Тщеславие - Лысенков Виктор (книги бесплатно полные версии txt) 📗
Но Земму он прочувствовал каким-то особым чувством и понимал, что здесь действовать как с другими - нельзя. Почему? Она - не такая. Хотя что это значит, не такая? Женщина же! Может, он не такой?
А Земма с улыбкой смотрела на надвигающейся туман, ждала, когда он коснется ее ног, поднимается выше и скроет всю из вида.
И когда он коснулся ее, она смеясь, стала захватывать молоко воздуха руками, пыталась набрасывать его на себя как воду. А туман быстро поднимался, вот он уже почти до плеч скрыл Земму, и она выпрыгивала из него, словно на подачу в волейболе, а потом уже скрылась в тумане с головой, и попригасли звуки с другой стороны озера, а потом и совсем стихли - ребята спрятались в палатках, только необычный голос Земмы звучал из тумана, и он бросился на этот голос, наткнулся на Земму и сходу обнял ее за плечи, они были еще теплыми от жгучего азиатского солнца, притянул ее к себе и звучно, словно понарошку, поцеловал в щеку. Земма смеясь, отстранилась, хотя на поцелуй и не обиделась - а ведь это случилось в первый раз, - может быть, она до своих двадцати еще ни разу и не целовалась. А он подхватил ее и закружил в тумане, наслаждаясь весной, туманом, теплом и нежностью Земминого тела. "Ну хватит!" - попросила она его. "Ах так - меня отвергают? Утоплюсь!" - пригрозил он и сквозь туман бросился к озеру. Он нырнул в зеркало воды, на котором лежал туман, и поплыл. "Сережа! Вернись! Это же глупо! - Утонешь!". Он был рад, что она волнуется за него, второпях и в своей юной бесшабашности он не понимал, тогда, что точно так же, а может, еще сильнее она обеспокоилась бы другим пловцом, ну, например, если бы тот был мал годами и от глупости не понимал опасности, или знала, что человек плохо плавает. Например, был бы это брат, о котором она знает куда больше, чем о нем. Но так думать он будет не скоро, а пока он плыл легко и свободно, и хотя в бассейне он не был давно, второй разряд в водном поло многое значит: такое озеро он без всяких тренировок проплывет туда и обратно несколько раз... Он вышел на берег, и увидел, как туман, словно скатерть, снимает ветер с озера, вот он уже прокатился через него, он увидел Земму на том берегу, в ярком утреннем солнце. Он помахал ей рукой, издал странный клич как молодое сильное животное, бросился в воду и быстро поплыл к ней, к той, которую, он теперь был уверен, любит - и - навсегда, и даже не сомневался, что так же полюбит его и она. По-крайней мере - он сильно постарается. И вот то, что он так поторопился к ней, чтобы она меньше волновалась, он бы даже сказал: чтобы это переживание было как можно более коротким, чтобы не превратилось в обиду...
Туман снова мелькнул, сгустился, а потом открылась дорога от озера домой. "Ну, будем ждать попутку?" - спросила Земма. "Не будем!" - воскликнул он, и не успела Земма понять, что с ней произошло, как ощутила себя над землей, очень высоко, так высоко, что ей даже стало немножко страшно, казалось, небо стало ближе, а земля - страшно высоко она над ней. Но вместе с частицей страха, стыда, она ощущала то необычное чувство, что испытывает девушка, когда руки любящего мужчины поднимают тебя впервые над землей, и осознанно или нет, женщина в это мгновение чувствует себя тем высшим существом, которое создано для поклонения, для молитвы, для того, чтобы его носили на руках. И неважно, как к тебе в таком случае обращается мужчина: моя богиня, мой ангел или называет каким-то другим нежным словом, - женщина в эти минуты, несмотря на страх, неудобство находится в той поднебесной высоте самых высоких чувств, которые так трудно сберечь, и которые так хрупки.
Откровенно говоря, у него в этом поступке было немного и от хвастовства - пусть узнает, какой он сильный. Он ведь еще в армии нес на спор на плече пятидесятикилограммовый ящик со взрывчаткой ровно пять километров. Но Земма - не ящик: тело ее так удобно обвивается вокруг его торса, и все прикосновения любого уголка ее тела так сладостны, так приятны, так нежны. Вряд ли она весит больше тех пятидесяти килограммов. Ну, может, самую малость больше. Так он пронесет ее не пять - а все двадцать километров до самого дома, если бы это только не смутило ее от миллиона любопытных глаз на улицах города, на этом проспекте, одном из самых длинных в мире, по которому им до дома нужно пройти целых десять километров. Земма смеялась, просила опустить ее на землю, он шутя отвечал ей: как бы не так! - тебя бы я может, и отпустил, да вот жалко босоножки - во что они превратятся от этой, пусть и не каменистой, но проселочной дороги, на которой куски лесса, которые еще не успели раздробить в пыль редкие колеса машин, превратились словно в спекшийся цемент, и даже выбирая дорогу, все равно заденешь за тот или иной ком и на обуви останется царапина как от гвоздя.
Земма сначала пыталась сопротивляться, но он сказал ей, что поклялся всем древнегреческим богам не отпускать ее до самого асфальта, где можно будет поймать машину до городских маршрутов. "Ты спи, - сказал он ей. - А я буду напевать тебе песенки". И он напевал ей разные колыбельные, пытаясь даже покачивать ее, но песенки обязательно выбирал такие, где были бы слова типа "любимы", "родной" или что-то подобное. Вот и сейчас он пел ей: "Спи, МОЯ РАДОСТЬ, усни!" Потом, когда она устала от колыбельных песен, он начал рассказывать ей разные веселые байки, она смеялась, сильнее прижимаясь к нему, и, отсмеявшись от очередной смешной истории, сказала: "Да ты дышишь как паровоз! Отпусти, передохни!" Но он не хотел ее отпускать, понимал, что если отпустит ее на землю, второй раз не удастся завладеть ею: в этой игре она словно соглашалась на роль пленницы, но попав на свободу, уже не позволила бы себе повторить этот вариант, да и он понимал, что, если бы он поставил ее на землю, закурил, передохнул и снова предложил бы нести ее дальше на руках - в этом был бы налет пошлости, если не сама пошлость, по-крайней мере исчезло бы навсегда очарование той внезапности и связанных с ней чувств, которые все еще были с ними, пронизывали каждое слово, каждый жест. И он точно знал ответ Земмы, когда сказал: "Вот если бы ты разрешила мне закурить - тогда я был бы действительно похожим на паровоз!". Она ответила: "Ну отпусти меня! Дальше я пойду сама!". И он понял, как одна фраза не из этого мира, что окружал их, сразу привнесла налет прозаичности, и он не знал, что делать, ему не хотелось отпускать от себя Земму, перестать чувствовать это тепло, эту непонятную нежную силу, у него даже мелькнуло где-то: своя ноша не тянет, но он тут же отогнал эту мысль, потому что это была не НОША, а просто счастье, что он нес на руках. И боялся, что Земма сейчас попросит опустить ее на землю - и он вынужден будет сделать это, так как случайная, не та ФРАЗА, вдруг все упростила.
Он почти не заметил, как их догнала машина. Она притормозила возле них, шофер ехал рядом. Сергей глянул на водителя, и обрадовался: кажется, сама судьба дарила возможность шуткой, хорошей веселостью вернуть им обоим состояние, бывшее здесь, с ними, еще несколько минут назад, потому что из кабины выглядывал типично сельский шофер, который и в город, наверное, никогда не ездит, и вероятней всего - у него нет даже прав. Но кому нужны права в этом почти поднебесье, где всего одна дорога, нет ГАИ, и ездить на ферму, за травой или силосом - никаких прав не надо. Водителю было столько лет, что казалось невероятным, что он сидит за рулем. А борода! Ну чуть ли не как у Черномора. Но старик оказался еще и веселым человеком. Он высунулся из кабины во всей своей красе и спросил: "Э-э! Ти куда такой девищка таскай? Давай на мой мошин садис". Сергей ответил: "На базар, додо, на базар!". Старик не полез в карман за словом: "Зачем на базар? Давай моя покупай будем!.." - "Сколько дашь?" Бабай засмеялся: "На меня тут денги нету. Салом есть. Один уштук даем - на дома таскаешь - твоя здорови. Там люди покупай солом будет. "Сергей глянул на кузов - там лежали тюки прессованной соломы. И он почему-то сказал: "Одного тюка мало. Давай два!" Старик отрицательно покачал головой: "Дорого". - "Как - дорого?" Молодой - четирнадсат лет. Такой будет - три салома даем!" И, засмеявшись, поехал дальше, и Сергей понял, почему он не предложил подвезти их: метрах в ста дорога сворачивала влево, и примерно в километре от нее виднелась ферма. "Вот старый хрен неожиданно грубо сказал Сергей. А Земмка попросила: "Опусти меня. Мне неудобно. Я - устала".
