Нянька (сборник рассказов) - Аверченко Аркадий Тимофеевич (бесплатные серии книг .TXT) 📗
И уже собрался идти, как к столу приблизился огромный плечистый студент в узкой порыжевшей тужурке – мирно уплетавший до этого объемистое блюдо сосисок с пивом за соседним столом, – приблизился и сказал спокойно, но увесисто:
– Нет, вы с ним не пойдете играть в карты.
– Почему? – с любопытством осведомился Меценат.
– Потому что…
– Послушайте, молодой человек… – кротко сказал елейный игрок. – Вы лучше бы не мешались не в свое дело, а?
– А ты, голубчик, лучше отойди, – не менее кротко посоветовал атлетический студент.
У «голубчика» лицо мгновенно изменилось, елейность слетела, как шелуха, и бешеный волк с горящими, как угли, глазами ощерился и защелкал зубами.
– Ну, ну, брось, – спокойно, но серьезно сказал студент. – Отойди. А! Чер-р-рт!
Последующее произошло так быстро, что Меценат не успел бы сосчитать до трех: елейный человек сделал неуловимое движение рукой, и в ней вдруг сверкнул, будто бы схваченный в воздухе короткий финский нож. Он так и застыл на весу, потому что студент, сделав не менее неуловимое движение, уже держал руку «игрока» с ножом немного повыше локтя.
Студент стоял очень спокойно, а «игрок» вдруг побледнел, и рука его задрожала мелкой дрожью…
– Видишь, чудак… я ж предупреждал.
– Как вы думаете, – спросил студент, глядя на Мецената открытым ясным взглядом, – сломать ему руку или просто выкинуть его?
– Неужели можно сломать? – заинтересовался Меценат, более, впрочем, академически, как любитель спорта.
– О, пустяки. Один резкий поворот наружу и… Нож со звоном выпал из посиневшей руки «игрока».
– Отпустите, – угрюмо сказал он, корчась от боли. – Я уйду.
– Иди, милый, иди с Богом. Нечего тебе тут делать. Пойди займись чем-нибудь другим.
Когда они остались одни, Меценат спросил:
– Кто это такой?
– О, страшная скотина. Тот первый, с которым вы сидели давеча, очень приличный малый. Обыкновенный вор. В крайнем случае, лишились бы бумажника – и все, а этот… и табаком глаза засыплет, и ножичком ткнет при удобном случае, не задумываясь. А мы еще не знакомы: студент Новакович.
Вернувшийся Гриша, узнав, в чем дело, в полной мере подтвердил слова Новаковича:
– У нас его тоже не любят… Мы на «мокрое дело» никак не пойдем, а ему это – все равно как «Отче наш» прочитать. Чуть что – сейчас за «перо», [29]нехороший человек, наши его избегают… Разрешите пощупать ваши мускулы? – вежливо отнесся он к Новаковичу.
– Сделайте одолжение. Вишь ты, они у меня какие. Это от сахару, да еще моркови ел я много.
Тут же он самым простым убежденным голосом рассказал новым знакомым такую невероятную, неправдоподобную историю, что и Меценат и Гриша до упаду смеялись.
С этого дня Новакович сделался неизменным спутником, а иногда и телохранителем Мецената во всех авантюрах благодушного скучающего богача.
Позднее всех прилетел на Меценатов огонек беззаботный поэт Паша Круглянский, прозванный Мотыльком, потому что первое время, являясь в компанию даже в десять часов утра, он неизменно говорил извиняющимся тоном:
– А я к вам на огонек зашел.
Впервые обнаружил его Меценат у витрины большого книжного магазина.
Мотылек стоял, собирая свое морщинистое лицо в чудовищные складки и снова распуская их, и вполголоса ругался:
– Ослы! Подлецы! Скоты несуразные. Черти.
– Кто это «ослы»? – ввязался Меценат в его телеграфический монолог.
– Издатели, – доверчиво пояснил Мотылек. – Что они выпускают? Что печатают? Разве это стихи?
– А вы, собственно, какие стихи предпочитаете?
– Свои. Вот послушайте…
И, прислонившись спиной к витрине, Мотылек принялся с пафосом декламировать какую-то элегическую балладу.
– Правда, хорошо?
– Очень. Кстати, хотите привести в порядок мою библиотеку?
– А у вас большая?
– Тысячи три томов.
– Пойдем! – решительно сказал Мотылек, хватая Мецената за руку.
– Да не сейчас, чудак. Это успеется. Сейчас время завтрака.
– Пойдем завтракать! – не менее бурно ухватился за эту мысль, а равно и за руку Мецената Мотылек. – Только вот что…
Он выпустил Меценатову руку, вынул тощее портмоне и принялся задумчиво пересчитывать серебряную мелочь.
– Гм! Хватит ли на двух, а?
– С моими хватит, – успокоил его Меценат. – В общем, у нас с вами тысячи полторы наберется. – И повлек оглушенного Мотылька за собой.
С тех пор так и повелось, что за всех расплачивался Меценат. Нельзя сказать, чтобы клевреты были корыстолюбивы, но все они рассуждали вполне справедливо, что, если бы им вздумалось тянуться в расходах за Меценатом, каждый из них лопнул бы через два дня, а расстаться изза этих пустяков с Меценатом никому и в голову не приходило – очень уж они привязались к Меценату, более того, полюбили Мецената.
Впрочем, Меценат, субсидируя их наличными, хорошо знал, что часть его денег попадала к их посторонним приятелям, еще более нищим, чем они, и поэтому ничто не нарушало его благодушного равновесия.
– Справедливое распределение между населением благ земных, – говорил он иногда, посмеиваясь.
Несмотря на всякие шуточки и подтрунивания, эта банда очень уважала Мецената, и все по молчаливому уговору обращались к нему на «вы», в то время как Меценат ласково, бесцеремонно всех называл на «ты».
Между собой «клевреты Мецената», как они сами себя величали, жили дружно, только Новакович изводил Кузю, играя с ним, как огромный дог со щенком, да Кузя иногда любил «топить Мотылька», что выражалось в следующем: декламирует Мотылек перед всем обществом свои новые стихи или рассказы. Кончит – и несколько секунд перед аплодисментами царит восхищенное молчание.
– Н-да-с, н-да-с, н-да-с, – скучающе говорит Кузя. – Хороший рассказец, очень славный. Только я его уже читал у другого писателя раньше.
– У кого ты читал?.. – полусмущенно, полусердито допрашивает Мотылек.
– У этого, как его… забыл фамилию. И фабула та же, и даже выражения одинаковые.
– Нет, так нельзя, – стонет возмущенный Мотылек. – Ты обязан указать, где ты читал!!
– Да это не важно. Чего ты волнуешься. Я где-то в немецком журнале читал…
– Да ведь ты не знаешь немецкого языка!
– А ты знаешь?
– Я-то знаю.
– Ну, вот, значит, ты и «воспользовался». А мне переводил один знакомый. Ну, прямо-таки у тебя слово в слово, что и там. Знакомого Семен Семенычем зовут, – заканчивал Кузя, заимствуя этот прием «достоверности» у Новаковича.
Мотылька такая неуловимая туманная клевета расстраивала почти до слез. В самом деле – пойди проверь: «Твердо знаю, что читал то же самое в немецком журнале, а в каком – не помню».
Однако в глубине души тот же Кузя признавал большой литературный талант Мотылька, и они часто с Меценатом в интимной беседе горевали, что их столь одаренный приятель не может добиться известности. Вот каковы были люди, организовавшие шутку в «титанических размерах», по словам одного из них, избрав целью этой шутки глуповатого, наивного, как дитя, но самоуверенного в своем простодушии юношу…
Глава VI
меценат и его клевреты продолжают развлекаться
Несколько дней спустя после первого появления Куколки можно было наблюдать в знаменитой квартире Мецената мирную семейную картину: сам Меценат, облаченный в белый халат, прилежно возился около станка, на котором возвышалась груда сырой глины, и под его проворными гибкими пальцами эта груда принимала постепенно полное подобие сидящего тут же в гордой позе Мотылька.
В другом углу обнаженный до пояса могучий Новакович тренировался гантелями, широко разбрасывая свои страшные, опутанные, как веревками, мускулами руки, ритмично сгибаясь то в одну, то в другую сторону…
– Телохранитель! – воззвал Меценат, округляя большим пальцем лоб глиняного Мотылька. – У меня руки в глине, а, как назло, щека зачесалась. Почеши, голубчик.
– Которая? – деловито приблизился к нему Телохранитель. – Эта, что ли?
