловичем приехали на машине. И застряли в болоте, одна беда за другой. У вас есть тут мужчины, чтобы помочь с машиной?
Никаких мужчин поблизости не было. И мы с сестрой, взяв лопаты и резиновые сапоги, молча пошли к болоту. Серый "Москвич" лежал на боку в канаве. Никакого болота тут не было. Ефим Михайлович, Федин отчим, благообразный господин в берете, скорбно поздоровался с нами.
- Фима, ты был прав. Феди здесь нет. Лекарство принял? Галстук расстегни.
- Верочка, вот сейчас помолчи. Ты настояла, я поехал. Теперь машину без троса не вытащить, а у меня завтра утром ученый совет.
Оба бестолковые, но славные,- думала я, топая через лес в поселок, где стояла воинская часть. Когда я вернулась на грузовике с табличкой "Люди", было уже темно. Два добродушных офицера быстро вытащили "москвич", но Ефим не хотел расставаться с ролью страдальца: день потерян, брюки испачканы. Он вынул бумажник, чтобы расплатиться, и фары осветили горькую складку у рта опять бессмысленные траты.
Вера Романовна обняла меня на прощанье, решив, наверное, что я, увы, неотвратима. Я ей не понравилась, это было ясно. Ей бы в невестки застенчивую скромницу, аккуратную и послушную. Но интуиция говорила мне: общие интересы найдутся, дайте срок.
Когда я вышла замуж за Федю, Вера Романовна выбрала безошибочную стратегию: рассказывать знакомым и сослуживцам, как счастлив ее сын, женившись на мне. Так, наивно, она усыпляла мою бдительность. Я оценила ее великодушие и поклялась: отплачу тебе добром.
У Феди на маму была давняя тяжелая обида. В Ленинград его привезли только восьмиклассником, а до этого держали у дальних родственников в тихом городке за Волгой: куры в высокой траве, талоны на муку, библиотека давно сгорела, и не узнать, есть ли где-нибудь на свете другая жизнь. Отца он не помнил и говорить на эту тему не желал.
Мы поселились, слава богу, отдельно, в бывшей квартире Ефима Михайловича, у черта на рогах. Ни метро, ни магазинов. Оба - младшие научные сотрудники, и совместительство запрещено. Так, решила я. Буду работать, сколько хватит сил. А сил было много. Федя, оглядевшись вокруг, прилег на тахту. Пока я писала диссертацию, давала частные уроки, искала дружбы с мясником и директором книжной базы, он лежал на тахте, глядя в окно на пустырь. Когда родился Федя-маленький, муж пересел с тахты в кресло и уткнулся в книгу. Читал все, что попадалось под руку, даже газету, принесенную ветром на наш балкон.
- Послушай: "Женщина, сидя в ванне, провалилась через два этажа вниз, в квартиру холостяка..." А вот еще: "Поступил в продажу крем для лица "Стендаль"". Наверное, для женщин бальзаковского возраста. Смешно?
По воскресеньям Вера Романовна приглашала нас к себе, кормила обедом. Я и сейчас к ней хожу, хотя обедов больше нет. Мебель, телевизор - все здесь тридцатилетней давности, все изначально неудобное, а тогда, в начале шестидесятых, и полированный секретер, и кривоколенный журнальный столик казались восхитительными, доставались по блату. И книги у них были те же, что у всей служилой интеллигенции: Драйзер, "Книга о вкусной и здоровой пище", "Физики шутят". Тогда ученые впервые выехали за границу, некоторые даже с женами. Друзья приходили послушать про заграничные впечатления, благоговейно рассматривали раритеты: картонный кружок под пивную кружку, спичечный коробок с видом Плевны. Завидовали.
