Похищение столицы - Дроздов Иван Владимирович (читать книги без TXT) 📗
— Заметил кто-то: уши у нас большие. Лизнул языком, а они соленые. Оттуда и пошло.
Катя посмотрела на уши Олега, они будто и в самом деле большие. И ей захотелось
лизнуть их, но от такой дерзости воздержалась. А Олег сказал:
— Чевой-то вы смеетесь?
— Лизнуть ваши уши захотела, да мамка заругается. Скажет: «Дуришь, девка».
Они рассмеялись, но в этот момент раздался звонок «трубы» — так называют сотовый телефон. Послышался тревожный голос Старрока:
— Университетский летний городок — он, кажется, недалеко от вашей фабрики?
— Да, совсем рядом. А что такое?
— Мой человек сообщил: там триста наших девиц собрали, особенно красивых, стройных и молодых. На отправку в Судан готовят,— будто бы восемьсот миллионов долларов за них получили. Там азики, чечены и с ними Автандил. Я три автобуса с омоновцами приготовил, они под началом Тихого за нами пойдут, а мы с вами должны сейчас же выехать. Поедем в одной машине, на ходу план операции составим. Я сейчас к вам подъеду.
Олег все слышал и, потирая руки, сказал:
— Люблю жареные дела! Я с вами поеду.
— И думать нечего! Не возьму я вас.
— Но я же ваш начальник! Сама сказала, а тут... командовать. Да я скорее вас не отпущу. Не женское это дело мафию укрощать.
И к Валентине Павловне:
— Не пустим ее. А?..
Но Катя собралась, поцеловала маму и пошла. И уже в лифте Олег строго, начальническим тоном проговорил:
— Вы, товарищ майор, бросьте со мной, как с мальчиком, обращаться. Неужели вы решили, что одну вас на опасное дело отпущу?.. Нет уж, привыкайте; я хотя рядовой и необученный, буду вас защищать, и беречь, и от милиции скоро отставлю. Не женское это дело — с пистолетом на боку ходить.
Кате нравилась нарочитая строгость его тона; за этой напускной суровостью слышала и серьезную озабоченность ее судьбой, она улыбалась, но не хотелось ей думать, что разговор этот имеет только шуточный характер. Как всякой женщине, ей нравилось, чтобы о ней заботились.
Сели в Катину машину — служебный «Мерседес», который хотя и не принадлежал ей, но Автандил в минуту каких-то пламенных откровений обронил фразу, сопровождаемую царственным жестом: «Автомобиль ваш, я его вам дарю».
Скоро подъехал бронированный «Линкольн» Старрока, и Катя, оставив в своей машине Олега, пересела к генералу. И они поехали.
Сидела майор в заднем салоне и все время звонила. Петрунину сказала:
— У вас автомобиль есть?
— Старенький «жигуленок», но бегает резво, как горный козел.
— Захватите с собой длинную веревку и поезжайте на мою фабрику, найдите там Антонину Сергеевну, главного бухгалтера, и ждите моих распоряжений.
— Веревку-то зачем? Я вешаться не собираюсь, а если ты решила свести счеты с жизнью, то не дам. Кто мне тогда жалование хорошее платить будет?
— Веревка нужна. Берите и не рассуждайте!
Старрок тоже спросил:
— Кого вешать собираетесь? Не меня ли?
— До вас еще дело не дошло, но если будете задавать много вопросов, повесим и вас.
— Хе! — качнул головой генерал.— С тобой не соскучишься. Люблю веселых людей, только юмора такого черного я даже в Одессе не слыхал.
Катя звонила главному бухгалтеру:
— Антонина Сергеевна! Соберите дружинников, и пусть они ждут моего распоряжения. Через сорок минут в летний лагерь приеду, мы его покупать будем.
— Весь лагерь?
— Весь, весь. Что вы так испугались?
— Там же целый город! Где деньги такие возьмем?
— Кореец нашел деньги, а мы с вами не найдем? Какие же мы фабриканты!
— Да зачем он нам — лагерь-то весь. Для его обслуги человек сто надо.
— А мы двести найдем, и даже триста. Ну, да ладно: рассуждать вы стали много. Выполняйте мою команду!
Старрок и на это сказал:
— И правду вам говорит бухгалтер, умный она человек. Мне бы такого. А скажите, зачем вам такой большой лагерь? И неужели ваш этот хрякин так много денег вам даст?
— А хакер может и на лагерь дать деньги, но только в том случае, если мы ему скажем: для милиции он нужен, дети милиционеров там будут отдыхать — и зимой, и летом.
Потом они ехали молча. Старрок думал о том, а что он сам-то от этой затеи может поиметь? Дети милиционеров, конечно, очень важно, его же за то и подчиненные хвалить будут, и в министерстве узнают — тоже похвалят. А еще и места для своих детей просить будут. Но и все-таки: что же ему лично от такой затеи отвалится?
Сказал Катерине:
— Странный он, этот ваш хрюша! Ему бы на Канарах загорать, да девочек молоденьких...
— Девочек он и тут найдет. Вон их сколько полковник Автандил со своей шайкой набрал. Да только понять вы не можете: есть люди на свете, которые одну заботу знают: о Родине своей пекутся. Были же на Руси Мамонтов, Морозов, Третьяков, сотни и тысячи других патриотов. Один грандиозный театр в центре Москвы строил, чтобы в мире такого не было, другой картинную галерею, а профессор Цветаев, к примеру, все денежки свои на строительство музея истратил. И дочерям на жизнь не оставил. Вот какие сердца благородные были! Ни в каком другом народе, и особенно в вашем, таких людей не замечено.
— Опять твой проклятый национализм! Ты у меня допрыгаешься, Катерина! Уволю без выходного пособия.
Не сразу ответила майор Катя. Помолчав, сказала:
— Хорошо бы, если бы уволили. Мне и мама говорит. А теперь вот и хрякер, как вы его называете.
— Ну, ну, девка! С тобой и пошутить нельзя. Люблю я тебя, как дочь родную. И раньше любил, а теперь ты меня богатым сделала. Двести тысяч на счету! Мог ли я подумать там, в Одессе, где у меня на мороженое рубля не было.
— Да вы ведь и не жили в Одессе. Что ж вы ее вспоминаете?
— А то и вспоминаю, что там, в Одессе, дух наш еврейский живет. Не жил в Одессе, а духом ее пропитан. И речь одесситов в ушах звенит. Во сне Дерибасовскую вижу. Будто иду я по ней, а впереди меня Остап Бендер, а за ним Паниковский трусит. Вот сейчас, думаю, обернутся и скажут: «Старрок, иди к нам. Вместе будем миллион искать».
Машина шла тихо, спидометр показывал «60». Катя не мешала генералу выговаривать свои сокровенные мысли. Знала: он очень любил ее общество, считал красивейшей женщиной в мире и гордился тем, что она его подчиненная. И как мужчина еще не старый и любвеобильный, испытывал большое желание хоть чем-то ей понравиться. Знал, что она любила его откровения на еврейские темы.
И он продолжал:
— Сейчас в России нам памятники ставят. В Москве Высоцкому, в Питере Остапу Бендеру, и где-то еще Паниковскому... Знающие люди говорят: «Нигде, ни в одной стране такого уважения евреям не оказывали. Даже и в Израиле так не чтят своих соплеменников».
Старрок знал, какая ярая националистка его собеседница, но знал он также, что ее любовь к своему народу сродни чувствам евреев, чей национализм не знает никаких границ и в наш век радио и телевидения стал известен всему миру. Старрок был умным человеком, не чужд справедливости и мысленно, в беседах с самим собой, признавал, что национализм русских, в отличие от национализма евреев, уважает национальные чувства всех других народов и как бы говорит: любите вы на здоровье свою нацию,— и это даже хорошо, мы за это уважать вас готовы,— но не мешайте и нам любить братьев по крови. Не лезьте в душу, не захватывайте наших газет, наших театров, телевидения. А если вы уж и в Кремль тихой сапой заползли, и там все места заняли, так этому и прощения не будет. Захват власти в стране с такой великой боевой славой будет изучаться историками многих поколений. Появится литература, объясняющая этот феномен. Люди других стран будут учиться на опыте русских. Драма русского народа уж в который раз сослужит пользу человечеству, разбудит бдительность, научит народы не только с опаской смотреть на врага внешнего, но и распутывать тайные ходы врагов внутренних. Маленький и коварный народец, сумевший обмануть великана, станет синонимом лжи и обмана, а его вожаки и кумиры приобретут репутацию вселенских негодяев. Вот уж истинно говорят: нет худа без добра.
