Босиком по лужам - Аверкиева Наталья "Иманка" (электронная книга .TXT) 📗
Я вздрогнула, как от сильнейшего удара, отказываясь верить собственным ушам. Дыхание перехватило, словно неожиданно из легких изъяли весь кислород. В глазах появился туман. Я зажмурилась в какой-то нелепой надежде, что сейчас открою глаза, и никого и ничего не будет. Я ошиблась. Нехорошая тяжесть ползла из груди в ноги, черная, ледяная, непосильная… Во мне заклокотала кошмарная обида, захотелось заорать на весь мир от причиненной боли.
— Да, ты прав. Два часа я отлично работала своим ртом, чтобы вытащить твою задницу из передряги и замять скандал, — очень тихо, чтобы слышал только он (и, увы, стоящий рядом Том). — В одном ты ошибся — я не «все», и никогда «всеми» не была.
Билл брезгливо смотрел мне в глаза.
— О чем ты? — напрягся Том.
Я не ответила, забрала у Тома удостоверение и спокойно вышла из номера.
И только когда за спиной закрылась дверь, меня затрясло. Я заметалась по коридору под удивленные взгляды охранников, едва сдерживая слезы. Господи, куда же скрыться от них всех? Ублюдки! Стоят и пялятся!
Георг уже привычным захватом сзади за шею затолкнул меня к себе в номер. Я слабо вырывалась, но парню это мало мешало. Густав схватил за плечи и тряхнул:
— Успокойся! Посмотри на меня! В глаза смотри! Успокойся. Всё. Успокойся.
— Дурдом! — возмущался Георг, меряя номер широкими шагами. — Какой-то дурдом! Все как с цепи сорвались! Охранники орут, Билл орет, все орут! Что вообще происходит? Вирус бешенства летает по отелю?
— Погоди, я закажу тебе чай, — не отпуская моих трясущихся плеч, тихо сказал Густав, что-то рассматривая в моих глазах. Меня повело в сторону.
— Черт! Да она сейчас упадет!
Георг подскочил очень вовремя. Ноги отказались слушаться. Подкосились. Я едва не свалилась. Парень подхватил меня на руки и отнес на кровать.
— Полежи немного. Сейчас чай принесут. Густав закажет чай с мятой. Ты ведь пьешь чай с мятой? Полежи… Это нервы, это пройдет… — зачем-то укрыл покрывалом.
Я сжалась на постели, подтянув ноги к болящему животу. Плакать расхотелось. Ободранная кожа на спине и плечах горела. Голова шумела, и было не понятно почему — то ли от усталости и недосыпа, то ли от того, что меня оттаскали за волосы, то ли от того, что меня оскорбили и унизили перед всем честным людом. Тихие голоса ребят сливались в один мерный гул, обволакивали, погружали в сон. Я медленно уплывала из действительности. И было не важно, что мы только что поругались с Биллом, не важно, что он наговорил мне гадостей ни за что, не важно, что между нами что-то вообще было, возникло какое-то понимание с полуслова, полу-взгляда… Все не важно… Сознание устало, оно выработало свой ресурс, тело отключалось самостоятельно. В голове заела строчка из песни: «А у любви моей сели батарейки. Оу-о, сели батарейки…» Мои батарейки садились самым наглым образом… Я проваливалась в черную дыру небытия… Перед глазами стояло счастливое лицо Билла… Во рту чувствовался его вкус… Низ живота беспардонно наливался теплом… Он смеялся. Ему было хорошо. А я смеялась в ответ от того, что мне тоже было хорошо, потому что ему сейчас хорошо… Мягкие волосы… Губы… Руки… Вкус… Запах… «Холодный ветер в лицо… Все те же чашки-ложки… А у любви моей сели батарейки…»
— Фрау Ефимова.
Резкий голос выдернул меня из полу-сна, заставил подпрыгнуть и принять сидячее положение. Я перепугано смотрела на мужика в форме, с трудом осознавая, где нахожусь и кто передо мной стоит.
— Фрау Ефимова, — повторил Саки и протянул какую-то черную вещицу, на которой лежала серебряная цацка — череп на массивной цепочке. Потрясающе красивый! — Билл просил передать.
Если бы фрау Ефимова дружила с головой, то непременно бы повесилась на шею Саки, облобызала бы его, и с воплем: «Это фантастика!!!», нацепила на себя предложенную шелковую водолазку и изумительный череп. Тем более, что эта водолазка идеально подходила к ее черным шелковым брюкам. У Билла оказался не самый гадкий вкус на свете, я бы шикарнейшим образом смотрелась в этой милой вещичке. Но с головой фрау Ефимова в такие моменты дружила редко, да и день выдался явно неудачный, сплошные нервные расстройства, поэтому вместо радостных воплей, она улыбнулась своей самой холодной улыбкой и нарочито любезно произнесла:
— Прошу прощения, герр Пелко, что заставляю вас выполнять не входящую в ваши должностные обязанности работу, но вынуждена просить, вернуть эти вещи их хозяину.
Рот-пельмешка скривился. Саки посмотрел на меня так, как обычно смотрят на дорогую шлюху — с некоторым интересом и презрением. Я видела, что внутри он взорвался, но ему не положено показывать гнев. Мне даже показалось, что сейчас он стукнет мне по темечку своим немаленьким кулаком, чтоб не выделывалась. Но Саки сдержался. Он, ни слова не говоря, все с такой же презренной ухмылкой, развернулся на сто восемьдесят градусов и удалился.
— Зря ты так, — буркнул Георг, протягивая мне уже остывший мятный чай. — Билл теперь обидится. Он ведь извинялся.
— На обиженных воду возят, — себе под нос пробормотала я на русском, в три глотка осушая чашку. — Сколько я спала?
— Около часа.
— А такое чувство, что всю ночь.
— Мы не стали тебя будить, — протянул Густав. — Ты вообще была не в себе.
— Надо подобрать тебе какую-то одежду на выход. — Георг скептически разглядывал мои узкие плечи, спрятавшиеся в складках большой футболки.
— Спорим, Билл поделился с тобой своей самой любимой водолазкой, — съехидничал Густав.
— Да у него все шмотки любимые, — гыкнул Георг.
— Ну не скажи, — захихикал Густав. — Есть футболки, которые он терпеть не может, а выкинуть жалко.
— Надо продать их фетешистам! — моментально нашел применение нелюбимым футболкам Билла практичный Георг.
— Нет, лучше подарить фанаткам! — настаивал Густав.
— Ребята, — прервала я их высокоинтеллектуальный спор. — У вас есть какой-нибудь энергетик? Иначе я скопычусь.
— Только «Ред Булл», — в один голос.
Я скривилась — «Ред Булл» такой сладкий, что даже я, любитель сахара, не могу его пить без дополнительной бутылки воды.
— Он хорошо помогает, — принялся убеждать Густав. — Мы б без него этот чертов тур не осилили.
— А-фи-ге-ть, — промычала я. — Дайте две.
— Две много, — тут же зажал одну банку Георг.
— Не будь жидо-массонской скрягой, — пристыдила я его.
— И он теплый, — сопротивлялся парень.
— Ну и черт с ним! Теплый — значит теплый. Тебе что, жалко этой синтетической дряни для моего умирающего организма? Вот помру я на вашей фотосессии, что вы будете делать?
— Пришлем твоим родителям открытку с соболезнованиям, — на полном серьезе заявил Георг.
— Тьфу на тебя! Чтоб тебе эротические кошмары три ночи подряд снились.
Ребята заржали. А вот мне было не до шуток. Я стояла в длиннющей футболке Тома. Не футболка, а платье монашки, ей-богу! Но на выход под мои брюки такое надевать нельзя, тут мальчишки правы. Меня знает пол-Москвы, завтра засмеют все, кому не лень. Скажут, что Ефимова кокса обнюхалась. И ведь никому не докажешь…
— Мария, а ты, правда, журналист? — как бы невзначай поинтересовался Георг, перебирая вещи в поисках чего-нибудь на меня. — О каких пикантных снимках говорил Билл? Около гостиницы?
— Да. Я журналист-международник. Окончила Институт иностранных языков. Специализируюсь в основном на культуре, архитектуре, социалке, немного политики. Совсем чуть-чуть. Не люблю грязь, — я вытянулась в кресле, с удовольствием поглощая сладковатую терпкую жидкость энергетика. — Свободно владею английским, немецким, испанским. Могу говорить по-французски. Но без практики язык быстро выветривается. Человек, который должен был работать с вами эти два дня, заболел — попал в больницу. Поэтому моя подруга Полина попросила, чтобы я подменила его и поработала вашим синхронистом. И тогда я решила — почему нет, будет практика. Я давно не общалась с немцами, язык стал подзабываться. Вот так я и оказалась вашим переводчиком. Никакого отношения моя постоянная работа журналистом к тому, что я сейчас нахожусь с вами, не имеет.
