Мы уже там? (ЛП) - Левитан Дэвид (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT) 📗
Тем утром они нашли толстый моток красного шнура. Элайджа взял его в руки; конец шнура торчал, как хвост.
– Давай свяжем деревья! – предложил Элайджа.
– А давай, – согласился Дэнни.
Они привязали конец шнура к ветке: Элайджа сделал две петли, как на шнурках, а Дэнни добавил два узла для прочности. Потом они принялись носиться между деревьями, то закидывая моток высоко в воздух, чтобы захватить слишком высокие для них ветки, то наклоняясь к самой земле, чтобы добраться до нижних веток. Они смеялись, наматывали петли и безнадежно опоздали в школу. Они никак не смогли бы объяснить этого учителям, поэтому даже не пытались.
========== 12. ==========
Пока Элайджа бродит по биеннале, Дэнни исследует другой конец города и разрушает свои стереотипы о национальностях. Сначала ему казалось, что он все понял: американцы – самые громкие и в футболках Chicago Bulls, а европейцы ходят вперевалочку и печально тяготеют к черным носкам.
Но нет, на самом деле все оказалось совсем не так. Взять, например, бейсболки. Сначала Дэнни предположил, что в бейсболках ходят одни американцы: в конце концов, бейсбол не слишком хорошо пошел на экспорт. Верно ли он рассудил? Нет.
Кроме открыток и футболок с видами Венеции уличная торговля кишит символикой New York Yankees, Washington Redskins и Дартмута (серьезно, Дартмут?). Даже во Дворце Дожей все вверх дном. Рядом с Дэнни стоит двойник Итана Хоука – явно студент Нью-Йоркского университета, приехавший учиться по обмену. В следующее мгновение «Итан» открывает рот и произносит что-то на непонятном языке. Дэнни отходит в сторону ухоженной женщины с испанской внешностью и черными, как вороново крыло, волосами. Она шустро трещит на чистейшем бруклинском, пусть и словечками из путеводителя (для нее тонкие линии Давида – «рев-ранс макс-линности фем-инным арк-тип-м»).
Дэнни совсем запутался: европейцы притворяются американцами, американцы – европейцами, а японцы яростно оправдывают стереотипы о себе, беспорядочно и безостановочно щелкая фотоаппаратами. Глобализация – это немецкий подросток, разгуливающий по Венеции в джерси «каролинских пантер» (по пути к выходу из музея Дэнни насчитал троих). Но если глобализация выглядит так, как выглядят лица культур? Дэнни охватывает жгучее желание распознать американцев.
Наконец он соображает: американца можно выделить не по американскому виду его футболки, а по степени неизвестности того, что на ней. Например, если там написано «Снупи», или «Болею за Нью-Джерси», или – особенно! – «USA», скорее всего, ее владелец не американец. А вот футболки с надписями вроде «Встреча выпускников Лафайетт-колледж» или «Пол Саймон в Централ-парке» с большой вероятностью принадлежат американцам.
По дороге к отелю Дэнни замечает прохожего в футболке «Habitat for Humanity» и отчего-то радуется. Это его способ не терять связи с домом.
========== 13. ==========
Элайджа выходит с биеннале и направляется в лежащий рядом парк. Повсюду цветы. Элайджа понимает, что это мелочь, но все равно радуется. На скамейках сидят старики и громко разговаривают. Особенно впечатляют Элайджу женщины – американские старушки, кажется, совсем не такие громкоголосые, живые и свободные. На улицах Манхеттена они всегда кажутся одинокими, сгорбленными и думается, что они идут из магазина в какое-нибудь не более приятное место. А вот итальянки не кажутся брошенными бабушками. Они перемещаются стайками. Кажется, они знают что-то неведомое остальным.
Элайджа неспешно идет по парку и видит, как прохожий фотографирует чью-то бельевую веревку. Как и все снимки, этот сделан украдкой. Мужчина щелкает затвором и с виноватым видом уходит.
День сменяется вечером. На столиках кафе зажигаются свечи. Переулки становятся зловещими, толпы – беспокойными. Как будто в сумерки на поверхность выходит темная сторона. Элайджа чувствует, как день из задумчивого становится страшным. Улицы так узки, что как будто призывают отдаться клаустрофобии и никогда не найти дорогу. Они требуют скорости, лихорадочного бега по лабиринту. «Как в фильме, – думает Элайджа. – Фильме Джеймса Бонда».
У пешеходов нет ограничений скорости. Нет таблички у бассейна: «Бегать запрещено». Элайджа, не отягощенный сумками и все еще под действием впечатлений дня, решает пробежаться. Окружающие удивляются. Только что он спокойно шел рядом с ними, а тут вдруг бросился бежать, как будто за ним гонятся агенты КГБ. Некоторые отличия от фильмов про Джеймса Бонда все еще есть: он осторожно огибает прохожих и торговцев фруктами. Он набирает скорость, и улицы как будто сужаются еще сильнее. Как будто дома смыкаются вокруг него. Углы заостряются. Куртка развевается сзади, как плащ. Элайдже хочется визжать от восторга: он бежит куда глаза глядят, перебрасывает свое тело через мосты, оставляя интригующие штрихи на фотографиях, которые проявят несколько недель спустя. Он устал, но свободен. Он живет, потому что жизнь – движение. Восторг. Ускорение. Восторг. Ускорение.
Остановка.
Он едва не врезается в людскую стену. Он летит вперед – и тут перед ним встает тупик толпы. Можно, конечно, развернуться и побежать в другую сторону, но любопытство само вырабатывает кинетическую энергию. Он вливается в толпу и постепенно пробирается вперед.
– Врача! Medico? – кричит тонкий женский голос где-то впереди. Элайджа пробирается туда и наконец видит девочку и ее горе. У нее в руках тот же итальянский разговорник, что и у Дэнни. – Può chiamare un medico, per favore?
По ее акценту заметно, что в старшей школе она учила французский. У ее ног истекает кровью парень. Элайджа замирает и смотрит на рану, а потом – на вытекающую на тротуар кровь. Парень и девушка, оба наверняка американцы, старше Элайджи от силы на год. Несмотря на кровь, парень пытается улыбаться. Элайджа тут же видит в нем своего и предлагает помочь. Он осматривает рану молодого человека. Кажется, ничего слишком серьезного: девушка объясняет, что он поскользнулся на мокром камне и ударился головой. Она не знает, можно его перенести или нет. Кажется, ни у кого в толпе нет ответа; многие начинают расходиться. Голова парня лежит на рюкзаке «L. L. Bean».
Элайджа представляется и достает из кармана салфетку, чтобы попытаться остановить кровь. Молодой человек – Грег – ведет себя спокойнее, чем его спутница Изабель. Пока она отчаянно выпрашивает у владельца магазинчика носовой платок, он говорит Элайдже, что все не так уж серьезно.
– Врун! – возражает Изабель. – Продавец сказал, врачи уже едут. Не знаешь, как по-итальянски «швы»? В этом тупом разговорнике нет!
Тут прибывают врачи. Элайджа еле удерживается, чтобы не рассмеяться. «Скорая помощь» – это плетеное кресло на колесной тележке. Элайджа отходит от Грега, и два медика поднимают того на телегу. Кровь уже растеклась по переду его футболки, как капли детского питания. Даже в наряде от Эдди Бауэра Грег все равно напоминает окровавленного узника, которого тащат на эшафот. Изабель переходит от одного бока кресла к другому, не зная, куда себя деть. Элайджа отдает ей рюкзак и встает, чтобы поехать с ними. Но санитары уже трогаются, и Изабель бегом догоняет их. Грег оглядывается, одной рукой прижимая ко лбу салфетку, другую подняв в прощании в стиле Тома Хэнкса.
Элайджа смотрит, как кресло исчезает за углом, и тут же начинает жалеть об утрате. Невероятно, как можно так с кем-то познакомиться и тут же навсегда расстаться. Он, конечно, мог бы пройтись по отелям Венеции и найти там всех Грегов и Изабель, но он знает, что не будет этого делать. Хотя хотел бы. Потому что хотел бы верить в судьбоносный случай.
Толпа рассосалась. Люди слепо наступают на следы крови, оставляя от них пятна и следы ног. Те, кто не застал несчастного случая, смотрят на грязь с отвращением. Элайджа тупо смотрит перед собой – его скорость потухла, радостное возбуждение исчезло. На его плечо ложится рука.
