Анна - Анненская Александра Никитична (онлайн книга без TXT) 📗
Матвей Ильич не глядел на нее с такой тоской, как в первое время по приезде ее из деревни, и, лаская, называл ее «умная головка»; замечая какую-нибудь ее неловкость, француженка-гувернантка часто снисходительно прибавляла: «Ну, что делать, совершенством нельзя быть: вы никогда не будете так милы, как ваши кузины, зато вы будете ученая». Татьяна Алексеевна несколько раз замечала своим дочерям:
— Нечего вам смеяться над Анной. Она со временем будет блистать не наружностью, а умом.
Варя и Лиза не полюбили свою маленькую кузину, но они уже не относились к ней с прежним презрением: когда им хотелось посмеяться над ней, они называли ее не «дурочкой» и «деревенщиной», а «ученой барышней», «синим чулком» и тому подобными прозвищами, не только не оскорблявшими девочку, а, напротив, доставлявшими ей удовольствие. Всего приятнее для Анны было то, что ее ум оценил Жорж. С самого первого дня приезда она почувствовала необыкновенное уважение, чуть не благоговение к этому красивому, ловкому, остроумному мальчику. Все, что говорил и делал Жорж, казалось ей верхом совершенства. И вдруг этот Жорж, сначала не обращавший на нее никакого внимания, едва замечавший ее, начал заговаривать с ней, приносить ей книги, расспрашивать у ней о том, что она читала, рассматривать ее рисунки, просить ее сыграть для него на фортепьяно ту или другую пьесу, нравившуюся ему. Анна была вне себя от восторга. Она не замечала, что мальчик просто забавлялся ее болтовней, как часто взрослые забавляются болтовней умненького ребенка; что он зевал, слушая ее музыку, что он удерживал ее подле себя, потому что ему льстила та готовность, с какой она исполняла всякое его поручение, то уважение, с каким она слушала и повторяла всякое его слово. Ей казалось, что ему приятнее проводить время с ней, чем со своими сестрами, потому что она умнее их, потому что она лучше их умеет понимать его; и как гордилась она своим умом, как хотелось ей все более и более выставлять его напоказ другим.
Она тщательно замечала в книгах слова и обороты речи, казавшиеся ей почему-либо особенно умными, и старалась почаще употреблять их; когда при ней заходил разговор о чем-нибудь непонятном для нее, она зорко следила за выражением лиц старших: если на губах их появлялась улыбка, она смеялась, сама не зная чему; если вид был печален и озабочен, она глядела серьезно и задумчиво.
— Неужели ты понимаешь, Анна, о чем мы говорим? — спрашивал у нее иногда кто-нибудь из взрослых.
— Понимаю, — отвечала девочка. Она краснела, потому что говорила ложь, а взрослые, которым не было ни времени, ни охоты разузнавать правду, принимали смущение ее за признак скромности и все более и более убеждались, что она действительно «удивительно умный ребенок».
ГЛАВА VII
Чтение, музыка, рисование и занятие уроками наполняли время Анны настолько, что ей почти некогда было скучать.
Похвалы уму и прилежанию, которые она слышала со всех сторон, придавали ей смелость, заставляли ее относиться к себе самой с меньшим унижением. Она начала сознавать, что может приобрести некоторые достоинства, помимо красоты и внешней привлекательности. Правда, она все еще с завистью поглядывала на своих кузин, когда они легко и грациозно расхаживали по комнатам, в свеженьких нарядах, ловко сидевших на них, когда они весело и непринужденно болтали не только со своими подругами, но и со взрослыми гостями: ей все еще хотелось когда-нибудь сделаться такой же хорошенькой и привлекательной, как они, но это казалось ей совершенно невозможным.
«Экая я безобразная! — часто с грустью думала она, оглядывая в большое трюмо всю свою неуклюжую фигуру. — Нет, уж с такой рожей нечего думать о красоте! Ну, что делать, буду учиться — хоть умом возьму».
И она снова принималась за книги и старалась особенно усердно читать их, когда приезжали гости.
— Что это ваша кузина вечно за книгой? — спрашивали у Вари и Лизы подруги их.
— Да это маленький профессор в юбке, — насмешливо отвечали они.
Насмешка эта обижала Анну; много раз ей хотелось присоединиться к веселому обществу в гостиной, болтать и смеяться вместе с другими детьми, а не сидеть отшельницей, заучивая какой-нибудь длинный, скучный урок; но самолюбие останавливало ее; что, как ее опять назовут неуклюжей мужичкой, как ее опять найдут недостойной общества благовоспитанных детей?
Именины Ивана Ильича праздновались летом. В этот день маленький садик, окружавший великолепную дачу Миртовых, обыкновенно иллюминовался разноцветными фонариками, а широкая стеклянная галерея, шедшая вдоль всего дома, украшалась цветами и превращалась в красивую танцевальную залу.
— Знаете, что я придумал? — вскричал в один жаркий майский день Жорж, с шумом входя на балкон, где сидели сестры его. — Сделаем папе сюрприз: устроим ему к именинам живые картины!
— Живые картины? Что ж, великолепно! — вскричала Лиза.
— Мы можем поставить их в саду и осветить бенгальским огнем, а зрители будут смотреть из открытых окон галереи, — предложила Варя. — Только бы мама позволила!
Для переговоров с Татьяной Алексеевной отправился Жорж, который, как любимец матери, редко встречал у нее отказ на свои просьбы. И на этот раз она, сделав несколько неважных возражений, согласилась позволить детям исполнить задуманное ими. Постановка живых картин — дело хлопотливое. Много книг и эстампов перерыли Миртовы, прежде чем выбрали такие картины, которые им можно было изобразить без особенного труда и без большой траты на декорации и костюмы. После этого явилось новое затруднение: подыскать подходящих действующих лиц. Главные роли взяли на себя Жорж и его сестры; но их троих было слишком мало. Зимой они, конечно, легко нашли бы желающих принять участие в представлении, но на лето многие из знакомых уехали за границу или в деревню, другие жили на дачах, далеко от Петербурга, и не могли присылать детей своих на репетиции. Наконец и это затруднение было кое-как улажено. Началось шитье и примеривание костюмов, повторение разных поз. Анна с завистью глядела на оживление своих кузин. Она, конечно, не смела заикнуться о том, что ей также хотелось бы иметь хоть какую-нибудь самую ничтожную роль в живой картине: уж где ей, такой неуклюжей, такой некрасивой, мечтать об этом!
За три дня до праздника, когда почти все было уже готово, вдруг случилась беда: одна из участниц картин, та самая Лиденька, которая должна была представлять волка в игре, затеянной Анной на детском бале, заболела корью.
— Какое ужасное несчастье! — говорила Варя, показывая брату письмо, извещавшее о болезни девочки. — Последняя картина расстраивается, у нас не будет «гения»!
— Да нельзя ли передать ее роль кому-нибудь? — задумался Жорж.
— Кому же? Ведь тут нужна маленькая девочка: Вязину не пускают, у Сомовой коклюш; если бы наша Анна была покрасивее, можно бы ее взять, она небольшого роста.
— Ну уж, где ей! — заметила Лиза. — Она не сумеет, да и она такой урод!
— Кто это урод? — спросил Жорж, невнимательно слушавший разговор сестер.
— Да Анна, мы говорим, что ей нельзя дать роль Лиденьки.
— Анна урод! — вскричал Жорж с непритворным удивлением. — Хорошее же у вас понятие о красоте! Неужели вы никогда не замечали, какие у нее чудные синие глаза? А ее волосы! Сколько вы ни взбивайте свои косички, у вас никогда не будет таких славных, густых волос! Теперь она еще слишком толста, и кожа у нее грубовата, и она одета не к лицу, но подождите, какова она будет годика через три, — вы лопнете от зависти!
— Так что же, по-твоему, она может играть «гения» в нашей картине? — спросила Варя, мало польщенная словами брата.
— Ну не знаю, об этом надо подумать, — отвечал Жорж.
Анна слышала весь этот разговор из соседней комнаты. Сердце ее сильно билось. Как, неужели это правда? Она не безобразна, она даже хороша — может, пожалуй, сделаться лучше Вари и Лизы? И это сказал Жорж, — Жорж, которого многие, смеясь, называли знатоком красоты, на вкус и мнение которого полагались даже большие! Она толста, у нее груба кожа, она одета не к лицу… Это все можно исправить! Гувернантка уже раз предлагала ей мазать чем-то руки, чтобы смягчить на них кожу; чтобы похудеть, она будет есть как можно меньше и попросит у тетки позволения носить такой же узкий корсет, как у Лизы, и одеваться к лицу… Но этому ее научат! И вдруг Жорж позволит ей участвовать в живых картинах, играть роль Лиденьки, стоять на мраморной колонке и держать лавровый венок над его головой — какая это прелесть! Попросить разве его? Он добрый, он, может быть, согласится.
