Московская Нана (Роман в трех частях) - Емельянов-Коханский Александр Николаевич (читать книги бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗

Александр Емельянов-Коханский

МОСКОВСКАЯ НАНА

Роман в трех частях

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

«НЕРВНАЯ» ДЕВОЧКА

По просторной, хорошо и со вкусом убранной комнате ходила плотная, среднего роста девушка, одетая в форменное гимназическое платье.

Смеркалось. Небо, покрытое причудливыми, кровавого цвета облаками, — последним дыханием уже закатившегося солнца, — бросало свой полуфантастический отблеск в окна и еле-еле освещало как ходящую девушку, так и другую, сидящую фигуру — ее мать.

— Ах, мамаши, ах, папаши, не томите дочек ваших! Замуж, замуж поскорей выдавайте дочерей! — пела вполголоса девушка довольно густым и приятным контральто.

— Клавдия! как тебе не стыдно, — заметила ей мать. — Ты бы лучше занялась уроками… Завтра опять получишь скверный балл по математике… Вспомни, ты в седьмом классе… Идет последняя четверть!.. Скоро май месяц на дворе…

— Да, май… Весна, — ответила девушка капризным голосом. — Грудь ласки жаждет… Дайте, дайте любви… Не говорите вы, пожалуйста, о глупой математике… Не кончу курс — не беда! Замуж выйду. Я ведь не урод и не синий чулок какой-нибудь и не бесприданница! Могу жениха по своему вкусу купить. «И буду с ним я наслаждаться, — запела вновь девушка, — и мир земной, мир скорби и забот, покажется нам раем…» Поживем, пока молоды… Математика от нас не уйдет. Ах, папаши, ах, мамаши, не томите дочек ваших…

— Господи, что мне с тобой делать?! — воскликнула с сокрушением мать. — Кто скажет по твоим речам, что тебе еще 19-ти лет нет? Ты не на девушку, а на какого-то солдата похожа.

— И на гвардейского, — добавила дочь. — Понятно, я не институтка какая-нибудь, а вольная птица-гимназистка. Мы не обожаем, а уважаем и рождаем… У нас недавно одну гимназистку выключили за то, что у нее талия пополнела и не в препорцию стала. Какая несправедливость! Студентам позволяют жениться, а нам нельзя. Мы чисто не люди! Кровь у нас еще горячей… Математики и грамматики ее не охлаждают. Невинность — отсталое понятие. Мы все невинны от рождения. Как хорошо, как умно было бы, если бы нам показывали в гимназии на практике, как кормить своих собственных детей. А то учат какой-то гили!.. Долго ли гимназию окрестить в пансион для благородных дам… То ли дело на акушерских курсах — там для практики с красивенькими студентиками на родах присутствуешь, это так чудесно, что поневоле сама подумаешь: не поступить ли мне по примеру рожениц. Как наивен князь Мещерский, громя совместные, общие классы мальчиков и девочек!..

— Клавдия, Клавдия, перестань! Ты положительно хочешь свести меня с ума. Какие речи! Вот что значит все без разбора читать, да на вечеринки студенческие ходить… Ты какая-то куртизанка по взглядам!

— Именно, мамаша, куртизанка. Что ж тут дурного? Ничего. Вот, со мной рядом в классе Красавина сидит, дочь известной опереточной артистки. Так она на уроках, внизу, на коленях, все «Гигиену медового месяца» читает. Любопытная и поучительная книжка. Ей «Месяц» сам автор, какой-то писака Сергов, подарил. Шила в мешке не утаишь. В гимназии, что очень хорошо, девушки всех сословий учатся. У нас в классе, например, первая ученица Спотыкалкина; так ее отец, говорят, тайный «веселый» дом содержит. Обязательно, если мне в любви не повезет и я все свое состояние промотаю, к ней за протекцией обращусь…

— Перестань, перестань, — плачущим голосом проговорила мать. — Что ты, шутишь или правду говоришь?.. В кого ты уродилась, скажи?! Возможно ли так с родной матерью говорить! Брат у тебя солидный ученый, а ты…

— Да, солидный, — воскликнула девушка сердито. — Но и родился он тогда, когда вы с папой солидно жили. Все говорят, что я очень умна и развита. Я теорию наследственности знаю… Романы Золя — яркая иллюстрация. Нашлись люди, меня посвятили в тайну моего рождения… Меня по батюшке величают Михайловна, а на деле я, может быть, Сосипатровна или еще помудренее… Отца вы в могилу вогнали своим поведением… Так молчите… В кого мне «институткой-то» быть? Я вся — страсть, вся — порок! Иначе и быть не может… Вы были развратницей, и ваш любовник-красавец — мой отец и портрет — тоже, думаю, хорош был: чужую жену любил и пользовался деньгами ее законного мужа!.. Не смейте меня попрекать, что у меня нет чистого сердца и никакой любви к вам. Достаточно того, что вы живете до сих пор на средства моего покойного отца. Отца!.. Ха-ха-ха! И я должна вам, как опекунше, до совершеннолетия повиноваться, хотя отец оставил все мне, несмотря на то, что угадывал, какая я ему дочь!.. Я знаю, что и теперь у вас есть кое-кто… Но я вам прощаю и не мешаю… Вы — женщина сравнительно молодая… Природа сильна… Я по себе знаю… Я не посмотрю ни на какие математики, если кто мне понравится, и попробуйте мне только помешать… Я не виновата, что кровь у меня сильней моего разума и стыда…

— Ты права, Клавдия! — с отчаяньем воскликнула мать. — Но как ты жестока! Как ты язвишь меня! Как бы то ни было, но я тебе все-таки мать! Ты всю свою необузданность взваливаешь на меня, но, может быть, и мои родители, от которых я осталась пятилетним ребенком, тоже были не без греха… Может быть, наследственность и у меня… Ты так бесцеремонно говоришь о моих… Но прости меня… Прости, что я, как ты поясняешь, живу на твои средства. Но не забудь, что я тоже работаю, все хозяйство на мне… Потом, я охраняю твои капиталы… Мы живем только на проценты. Я даже для экономии одну комнату сдаю…

И мать Клавдии тихо зарыдала.

В это время в комнату вошла тетка девушки, старшая сестра ее покойного отца. Она без ума любила свою племянницу: вынянчила ее и теперь очень тревожилась за ее судьбу, слыша про поступки и вольное поведение девушки. Старушка во всем винила ее мать, которую инстинктивно ненавидела за брата, и свою ненависть передала племяннице, неосторожно рассказывая дочери про проделки ее матери. Как всякий добрый человек, она спохватилась, но было уже поздно. Зерно ненависти упало на подходящую почву и расцвело роскошным цветом…

Вот и теперь, слыша такой необыкновенный разговор, она поспешила прекратить его.

— Будет вам шуметь, — укоризненно сказала она. — Что вы делите, удивляюсь? На весь дом раскричались. Услышит ваши разговоры новый жилец, не поймет: куда попал? Нужно огонь зажечь. При свете вам стыднее будет.

И старушка зажгла лампу-молнию.

Мать Клавдии с нескрываемой неприязнью посмотрела на старуху. Если бы дочь не любила так тетку, она выяснила бы ей сейчас, кто виновник такого оскорбительного отношения дочери к родной матери.

«Придется терпеть молча, — решила она, — чтобы не раздувать искры в пожар… Проклятая старуха!..»

На глазах ее появились горькие слезы обиды и злобы, и они потекли по щекам ее полного, хорошо сохранившегося и привлекательного лица.

Ольге Константиновне Льговской нельзя было дать более 30 лет. Но, кто знал, что у нее сын уже кончил университет и дочь — невеста, положительно удивлялся ее свежести. У нее было очень много общего с дочерью: тот же рост, та же дородность, только не было ее злой и необыкновенной красоты…

— Тетя, вы говорите, — спросила Клавдия, — новый жилец? Интересно, кто такой! Наверняка, опять какой-нибудь теленок из мелких чиновников! — И она красноречиво посмотрела на мать.

— Нет, Клаша! Говорит, что художник, в училище живописи и ваяния учится и притом в газетах пишет…

— Слава Богу, — воскликнула радостно девушка, — будет хоть с кем живое слово сказать. А хорош он собой?

— Вот у кого нашла спросить, — засмеялась старуха, — ты ведь знаешь, я слепая совсем!