Облака<br/>(Поэма) - Бачинский Алексей Иосифович "Жагадис" (лучшие книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗

Но все это было уже потом! А теперь Борисоглебский увидел ее в первый раз: это было в вагончике подъемной машины, а кругом, на улице, вешняя оттепель была в полном разгаре, громко стучали капли воды и сердца людей, и вся природа таяла… а человеческие сердца — в особенности! Как же было не влюбиться в нее Борисоглебскому, который был так начитан в любовной литературе, и так жаждал поклоняться, и так стремился к скользкому, запретному, к познанию и к приключениям! Недаром он в течение зимы аккуратно слушал поэта Бальмонта всякий раз, когда тот выступал на эстраде с чтением, полным яда, разрушающего добродетель! Недаром его всегда влекло к себе настроение Ночи, и он населял ночной туман химерическими плодами воображения, которые, как змеи, выползали в эту пору откуда-то из тайников бессознательного и переворачивали вверх дном весь урегулированный, мещански-приличный денной миропорядок. Здесь прошедшее смешивалось с настоящим, причины становились целями, Мир и Бытие делались Женщиной… и наконец, не хватало слов, чтобы уследить за вскрытием всех этих удивительных тайн. Но мотив Женственности всегда присутствовал; иногда он как будто таился, прятался, давая знать о себе лишь легким виолинным дрожанием — иногда покрывал собою все другие аккорды. — И вот наконец все было решено! Женственное воплотилось! Храм, где прежде обитала идея божества, получил теперь его роскошную статую!

II

Но эти настроения отлились завтра! сегодня он сидел и писал своей мечте такое письмо:

III

О несравненная Красота, Вы воспламенили мою любовь. На моем сердце лежит Ваша печать; приношу его Вам, как вещь, принадлежащую Вам. Пусть благоприятные звезды пошлют ему взгляд Ваших очей, хотя бы этот взгляд был равнодушен, как равнодушны лучи дневного светила, дарующие жизнь. Пусть оно покажется Вам алым цветком, выросшим близ пояса вечных снегов гор: ведь пока оно принадлежало себе, оно было гордо, как горные вершины. Вложите его в книгу Ваших дел и дней: оно не запятнает ее страниц малодушием, ибо оно было горячо, как кипучий ключ, бьющий у подошвы вулкана, и горестно, как душа рыцаря Печального Образа. Или поставьте его в хрустальный сосуд с прозрачной водой, поместите его на виду, на столе, за которым Вы сидите; а когда Вас спросят: «Откуда этот странный цветок, на котором вместо капель росы — капли крови?» скажите: «Он дан мне; эта кровь пролилась ради меня, потому что я достойна и прекрасна». И при этих словах струны Вашей души забьются сильнее и зазвучать возвышенной радостью о Вашем совершенстве; и Вы подумаете в душе своей: отчего бы мне не послать мое благоволение поэту, который принес мне цветок в жертву? и возьмете бумагу и перо, и напишете: «Рыцарь и поэт мой! Я была благосклонна к твоему гордому, горячему, горестному сердцу» и отдадите этот лист доброму волшебнику, покровительствующему мне…

Тут затруднился Борисоглебский тем, что писать дальше. Надо было обозначить свой адрес; а это нелегко было сделать в согласии с общим тоном письма. Кое-как, уже без вдохновения, докончил он его; снес, опустил туда, куда опускают письма; стал ждать последствий. Хитрый человек был все-таки Борисоглебский: для большей верности дела он прямо продиктовал своей мечте план ее действий; все должно было пойти по писаному.

IV

Рыцарь и поэт мой!

Я была благосклонна к твоему гордому, горячему, горестному сердцу…

V

О любимое мною солнце!

Пламенеющий покой — и застывшее движение; младенец — и тысячелетний старик; падающий — и восстающий; Все, без следа расплывающееся в предвечном тумане — и ничтожный атом, хотящий создать новые небеса и новую землю; рысь, вьющая гнездо и лебедь, которого услада в кровожадности; то Ищущий, то Увенчанный; то могущественный, то отверженный; воплощенный, перевоплотившийся; Артур, и Жофруа, и *** сын **, и Пуран Сидир, и Jagadis, и…, и тысячью других имен называющий себя; словом, Некто странный, меняющийся, противоречивый и подобный ветру, который то взметает жгучие пески Ливийской пустыни, то нашептывает песнь любви под лазурным небом Ионических островов.

Вот кто я и что я. Я сказал, ибо Вы желали этого.

Знаете ли Вы меня? О да! потому что Вы слышали мой голос в воплях порвавшихся струн, и в аккорде умирающей луны, и в шелесте цветов яблони. Я бываю всюду, когда это дозволяют созвездия.

Geoffroy.

VI

Несравненная!

Неужели я вызвал Ваш гнев тем, что не последовал вашему призыву? молю, разрешите это убивающее сомнение.

В древности, кто желал быть посвященным в великие, возрождавшие к новой жизни таинства Великой Матери Богов, тот готовился к ним в течение ряда дней, питаясь скромной пищей, проводя ночи на земле и предаваясь созерцанию: ибо таинства эти были сладостны более чем в высочайшей мере; и внушаемый ими экстаз было бы не по силам перенести обыкновенной человеческой природе, не поднявшейся выше по лестнице усовершенствования.

Так и рыцарь, начертавший на своем щите имя дамы, не осмеливался предстать пред ней иначе, как после приготовления себя бессонными ночами, и слаганием стихов, воспевающих ее красоту, и подвигами, совершенными в честь ее; и являясь на зов, он не был угнетаем своим недостоинством: потому что он приносил ей шкуру льва, или голову дракона, или являлся в сопровождении побежденного им великана, готового униженно служить Даме, благосклонностью которой рыцарь одержал над ним победу.

И ночи, проведенные без сна, озаренные любовной мечтой, и слова, восхваляющие Ваши совершенства — это уже изведано мною в честь Вас. Все же я не чувствую себя достойным видеть Вас. Если бы мог я совершить во славу Вашу труд, который бы возвысил меня в моих глазах! Тогда бы знал я, что при виде Вашего блеска у меня не онемеет язык, не подогнутся колени. О пусть же, молю, не гневит Вас мое бывшее ослушание! Скажите: что делать мне?

Geoffroy.

VII

Однажды рыцарь увидел Даму. Она была прекрасна, и сердце его воспламенилось любовью к ней, и он предстал пред ней и стал служить ей.

И Дама бросила на него взор благосклонности; тогда волны счастья поднялись в душе его, и он вырвал сердце из груди своей и поднес его, трепещущее и дымящееся, Даме, которую любил.