Три версты с гаком - Козлов Вильям Федорович (читаемые книги читать TXT) 📗
— Если бы вином выплачивали мне жалованье, — сказал он, — я согласный караулить, а коли все жене, то пущай она и сторожит. Где же это видано, чтобы человек работал без всякой материальной заинтересованности?
— Может, человеком станешь, — сказал Носков. Когда все двинулись к выходу, Кирилл Евграфович попросил остаться Артема и Гаврилыча. Юра тоже остался.
— Все хотел с вами поближе познакомиться, да что ни погляжу — работаете, — смущенно улыбнулся Юра. — Решили у нас надолго обосноваться?
— Вроде этого, — неопределенно ответил Артем.
— Живите, — разрешил милиционер. — Не скучно вам тут, в деревне-то?
— В поселке, — заметил Носков.
— Да нет, скучать не приходится... — усмехнулся Артем.
— Я слышал, вам кто-то ночью окно разбил?
— Я в суд не буду подавать, — сказал Артем.
— Спьяну кто-нибудь... Как видите, боремся мы с этим злом, да пока толку мало.
— Сочувствую, но помочь...
— Можете, — горячо сказал Юра. — И очень даже можете...
В форточку резво влетел осенний с коричневым родимым пятном березовый лист. Скользнул по спирали в одну сторону, потом в другую и наконец спланировал на председательский письменный стол, прямо на доверенность.
— Поздравляю, Василий Гаврилович, с назначением, — Носков торжественно пожал плотнику руку. — Днем руби себе на здоровье дома, а ночью, будь добр, карауль магазины.
— А спать, интересно, когда?
— Глядишь, при таком напряженном графике и пить поменьше будешь, — прибавил Кирилл Евграфович.
— Лучше бы вы меня и впрямь куда-нибудь выслали, — пробурчал Гаврилыч.
— Закуривай, — протянул ему пачку Кирилл Евграфович. — А теперь, Василь Гаврилыч, обращаюсь к твоей гражданской сознательности... На носу знаменательная годовщина Октября, а у нас даже праздничная звезда не установлена на клуб...
— Сначала тунеядцем обозвали, а теперича звезду вам делай? — сказал плотник. — Отказываюсь!
— Ты что же, Советскую власть не уважаешь? Гаврилыч взглянул на Юру и пробормотал:
— К власти претензиев у меня нету, а звезду делать не желаю, и баста!
— Ты понимаешь, что такое клуб без звезды в праздник? Люди придут на торжественное собрание, а у нас голый фасад. Видано ли такое?
— Ты скажи мне по совести, Евграфыч, всурьез ты сказал, что я этот... тунеядец, иль ради красного словца?
— Стопроцентным тунеядцем тебя назвать нельзя... Но приближаешься. А раз теперь будешь при деле, этот вопрос с повестки дня сам собой снимается. Служба у тебя будет тихая, незаметная. И рад бы выпить, да ночью магазины закрыты. И подумать у тебя теперь времени будет достаточно...
— О чем же я, интересно, думать должон?
— Как жизнь свою на новые трудовые рельсы ставить...
— Ладно, слышал уже, — отмахнулся Гаврилыч.
— Сегодня за звезду-то возьмешься или завтра?
— Вот так завсегда, —- усмехнулся Гаврилыч, взглянув на Артема. — Шпрыц вставят, а потом, Вася, давай делай... В мой рост делать-то? Али как в прошлом году, опять кумача на обратную сторону не хватит?
— И кумач и белила у нас в достатке, — сказал Носков. — Не сомневайся, и на звезду хватит, и на лозунги... — он посмотрел на Артема. — Это уж, Иваныч, по твоей части... Мыльников вчера звонил: очень остался довольный твоей работой. Постарайся уж и для своего поселка. Хорошо бы транспарант вывесить на улице промеж двух столбов. Лозунги я подобрал из призывов. Вместе поглядим.
— Я тут по совместительству и редактор стенгазеты... — начал было Юра.
— Ты погоди, — оборвал председатель. — Сейчас главное — наглядная агитация, а вот после праздников и засядете за стенгазету. Хорошо бы всех наших пьяниц расчехвостить так, чтобы перья от них полетели!
— Не слишком ли много у меня нагрузок, Кирилл Евграфович? — спросил Артем.
— По-моему, это хорошо, когда ты людям нужен. Вот какая ситуация, Артем Иваныч, получается: мало в поселке культурных людей. Учителя, так они с ребятишками воюют; начальник почты, два-три пенсионера, — в общем, всех можно по пальцам пересчитать... Вот ты приехал, и потянулись люди к тебе... Всем ты нужен, каждый поговорить хочет. Еще бы, настоящий живой художник! Так что, Артем Иваныч, вникни в нашу нужду и не устраняйся... Кстати, зайди в лесничество, там тебе квитанция выписана на дрова. У нас ведь парового отопления нет, а печку-то зимой топить надо.
— Ну и дипломат вы, Кирилл Евграфович!
— Такая уж должность у меня... — хитро прищурившись, притворно вздохнул Носков.
— Когда за оформление-то примешься? Завтра?
2
Гаврилыч и Артем до вечера обшили мастерскую досками. Сосновый запах витал в пустой комнате, на полу стружки и обрезки досок. Заходящее солнце ударило в широкое окно, и доски красновато засветились.
Плотник сложил инструмент в сумку, повесил на гвоздь. Лицо у него было расстроенное. Пока работал, и десяти слов не обронил, все мысли были заняты только что происшедшей переменой в своей собственной жизни.
— Дожил, тунеядцем обозвали... — проворчал он. — И слово какое-то нехорошее. Будто и не матерное, а плюнуть хочется.
— Слово не из приятных, — согласился Артем. — Впрочем, ты не расстраивайся, Василий Гаврилыч, к тебе это не относится... Всю жизнь ты трудился, а тунеядцы боятся любой работы, как черт ладана.
— Ты мне отвали нынче побольше, Иваныч, — попросил плотник. — Чего-то тут щемит... — он постучал себя по тощей груди.
— Этот номер больше не пройдет, — твердо заявил Артем. — С сегодняшнего дня я тебе буду выплачивать деньги два раза в месяц, как на производстве... А эта бутылочная свистопляска, признаться, изрядно надоела мне.
— И ты туда же, Иваныч? — ахнул Гаврилыч. — Так все у нас расчудесно было заведено, и на тебе! Это тебя Евграфыч сбил с панталыку?
— Дожидаясь тебя из вытрезвителя, пришел я к этой благой мысли, если тебе интересно, — сказал Артем.
Поняв, что Артем не шутит, Гаврилыч еще больше помрачнел. Долго молчал, переводя взгляд с Артема на сумку, висящую на гвозде. И вид у него был такой несчастный, что Артем заколебался, подумав: не слишком ли жестоко поступает?..
— Это что же, две недели у меня не будет и капли во рту? — спросил Гаврилыч.
— Для тебя же лучше.
— Не подходит мне такая перспектива, — сказал плотник. — Да простит меня покойный Андрей Иваныч, что нарушаю его наказ, а работать больше не буду. Такое мое последнее слово!
Гаврилыч снял сумку с гвоздя, громко топоча по лестнице, спустился вниз, свистнул Эда и целеустремленно зашагал к калитке. Эд укоризненно посмотрел на Артема: дескать, зачем ты расстроил моего любимого хозяина? — и, опустив короткий хвост, пошел следом. Однако от калитки вернулся, взял в зубы большую, дочиста обглоданную кость и степенно удалился.
Артем ожидал, что плотник остановится у забора — так уже не раз бывало — и начнет долгие переговоры, но Гаврилыч даже не оглянулся.
Когда полчаса спустя звякнула щеколда, Артем обрадовался, решив, что плотник вернулся. Но это был Женя. В чистой рубахе, выглаженных штанах и с большим
альбомом, подаренным Артемом. Паренек еще издали улыбался.
— Я ваш урок выполнил, дядя Артем! — заявил он, усаживаясь рядом на крыльце. — Поглядите-ка!
Вот уже несколько недель Артем всерьез занимается с Женей. И, признаться, это доставляет ему удовольствие. Мальчишка по-настоящему талантлив, на лету схватывает все, что ни скажи, и к занятиям относится очень ответственно. Трудно пока определить, что у него лучше получается: пейзаж, портреты или животные. Артему все нравится. У этого мальчишки свой неповторимый почерк. Просто удивительно: не имея никакого представления о школе, правилах живописи, он сумел интуитивно развить в себе хороший вкус. Конечно, Женя интересовался живописью и в библиотеке перелистал десятки книг с классическими и современными иллюстрациями, мог назвать многих великих художников.
Мальчишка как-то сразу проникся доверием к своему учителю. Выполнял все его задания. И вот сейчас, раскрыв альбом, Артем уж в который раз с удовлетворением отметил, что все сделано как надо. Рисунок изящен и выразителен.
