Мелкий бес - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗
Собралась и Варвара в маскарад. Купила маску с глупой рожей, а за костюмом дело не стало, — нарядилась кухаркой, повесила к поясу уполовник, на голову вздела белый чепец, руки открыла выше локтя и густо их нарумянила, — кухарка же прямо от плиты, — и костюм готов. Дадут приз — хорошо, не дадут — не надо.
Грушина придумала одеться Дианою. Варвара засмеялась, и спросила:
— Что ж, вы и ошейник наденете?
— Зачем мне ошейник? — с удивлением спросила Грушина.
— Да как же, — объяснила Варвара, — собакой Дианкой вырядиться вздумали.
— Ну вот, придумали, — отвечала Грушина со смехом, — вовсе не Дианка, а богиня Диана.
Одевались на маскарад Варвара и Грушина вместе у Грушиной. Наряд у Грушиной вышел чересчур легок: голые руки и плечи, голая спина, голая грудь, ноги в легоньких туфельках, без чулок, голые до колен, и легкая одежда из белого полотна с красною обивкою, прямо на голое тело, — одежда коротенькая, но зато широкая, со множеством складок. Варвара сказала, ухмыляясь:
— Головато!
Грушина отвечала, нахально подмигивая:
— Зато все мужчины так за мной и потянутся.
— А что же складок так много? — спросила Варвара.
— Конфет напихать можно для моих чертенят, — объяснила Грушина.
Все так смело открытое у Грушиной было красиво, — но какие противоречия! На коже — блошьи укусы, ухватки грубы, слова нестерпимой пошлости. Снова поруганная телесная красота!
Передонов думал, что маскарад затеяли нарочно, чтобы его на чем-нибудь изловить. А все-таки он пошел туда, — не ряженый, в сюртуке. Чтобы видеть самому, какие злоумышления затеваются.
Мысль о маскараде несколько дней тешила Сашу. Но потом сомнения стали одолевать его. Как урваться из дому? И особенно теперь, после этих неприятностей. Беда, если узнают в гимназии: как раз исключат.
Недавно классный наставник — молодой человек до того либеральный, что не мог называть кота Васькой, а говорил: кот Василий, — заметил Саше весьма значительно при выдаче отметок:
— Смотрите, Пыльников, надо делом заниматься.
— Да у меня же нет двоек, — беспечно возразил Саша.
А сердце у него упало. Что еще скажет? Нет, ничего, промолчал, только посмотрел строго.
В день маскарада Саше казалось, что он и не решится поехать. Страшно! Вот только одно — готовый наряд у Рутиловых, — нешто ему пропадать? И все мечты и труды даром? Да ведь Людмилочка заплачет. Нет, надо идти!
Только приобретенная в последние недели привычка скрытничать помогла Саше не выдать Коковкиной своего волнения. К счастью, старуха рано ложится спать. И Саша лег рано, — для отвода глаз разделся, положил верхнюю одежду на стул у дверей, и поставил за дверь сапоги.
Оставалось только уйти, — самое трудное. Уже путь намечен был заранее, через окно, как тогда, для примерки.
Саша надел светлую летнюю блузу, — она висела в шкапу в его горнице, — домашние легкие башмаки, и осторожно вылез из окна на улицу, улучив минуту, когда нигде по близости не было слышно голосов и шагов.
Моросил мелкий дождик. Было грязно, холодно, темно. Но Саше все казалось, что его узнают. Он снял фуражку, башмаки, бросил их обратно в свою горницу, подвернул одежду, и побежал вприпрыжку босиком по скользким от дождя и шатким мосткам. В темноте лицо плохо видно, особенно у бегущего, и примут, кто встретит, за простого мальчишку, посланного в лавочку.
Валерия и Людмила сшили для себя незамысловатые, но живописные наряды: цыганкой нарядилась Людмила, испанкой — Валерия. На Людмиле — яркие красные лохмотья из шелка и бархата, на Валерии, тоненькой и хрупкой, черный шелк, кружева, в руке — черный кружевной веер. Дарья себе нового наряда не шила, — от прошлого года остался костюм турчанки, она его и надела.
— Не стоит выдумывать! — решительно сказала она.
Маскарад был устроен в общественном собрании, — каменное в два жилья здание казарменного вида, окрашенное в ярко-красный цвет, на базарной площади. Устраивал маскарад Громов-Чистопольский, антрепренер и актер здешнего городского театра.
На подъезде, обтянутом коленкоровым навесом, горели шкалики. Толпа на улице встречала приезжающих и приходящих на маскарад критическими замечаниями, по большей части неодобрительными, тем более, что на улице, под верхнею одеждою гостей, костюмы были почти не видны, а толпа судила преимущественно по наитию. Городовые на улице охраняли порядок с достаточным усердием, а в зале были в качестве гостей, и исправник, и становой пристав.
Каждый посетитель при входе получал два билетика: один, розовый, для лучшего женского наряда, другой, зеленый, для мужского. Надо было их отдать достойным. Иные осведомлялись:
— А себе можно взять?
Вначале кассир в недоумении спрашивал:
— Зачем себе?
— А если по-моему мой костюм самый хороший.
Потом уже кассир не удивлялся таким вопросам, и говорил с саркастическою улыбкою (насмешливый был молодой человек):
— Сделайте, ваше одолжение. Хоть оба себе оставьте.
В залах было грязновато, и уже с самого начала толпа казалась в значительной части пьяною. [Толпилось много купчиков, приказчиков, мелких чиновников, — вообще преобладали всякого чина мещане.]
В тесных покоях с закоптелыми стенами и потолками горели кривые люстры; они казались громадными, тяжелыми, отнимающими много воздуха. Полинялые завесы у дверей имели такой вид, что противно было задеть их.
То здесь, то там собирались толпы, слышались восклицания и смех, — это ходили за наряженными в привлекавшие общее внимание костюмы.
Гудаевский изображал дикого американца; в волосах петушьи перья, маска медно-красная с зелеными нелепыми разводами, кожаная куртка, клетчатый плед через плечо, и кожаные высокие сапоги с зелеными кисточками. Он махал руками, прыгал, и ходил гимнастическим шагом, вынося далеко вперед сильно согнутое голое колено.
Жена его нарядилась Колосом. На ней было пестрое платье из зеленых и желтых лоскутьев; во все стороны торчали натыканные повсюду колосья. Они всех задевали и кололи. Ее дергали и ощипывали. Она злобно ругалась.
— Царапаться буду! — визжала она.
Кругом хохотали.
— Откуда она столько колосьев набрала? — спрашивал кто-то.
— С лета запасла, — отвечали ему, — каждый день в поле воровать ходила.
Несколько безусых чиновников, влюбленных в Гудаевскую и потому извещенных ею заранее о том, что у нее будет надето, сопровождали ее. Они собирали для нее билетики, — чуть не насильно, с грубостями. У иных, не особенно смелых, просто отымали.
Были и другие ряженые дамы, усердно собиравшие билетики через своих кавалеров. Иные смотрели жадно на неотданные билетики, и выпрашивали. Им отвечали дерзостями.
Унылая дама, наряженная Ночью, — синий костюм со стеклянной звездочкой и бумажной луною на лбу, — робко сказала Мурину:
— Дайте мне ваш билетик.
Мурин грубо ответил:
— Что за ты! Билетик тебе! Рылом не вышла.
Ночь проворчала что-то сердито, и отошла. Ей бы хотелось хоть дома показать два-три билетика, — что вот, мол, и ей давали. Тщетны бывают скромные мечты!
Учительница Скобочкина нарядилась Медведицей, т(о) е(сть) попросту накинула на плечи медвежью шкуру, а голову медведя положила на свою, как шлем, сверх обыкновенной полумаски. Это было, в общем, безобразно, но все ж-таки шло к ее дюжему сложению и зычному голосу. Медведица ходила тяжкими шагами, и рявкала на весь зал, так что огни в люстрах дрожали.
Многим нравилась Медведица. Ей дали немало билетов. Но она не сумела их сохранить сама, а догадливого спутника, как у других, ей не нашлось. Ее подпоили, — купчики, — из сочувствия к проявленной ею способности изображать медвежьи ухватки. В толпе кричали:
— Поглядите-ка, Медведица водку дует.
Скобочкина не решалась отказываться от водки. Ей казалось, что Медведица должна пить водку, если ей подносят. Она скоро опьянела; потом больше половины билетов у нее ловко украли Дарья и Людмила, и отдали Саше.
