Мелкий бес - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗
Саша был очарован Людмилою, но что-то мешало ему говорить о ней с Коковкиной. Словно стыдился.
И уже он стал иногда бояться ее приходов. Сердце его замирало, и брови невольно хмурились, когда он увидит под окном ее быстро мелькнувшую розово-желтую шляпку. Но все же он ждал ее с тревогой и нетерпением, — тосковал, если она долго не приходила. Противоречивые чувства вмещались в его душе, чувства темные, неясные, — порочные, потому что ранние, — и сладкие, потому что порочные.
Людмила не была ни вчера, ни сегодня. Саша истомился ожиданием, и уже перестал ждать. И вдруг она пришла. Он засиял, бросился целовать ее руки.
— Ну, провалились, — выговаривал он ей ворчливо, — двои сутки вас не видать.
Она смеялась, и радовалась, и сладкий, томный и пряный запах японской функии разливался от нее, словно струился от ее темно-русых кудрей.
Людмила и Саша пошли гулять за город. Звали Коковкину, — не пошла:
— Где уж мне, старухе, гулять, — сказала она, — только вам ноги путать буду. Уж гуляйте одни.
— А мы шалить будем! — смеялась Людмила.
Теплый воздух, грустный, неподвижный, ласкал, томил, и напоминал о невозвратном. Солнце, как больное, тускло горело и багровело на бледном, усталом небе. Сухие листья на темной земле покорные лежали, мертвые…
Людмила и Саша спустились в овраг. Там было прохладно, свежо, почти сыро, — изнеженная осенняя усталость царила между его отененными склонами.
Людмила шла впереди. Она приподняла юбку. Открылись маленькие башмаки и чулки тельного цвета. Саша смотрел вниз, чтобы не запнуться за корни, — и увидел чулки. Ему показалось, что башмаки надеты без чулок. Стыдливое и страстное чувство поднялось в нем. Он зарделся. Голова закружилась.
Упасть бы, словно невзначай, к ее ногам, — мечтал он, — стащить бы ее башмак, поцеловать бы нежную ногу!
Людмила словно почуяла на себе Сашин жаркий взор, его нетерпеливое желание. Она смеючись повернулась к Саше.
— На мои чулки смотришь? — спросила она.
— Нет, я так, — смущенно пробормотал Саша.
— Ах, у меня такие чулки! — хохоча и не слушая его, говорила Людмила, — ужасно какие! Можно подумать, что я на босые ноги башмаки надела, — совсем тельного цвета. Не правда ли, ужасно смешные чулки?
Она повернулась к Саше лицом, и приподняла край платья.
— Смешные? — спросила она.
— Нет, красивые, — сказал Саша, красный от смущения.
Людмила с притворным удивлением приподняла брови, и воскликнула:
— Скажите, пожалуйста, туда же, красоту разбирать!
Людмила засмеялась, и пошла дальше. Саша, сгорая от смущения, неловко брел за нею, и поминутно спотыкался. Перебрались через овраг. Сели на сломанный ветром березовый ствол. Людмила сказала:
— А песку-то сколько набилось в башмаки, — идти не могу.
Она сняла башмаки, вытряхнула песок, лукаво глянула на Сашу.
— Красивая ножка? — спросила она.
Саша покраснел пуще, и уже не знал, что сказать. Людмила стащила чулок.
— Беленькая ножка? — спросила она опять, странно и лукаво улыбаясь.
— На колени! целуй! — строго сказала она, и победительная жестокость легла на ее лицо.
Саша проворно опустился на колени, и поцеловал Людмилину ногу.
— А без чулок приятнее, — сказала Людмила, спрятала чулки в карман, и всунула ноги в башмаки.
И лицо ее стало опять спокойно и весело, — словно Саша и не склонялся сейчас перед нею, лобзая голые у нее ноги. Саша спросил:
— Милая, а ты не простудишься?
Нежно и трепетно звучал его голос. Людмила засмеялась.
— Вот еще, я привыкла, — я не такая неженка!
Однажды Людмила пришла под вечер к Коковкиной, и позвала Сашу:
— Пойдем ко мне новую полочку вешать.
Саша любил вбивать гвозди, и как-то обещал Людмиле помочь ей в устройстве ее обстановки. И теперь он согласился, радуясь, что есть невинный предлог идти с Людмилою и к Людмиле. И невинный кисленький запах extra-maguet, веявший от зеленоватого Людмилина платья, нежно успокаивал его.
Для работы Людмила переоделась за ширмой, и вышла к Саше в короткой, хоть и нарядной юбочке, с открытыми до локтей руками, в башмаках, надетых на голые ноги, и надушенная сладкою японскою функией.
— Ишь ты, какая нарядная! — сказал Саша.
— Ну, да, нарядная! Видишь, — сказала Людмила, усмехаясь на свои башмаки, — босые ноги, — выговаривала она эти слова со стыдливо-задорной растяжечкой.
Саша пожал плечьми, и сказал:
— Уж ты всегда нарядная. Ну что же, начнемте вбивать. Гвоздики-то у вас есть? — спросил он озабоченно.
— Погоди немножечко, — ответила Людмила, — посиди со мною хоть чуть, а то словно только по делу и ходишь, а уж со мной и поговорить скучно.
Саша покраснел.
— Милая Людмилочка, — нежно сказал он, — да я с вами сколько хотите сидел бы, пока бы не прогнали, а только уроки учить надо.
Людмила легонько вздохнула, и медленно промолвила:
— Ты все хорошаешь, Саша.
Саша зарделся, засмеялся, высовывая трубочкой кончик языка.
— Придумаете тоже, — сказал он, — нешто я барышня, чего мне хорошать!
— Лицо прекрасное, а то-то тело! Покажь хоть до пояса, — ласкаясь к Саше, просила Людмила, и обняла его за плечи.
— Ну вот еще, выдумали! — стыдливо и досадливо сказал Саша.
— А что ж такое? — беспечным голосом спросила Людмила, — что у тебя за тайны?
— Еще войдет кто, — сказал Саша.
— Кому входить! — так же легко и беззаботно сказала Людмила. — Да мы дверь запрем, вот никому и не попасть.
Людмила проворно подошла к двери, и заперла ее на задвижку. Саша догадался, что Людмила не шутит. Он сказал, весь рдея, так что капельки пота выступили на лбу:
— Ну, не надо, Людмилочка.
— Глупый, отчего не надо? — убеждающим голосом спросила Людмила.
Она притянула к себе Сашу, и принялась расстегивать его блузу. Саша отбивался, цепляясь за ее руки. Лицо его сделалось испуганным, — и, подобный испугу, стыд охватил его. И от этого он словно вдруг ослабел. Людмила сдвинула брови, и решительно раздевала его. Сняла пояс, кое-как стащила блузу. Саша отбивался все отчаяннее. Они возились, кружились по горнице, натыкались на столы и стулья. Пряное благоухание веяло от Людмилы, опьяняло Сашу, и обессиливало его.
Быстрым толчком в грудь Людмила повалила Сашу на диван. От рубашки, которую она рванула, отскочила пуговица. Людмила быстро оголила Сашино плечо, и принялась выдергивать руку из рукава.
Отбиваясь, Саша невзначай ударил Людмилу ладонью по щеке. Не хотел, конечно, ударить, но удар упал на Людмилину щеку с размаху, сильный да звонкий. Людмила дрогнула, пошатнулась, зарделась кровавым румянцем, но не выпустила Сашу из рук.
— Злой мальчишка, драться! — задыхающимся голосом крикнула она.
Саша смутился жестоко, опустил руки, и виновато глядел на оттиснувшиеся по левой Людмилиной щеке беловатые полоски, следы от его пальцев. Людмила воспользовалась его замешательством. Она быстро спустила у него рубашку с обоих плеч на локти. Саша опомнился, рванулся от нее, но вышло еще хуже, — Людмила проворно сдернула рукава с его рук, — рубашка опустилась к поясу. Саша почувствовал холод, и новый приступ стыда, ясного и беспощадного, кружащего голову. Теперь Саша был открыт до пояса.
Людмила крепко держала его за руку, и дрожащей рукою похлопывала по его голой спине, заглядывая в его потупленные, странно-мерцающие под синевато-черными ресницами глаза.
И вдруг эти ресницы дрогнули, лицо перекосилось жалкою детскою гримасою, — и он заплакал, внезапно, навзрыд.
— Озорница! — рыдающим голосом крикнул он, — пустите.
— Занюнил! младенец! — сердито и смущенно сказала Людмила, и оттолкнула его.
Саша отвернулся, вытирая ладонями слезы. Ему стало стыдно, что он плакал. Он старался удержаться.
Людмила жадно глядела на его обнаженную спину.
