Анна - Анненская Александра Никитична (онлайн книга без TXT) 📗
В эту минуту Жорж проходил по дорожке сада, мимо окна, у которого стояла девочка. Она выбежала из комнаты через балконную дверь и в одну минуту очутилась подле него.
— Жорж! — проговорила она умоляющим голосом. — Пожалуйста, позвольте мне представлять вместо Лиденьки!
Жорж окинул ее насмешливым взглядом.
— Я не думаю, чтобы «гений» могли быть такие толстые и смуглые! — смеясь, отвечал он.
— Да ведь я кажусь толстой оттого, что у меня платье широкое, — просила Анна. — Меня можно затянуть в корсет, право, можно; а вечером я буду казаться белее.
— Лиденька очень хорошо держалась, ты так не сумеешь! — заметил Жорж, отчасти склонившийся на просьбу девочки.
— Вы меня поучите; я все буду делать, как вы скажете; Жорж, позвольте, я постараюсь хорошенько держаться!
— Ну, если тебе так хочется, так пожалуй, будь «гением», надобно только уговорить сестер.
Варя и Лиза были очень недовольны новым «гением», но за неимением лучшего принуждены были согласиться. Зато в каком восторге была Анна. Как терпеливо становилась она «в позу» по двадцать раз в день, как интересовалась она всеми подробностями своего костюма «гения», как вертелась она перед всеми зеркалами, примеривая, какая прическа ей больше к лицу.
В день торжества все участники живых картин несколько волновались и суетились, но больше всех волновалась Анна. После несчастного вечера четвертого декабря прошло полтора года; с тех пор она еще ни разу не показывалась в многолюдном обществе. Как-то она покажется теперь? Что-то о ней скажут? Что-то подумают? Девочка не мечтала, как тогда, сойтись с подругами своих лет и побольше повеселиться; она думала об одном: как бы показать всем, что она уже не «мужичка», что у нее красивые глаза и волосы, что со временем из нее выйдет красавица, да еще умная красавица!
Одеваясь перед началом живых картин, она сердито топнула ножкой на горничную за то, что та не довольно туго затянула корсет, и заставила раз пять перечесать свои волосы, пока золотая коронка, украшавшая их, не была прикреплена именно так, как ей казалось лучше всего.
Ей нужно было являться только в самой последней картине. В ожидании, когда придет ее очередь, она стояла, спрятавшись за деревом в саду, то бледнея, то краснея от волнения. Вот опустился занавес, прикрепленный между двумя деревьями, ее позвали, чьи-то сильные руки поставили ее на колонну, с которой она должна была изображать гения, а Жорж шепнул ей:
— Смотри, Анна, держись хорошенько, не осрамись!
Она машинально приняла ту позу, какой ее учили, в глазах у нее потемнело, в ушах зашумело, она ничего не видела, ничего не понимала. Раздались рукоплескания и выражения удовольствия зрителей.
— А кто же этот прелестный «гений»? — спросил кто-то.
Сердце Ани вдруг так сильно забилось от радости, что она чуть не выронила венок, который держала в руках, чуть сама не слетела со своего пьедестала. К ее счастью, занавес опустили и она благополучно очутилась на земле.
Зрители осыпали действующих лиц картин самыми восторженными похвалами и комплиментами. На долю Анны досталось также немало этих похвал: одна дама нашла, что она стояла точно «настоящий ангел», другая назвала ее «прелестным ребенком»; кто-то похвалил ее волосы, кто-то нашел даже у нее славный цвет лица. Конечно, все это было сказано вскользь; конечно, через несколько минут гости занялись своими разговорами и совершенно забыли о «прелестном гении», но тщеславие Анны было удовлетворено. Тугой корсет с непривычки до того давил ей на грудь, что она едва могла дышать и не смела подумать притронуться к лакомствам, которыми ее угощали; от узких сапожек ноги ее болели так, что она с трудом могла ходить, — но она мужественно переносила эти неприятности: она слышала, как Жорж сказал, указывая на нее, Лизе:
— Ну что, разве я неправду говорил, что Анна вовсе не урод? Посмотри, какая она сегодня миленькая! И она решила всеми силами стараться всегда быть «миленькой».
Когда она после отъезда гостей подошла проститься с теткой, Татьяна Алексеевна сказала Матвею Ильичу, указывая на нее:
— Что, вы, я думаю, сегодня не узнали вашу дочку? Смотрите-ка, она почти совсем превратилась в настоящую барышню!
И Анна заснула в эту ночь с твердым желанием окончательно сделаться «настоящей барышней», как бы много ни пришлось страдать от тугого корсета и от узких полусапожек.
ГЛАВА VIII
С тех пор как Анна жила в Петербурге, прошло больше четырех лет. Семейство Миртовых снова все собралось вокруг стола с завтраком, как и в день ее приезда. Татьяна Алексеевна полулежала на софе, вместо нее разливала кофе Варя; Жорж, который через год должен был праздновать свое совершеннолетие, давно уже освободился от присмотра гувернера; Анна сидела подле своих кузин, так же нарядно одетая и туго затянутая в корсет, как они; Иван Ильич по своему обыкновению читал газету, а Матвей Ильич поместился за отдельным столиком и так сильно задумался, что, казалось, не замечал ничего окружающего.
— Мы, конечно, поживем несколько дней в Дрездене, — заговорила Анна, продолжая начатый разговор, — мне так хочется осмотреть тамошнюю картинную галерею!
— В Дрезден мы заедем на возвратном пути, — отвечала Татьяна Алексеевна, — мне хочется прежде кончить курс лечения на водах.
— Но вы не забыли нашего уговора, maman, — обратился к матери Жорж, — пока вы будете лечиться, я съезжу на месяц в Италию.
— Это зависит не от меня, а от твоего отца, — отвечала Татьяна Алексеевна. — Спроси у него, сколько денег назначает он на твое путешествие.
Жорж тотчас же предложил этот вопрос Ивану Ильичу.
— Уж, право, не знаю, — отвечал тот. — Разорите вы меня совсем с этим путешествием! Я никогда не воображал, что поездка за границу стоит так дорого!
— А разве уже решено, что вы едете? — спросил Матвей Ильич, как будто очнувшись от сна.
— Как же не решено? Уже давно! — сказала Татьяна Алексеевна. — Вы знаете, что доктор посылает меня на воды, а детям также необходимо побывать за границей: я считаю, что без этого образование их не будет вполне кончено.
— Да, брат, — добродушно заметил Иван Ильич, — и у тебя из кармана вылетит не одна лишняя сотня рублей; ведь, наверно, твоей дочери понадобится не меньше разных разностей, чем моим.
— Анна не поедет за границу, — проговорил решительным голосом Матвей Ильич после минутного молчания.
— Как не поеду, папа! — вскричала девочка, вскакивая с места. — Отчего же мне не ехать? Куда же я денусь?
— Твоя бабушка, Анна Федоровна, давно просит, чтобы я отпустил тебя погостить к ней; я обещал ей, что ты проведешь нынешнее лето в Опухтине, — отвечал Матвей Ильич. Он проговорил слова эти с видимым усилием, лицо его было пасмурно и выражало страдание.
— Да зачем же непременно это лето, папа? — возражала Анна чуть не со слезами. — Я могу съездить к бабушке когда-нибудь после! С какой же стати мне сидеть в деревне, когда Варя и Лиза будут веселиться за границей!
— Какая ты странная, Анна! — заметила Варя. — Ты все хочешь равняться с нами: ведь мы же старше тебя; когда нам было четырнадцать лет, мы не ездили за границу.
— Это совершенно справедливо, — сказала Татьяна Алексеевна. — Я не хотела говорить вам этого, брат, но Анна даже несколько стеснила бы меня. Варя и Лиза уже могут всюду выезжать, как взрослые девушки, а она еще ребенок — мне пришлось бы держать гувернантку для нее одной.
— Ах, ma tante, мне не нужно гувернантки! — упрашивала Анна. — Мне так хочется ехать с вами. Возьмите меня, уговорите папa, чтобы он отпустил меня! — Она бросилась к тетке, схватила ее руку в обе свои и готова была стать перед ней на колени.
— Тише, тише, — остановила ее Татьяна Алексеевна, — ты знаешь, что я терпеть не могу сцен; воля отца должна быть для тебя законом: если он желает, чтобы ты провела лето в деревне, у него, вероятно, есть на это причины!
