КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК - Орлов Владимир Викторович (книги бесплатно без онлайн .txt) 📗
Или ему, Соломатину, подавали знак? Какой? Неведомо.
Все надо было обмозговать. И не спеша.
Соломатин ходил по квартире обеспокоенный. Готовый к опасностям ходил.
«А не отправить ли горшок с мексиканским отродьем в мусоропровод?» - размышлял Соломатин. Нет, ни в коем случае, услышал Соломатин от кого-то подсказку. Он обернулся. Пройдохи в колпаке звездочета и в загнутых шутовских туфлях-пигашах за спиной не обнаружил. И вспомнил, что в последние дни, как и было обещано Полосухиным, его не отвлекали.
В субботу Соломатин явился на встречу с Елизаветой. Сыпал снежок, и очередь в уже знакомый клуб стоически мерзла. Соломатин осторожно поинтересовался у Елизаветы, не случались с ней вчера или позавчера хоть бы и мелкие неприятности. Нет, ничего этакого вроде бы не было… Поутру Соломатин снял с кисти правой руки бинт, но следы разбойного нападения кактуса были заметны, и он держал руки в карманах куртки. У Елизаветы, похоже, возникли некие подозрения, но она их не высказала.
– Пойдем в клуб? - робко предложила она.
– Пойдем, - вздохнул Соломатин.
Вздох его был вызван мыслью о фейс-надсмотрщике. Хоть какой бы новый распорядитель хозяйничал нынче при стеклянно-хрустальных вратах с золочеными пластинами обводий. Нет, на зеленом ковре у врат стоял именно Стасик Кирьяков. При виде Елизаветы с Соломатиным он просиял.
– Сегодня вас в списке нет, госпожа Бушминова! - возвестил Кирьяков, радуя себя и всех вокруг.
«Бушминова, - отметил Соломатин. - Пока еще Бушминова».
Елизавета достала мобильный и произнесла необходимые слова.
– Через полчаса вам принесут дополнительный список, - сказала Елизавета.
– Замечательно, - кивнул Кирьяков. - Понадеемся, что в дополнительный список вас впишут. А пока подождите где-нибудь поодаль.
При этом Кирьяков с почтительным поклоном пропустил в недра клуба несколько личностей, не заглянув ни в какие списки.
«Зря я его в прошлый раз назвал Пердошей, - опечалился Соломатин. - Это и само по себе дурно и мелко…»
– Поодаль мы не отойдем, - сказала Елизавета, - а постоим здесь под козырьком.
– Отойдете, - властно произнес Кирьяков. - Здесь вы мешаете проходу людей.
– Андрюшенька, взгляни на часы, - сказала Елизавета, - какое сейчас точное время?
«У самой есть часы, - подумал Соломатин. - Проверяет, что ли, не выбросил ли я ее поощрительный приз? И видно, что нервничает…»
Соломатин сдвинул рукав куртки и предъявил подруге расположение стрелок.
Сейчас же со Стасиком Кирьяковым произошла метаморфоза. Он растекся морковным киселем и пропел сладкогласно:
– Извините! Не признал. Оплошал. Из-за недостатка образования. Проходите! Проходите. Милостиво просим. Просим милостиво.
И будто был готов носовым платком согнать снежок с обуви госпожи Бушминовой и ее спутника.
– Что это с ним? - удивился Соломатин уже в недрах клуба.
– Вспомни рассказ Здеси Ватсон о ее бархатной сумочке, - сказала Елизавета.
Соломатин рассмеялся. И тут же ощутил, что на него кто-то смотрит. Из-за колонны. Глаза смотревшего сейчас же исчезли. Но взгляд запомнился.
Взгляд был недобрый, взгляд врага, немало досад доставившего Соломатину в прошлом. «Сальвадор! Старательный исполнитель Ловчев… - расстроился Соломатин. - Неужели и эта скотина обретается здесь? Нехорошо это, нехорошо… Но я-то теперь ему зачем?…»
Впрочем, испуги и мрачные мысли Соломатина очень быстро были выветрены круговертью светских удовольствий.
47
Прокопьеву стало известно, что Квашнин объявился в Москве.
От кого он узнал об этом, неважно. То ли услышал по «Маяку», то ли увидел Квашнина на экране, то ли газета с деловой хроникой попалась ему на глаза, то ли кто-то из знакомых поделился с ним свежей новостью. Возможно, это была и Нина Уместнова. Впрочем, выгодно ли было Нине снабжать его информацией о путешествиях клюквенно-льняного миллионера? Или миллиардера…
Надо было выходить на Квашнина. И сейчас же.
Но как?
Кому-то виделось, что он Прокопьев, уже в команде Квашнина. Кто-то даже считал, что он в этой команде таинственное, неразъясненное, но существенное лицо. Да, Прокопьев имел контакты с Квашниным, интерес к нему миллионщика был, как нынче говорят, «профильный», но будто бы факультативный. Прокопьев даже выполнил для Квашнина две работы, одним из проектов он увлекся всерьез, и это были не табуретки с табакеркой, а нечто напомнившее ему о Тайницкой башне из кроссворда Агалакова. Но выведать истинную суть интереса к нему Квашнина Прокопьев пока не смог. Однако было оговорено, что если у него возникнет необходимость, он вправе потребовать немедленной встречи с Квашниным.
Прокопьев и потребовал.
Ему сказали: обождите. Сейчас к нему лучше не лезть.
Квашнина пока нет. То есть он в Москве. Но он скорее «там», нежели здесь.
А где это - «там» (на Тибете ли, в ущельях ли южного Китая, в предгорьях ли Гиндукуша, в окрестностях ли модных нынче монастырей или даже внутри них, либо вообще на небесах), они не знали. «Они», отвечавшие на вопросы Прокопьева, сотрудники мелких значений, редко - средних, сами были озабочены. По слухам, Квашнин ходил нынче коричневый, сказали бы - темно-желтый, но это вызвало бы суждения о болезни Боткина и печени, а Квашнин был крепок и здоров. Осунулся, да. Но это, возможно, от мыслей и гималайских усердий духа. Молчал, теребил четки из черных камней, то ли медитировал, то ли пребывал в нирване. Самое поразительное было в том, что в дни отсутствия Квашнина в деятельности его империи (ну не империи, слишком пафосно, а выразимся - хозяйства) никаких сбоев и конфузов не произошло, и теперь, даже находясь на небесах или где там, Квашнин отдавал распоряжения (немногими словами) здравые и сулящие выгоды. Выгоды они и приносили. И управленцы, подтверждалось, были подобраны им толковые и совестливые. Надо полагать, родился он везуном.
Кое-кого тревожили сомнения: а не поменял ли Квашнин в своем гималайско-тибетском удалении от Москвы и сухоно-печорских клюквенных болот и льняных полей веру? Или хотя бы - не было ли ему внушено тамошними чудесами, Шамбалой какой-нибудь нездешнее понимание мира? Не дзен-буддист ли он теперь? Не возомнивший ли о себе ариец, пожелавший стать мессией, снабженный ко всему прочему мистическими сверхвозможностями? Не возжелает ли он встать вровень с самим Гребенщиковым и отпустить бородку всеведуюшего старца, какую следовало теребить и холить? А там, глядишь, и забросить все дела, а сотрудников своих лишить средств на пропитание? «А?» - спрашивали Прокопьева. «Шамбала и дзен-буддизм для меня дремучий лес, бамбуковые заросли…» - растерянно бормотал Прокопьев. Но вроде бы бороденку Квашнин не завел, и заходил, по слухам, в храм Мартина Исповедника, что на Таганке, может, опору житейскую искал, сваи истин вбивал в вечную мерзлоту, а может, и грехи какие отмаливал… Но кто из нас нынче не грешен?
«Мелкие грешники, - вспомнилось Прокопьеву, - все вы мелкие грешники… А кто - грешники великие?»
– Уважаемый Сергей Максимович, - спросили, - встреча с Квашниным необходима вам? Или она необходима и самому Квашнину?
– Полагаю, что она необходима Квашнину, - неуверенно произнес Прокопьев.
Неуверенность его, видимо, была угадана.
– Придется вам обождать до более благоприятного дня. Сейчас способствовать вашим необходимостям мы не в силах.
– Но…
– Никаких «но»!
С помощью кого можно было бы немедля добраться до Квашнина в обход его служб? Агалаков, сказывали, куда-то отбыл или вовсе пропал… С помощью хозяйки двух вещиц, отданных в починку, табакерки и табурета? Ситуация с Ниной Уместновой представлялась Прокопьеву чрезвычайно сомнительной. После похода в Большой консерваторский зал они с Ниной поссорились. Причем ссору затеял он, Прокопьев, с намерением прекратить их отношения навсегда. Им с Ниной в тот день было хорошо. Особенно - Нине с ним. Но Даше, неизвестно где, наверняка было плохо. Прокопьев снова ощутил томление плоти и был готов провести с Ниной ночь (а там будь что будет), но уже во дворе Нининого дома посчитал, что им управляет чужая сила, а слабоволие приведет к предательству. Нина принялась целовать его, языком своим старалась раздвинуть его губы, а он оттолкнул ее от себя, отшвырнул ее от себя. «Что с тобой, Сереженька?» - вскрикнула Нина. «Что - с тобой? Чего ты хочешь от меня? - угрюмо сказал Прокопьев. - Зачем ты рвалась ко мне в каюту? Зачем ты летала надо мной в дубнинской электричке?» - «Что ты несешь? Ты не в себе? Тебе пора в дурдом!» - «Ты сама призналась, что приставлена ко мне приманкой и наживкой. Где Даша? И что с ней?» «Какая Даша?» - будто бы удивилась Нина. «Вы, Нина Дементьевна, прекрасно знаете, какая». - «Ах, вот, значит, в чем дело. В Даше, в официанточке этой. А ведь вы, Сергей Максимович, обещали мне подвиги ради вызволения меня из чьей-то мрачной зависимости. Но вы, оказывается, слизняк!» - синие глаза Нины (стояла она под дверным фонарем) стали злыми и снова, как на Рождественском бульваре, вызвали у Прокопьева мысли о хищном животном (впрочем, о красивом животном, из куньих), и гордой шляхтянкой, шубейка белая не из дешевых, шапка из песца набекрень, она заявила:
