Пересмешник. Пригожая повариха (Сборник) - Чулков Михаил Дмитриевич (читать книги онлайн без TXT) 📗
Солнце с востоку сыскало дорогу на небо, а Неох из города не мог найти оной до Ильменя-озера; но язык до Киева доводит. Он находился в пути два дни и, обшед на другую сторону озера, пристал к жрецам Ладина храма. Сии роскошные животные, усмотря в нем отменную от прочих добродетель, ибо он весьма способен был ко всяким острым выдумкам и разным удивительным хитростям, приняли его в свое сообщество и удостоили получать ему равную с ними часть от жертвы. Посвящать его было не надобно, ибо он и без того имел на себе жреческое платье; итак, сказал им о себе, что. он жрец и переменил имя. С этих пор будет он именоваться Внидолтаром до времени. Жрецы когда уже удостоили его быть своим товарищем, то не были они ни в чем сокровенны и объявляли ему все без всякой застенчивости. В некоторый день после келейной трапезы, которая изрядно подвеселила их чувства, начали они открываться отцу Внидолтару друг перед другом усерднее. Один говорил, что он содержит на своем иждивении прекрасную девушку, которая в угодность его живет очень недалеко от храма и которую посещает он ночью; другой рассказывал, что получает великую благосклонность от одной управительской жены и всегда бывает у нее в то время, когда муж выезжает из дому; третий хвалился, что он весьма счастлив в некоторой знатной госпоже, у которой по постам отправляет домовую службу; иной говорил, что он влюблен в молодую секретарскую жену и за большую ее благосклонность намерен выпросить мужу ее асессорский чин, что уже ему и обещано; еще некоторый говорил, что будто он управил одного приказного служителя в ссылку за то, что тот препятствовал ему иметь свидание с его женою; словом, они наговорили Внидолтару столько много, что ежели бы описать все подробно, то сие сочинение составило бы Арабскую библиотеку [116], которой, как сказывают, некоторый своенравный владелец шесть месяцев топил свои комнаты. Но настоятель как чином, так и любовными делами превосходил всех прочих; он сказывал, что монастырские доходы делит на три части: одну употребляет на храм, другую берет на собственные свои нужды, а третью тратит на содержание некоторого числа благородных девиц, а именно только двух. Они живут великолепно, говорил он, имеют множество слуг, довольно карет и лошадей; в доме их бывает собрание старух, женщин и девушек набожных, тут ни о чем больше не говорят, как о богословии, всякий день толкуют Библию и хотят переложить ее на стихи. Важные и замысловатые женщины делают нравоучения мужчинам и сочиняют великую книгу о постоянстве в противность всем светским авторам, а чтоб книга сия имела отличность от других, то первый том хотят они напечатать розовыми чернилами, другой — зелеными, а третий, который будет не столько важен, как первый, — небесного цвета краскою. Мне кажется, что сии женщины, продолжал рассказчик, несколько замешались в разуме, и не худо, ежели бы они спросились о напечатании своей книги у некоторых здешних еще новомодных сочинителей, из которых один видел Аполлона в Валдаях и хочет на сей случай сочинить героическую поэму, в начале которой думает скинуть с Гомера сандалии и обуть его в лапти. Другой делает комедию стихами под именем «Преселение богов из Фессалии на Волгу». В первом вступлении оной носят работники землю, кладут ее в кучу и тем стараются сделать Олимп; все первое действие продолжается в сей работе, ибо складывать большую гору много надобно времени; сверх же того обедают, ужинают, ложатся спать и во сне бредят работники стихами; в конце же сего действия поют они русские песни вместо италианских арий, которые сочинитель сделал с италианского и французского манера на русский лад весьма нескладно.
Во втором по окончании горы платят им за работу, и которому дано меньше, тот с превеликою пассиею говорит большой монолог и укоряет в оном человеческое беззаконие, а те, которые довольны, что заплачено за труды их без всякого изъятия, пляшут на театре, из чего составляется некоторое подобие балета, и тем кончится второе действие. В третьем, приходят боги в разных и смешных одеждах, которое украшение означает сочинителев разум, жалуются чрезвычайно на беспокойство, которое они претерпели в дороге; иной говорит, что стер он больно ногу и хочет сделаться больным, другой говорит, что он уж и так болен, ибо весьма много простудился и не в состоянии сидеть на деревенском Олимпе. Во всем сем действии слышно стенание и вопль, тут поют печальные арии, которые сочинитель взял из песен и из других сочинений разумных авторов, ибо по правилам комедии третие действие должно быть печально и украшено крадеными стихами и мыслями. В четвертом, автор, желая показать все театральное великолепие, выпускает богинь, которые вместо старинных колесниц выезжают на театр на купеческих четвероколесных дрогах и на претощих деревенских лошадях, которое все досталось сочинителю по наследству. Въезд их приключится при огромной музыке, которая составляется из волынок, рожков, балалаек и рылей [117]; потом сходят они с колесниц, осматривают новое место, чрезвычайно им любуются, рвут болотные цветы и, сделав из оных венки, надевают себе на головы и вместо зеркалов смотрятся в непрозрачную болотную воду. Деревенские жители, весьма радуяся их пришествию, потчевают с превеликим усердием простым вином и пивом; боги отговариваются и пить того не хотят. И сие-то составляет самое лучшее вступление в комедии, и можно сказать, что оно коронует сочинителя. В пятом действии сам автор является между богов на театре, венчанный еловыми ветвями, ибо в деревнях о лавре не знают, да он же того и не достоин. Сколько велико его понятие и высокий замысл, столько он мал ростом и походит на самое ненужное самодвигалище; трагическим образом и правильными стихами, которые он в случае нужды делать умеет, просит богов, чтобы они позволили и ему жить с ними на Олимпе. Услыша сие, боги и богини начнут между собою великий спор, в котором с позволением сочинителя кричат весьма громко, из чего составляется дуэт, трио и квартет, и сие вступление походит несколько на оперу-комик. Потом, угомонившись, советуют между собою без всякого крику, где уже не слышно и музыки; наконец Юпитер определяет ему жить на Олимпе, выговаривая при том сии слова: ежели бы он дерзнул проситься на Фессалийский Олимп, то за такую его смелость превратили бы его боги в квадратную черепаху, а на сем Олимпе может он жить без всякого препятствия, ибо тут большая половина навозу, и для чего ныне поэзия его течет из навозной Ипокрены [118]. Итак, автор всходит на вершину горы, где клянется в прозе перед всеми богами, что наделает он премножество опер, а особливо важных, и выправит совсем русский язык. Все сие драматическое сочинение кончится сочинителевою пантомимою, ибо он с Олимпа протянет к зрителям руку и сделает вид весьма прискорбный, чем изъявляет, чтобы заплатили ему за работу.
К сему сочинению сделано у автора предисловие, в котором он описал поколение свое таким образом.
«Я родился в небольшом российском городке, стоящем на берегу реки Волги. Дед мой был столп старинного правоверия и Кавалер алого козыря, который носят страдальцы на затылке; кафтан носил геометрический из коришневого сукна в знак смиренномудрия; на руке имел всегда перстень, который не уступал древности. Кремлю-городу и в котором заделана была весьма искусно часть ногтя с указательного перста протопопа Аввакума [119]; борода его состояла из сорока осьми волосов, и была она осьмиугольная, и он утверждал, что в такой бороде обитает душа человеческая и всякий волос необходимый член в нашей жизни; усы имел из двадцати шести волосов — итак, все было на нем пропорционально. Что ж до разума его принадлежит, то он был весьма несравненный муж в знании, и все стихи, которые напечатаны позади азбуки, знал наизусть и учил оным других; узнавал людей по шапке, кому одесную и кому ошуюю стояти; ведал, в какой шапке сидит сатана и какой боится. На Макарьевской ярмарке [120] рассуждал весьма разумно о бороде и о усах, отчего накопил довольно имения, которым пользуется теперь и сочинитель; и, словом, бывал тот муж везде, выключая церквей, куда не ходить имел он свои причины. Кто нюхал табак, то тех людей отсылал он без допросу во ад».
