Последняя ночь у Извилистой реки - Ирвинг Джон (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
Дэнни вдруг захотелось потрогать повязку, ощутить, каков он, гипс. Теперь, когда Кетчум сидел, это вполне можно было сделать. Даже пьяный, сплавщик угадал его мысли.
– Валяй трогай, – разрешил Кетчум, подвигая руку поближе к Дэнни.
На пальцах сплавщика оставалась не то смола, не то запекшаяся кровь. Они странно торчали из гипсового плена и не шевелились. Врач сказал Кетчуму, что в первые несколько дней ему будет больно шевелить пальцами. Дэнни осторожно ощупывал гипсовую повязку.
Повар отрезал другу щедрый ломоть мясного хлеба и обильно полил яблочным соусом.
– Могу налить молока или апельсинового сока, – предложил Доминик. – Или кофе сварю, если хочешь.
– Ну и скудный у тебя выбор, – сказал Кетчум, подмигнув Дэнни.
– Скудный, – повторил повар, качая головой. – Тогда я сделаю тебе кофе.
Дэнни хотелось, чтобы взрослые завели разговор о чем-нибудь. Он знал достаточно о жизни каждого из них, а вот о своей матери – очень и очень мало. В том, что было связано с ее смертью, любая мелочь была уместной и важной. Дэнни хотел знать о матери все, что только можно. Но его отец был человеком осторожным (или стал таким после гибели жены). Даже Кетчум, отдалившийся от собственных детей, был очень осторожен с Дэнни и всячески опекал мальчишку. Как, впрочем, и Эйнджела.
– Если ты будешь пьян, я с тобой никуда не поеду, – сказал повар.
– А я возил тебя туда, когда ты еле языком ворочал.
Чтобы не сболтнуть лишнего при Дэнни, Кетчум подцепил кусок мясного хлеба, обмакнул в яблочный соус и принялся жевать.
– Если тело не застряло под затором, оно плывет медленнее бревен.
Доминик Бачагалупо стоял к другу спиной и, казалось, разговаривал не с Кетчумом, а с кофейником.
– Или, бывает, тело прицепится к какому-нибудь одиночному бревну.
Дэнни уже слышал подобные объяснения. Тогда они касались его матери. Ее телу понадобилось несколько дней – три, если быть точным, – чтобы доплыть от места гибели до створа плотины. Отец рассказывал мальчику: когда человек тонет, его тело вначале погружается в воду, а затем всплывает.
– По выходным плотины закрывают, – сказал Кетчум, имея в виду не только плотину Покойницы, но и Понтукскую плотину на Андроскоггине.
Он лишь учился есть левой рукой и потому ел непривычно медленно.
– Ну что, правда с яблочным соусом вкуснее? – спросил Дэнни.
Кетчум утвердительно кивнул, продолжая смачно жевать.
Кухня наполнилась ароматом кофе.
– Пожалуй, я мог бы заняться беконом, – произнес Доминик, обращаясь больше к самому себе, нежели к Кетчуму и сыну.
Сплавщик молча ел.
– Думаю, бревна уже добрались до первой плотины, – добавил повар, по-прежнему разговаривая как бы с самим собой. – Я имею в виду наши бревна.
– Я знаю, о каких бревнах и какой плотине ты говоришь, – отозвался Кетчум. – Да, бревна приплыли туда в то время, когда ты стряпал ужин.
– Значит, побывал у того коновала? – спросил повар, чтобы переменить тему. – Конечно, для наложения гипса особой гениальности не требуется. Но ты любишь рисковать.
С этими словами Доминик отправился к уличному ларю за беконом. В теплое пространство кухни ворвался шум реки.
– Это ты любил рисковать, Стряпун! – крикнул в темноту Кетчум и тут же спохватился, осторожно поглядев на Дэнни. – Когда твой отец выпивал, ему бывало хорошо.
– Бывало. На какое-то время, – сказал повар, вываливая пласт бекона на разделочную доску.
Дэнни повернул голову к отцу. Кетчум продолжал поглощать мясной хлеб. Когда он заговорил, то слова произносил с паузами и язык его слегка заплетался.
– Если тела плывут медленнее бревен, когда, по-твоему, Эйнджел достигнет места, название которого я все время забываю?
Дэнни попробовал сам прикинуть время, но и ему, и Кетчуму было понятно: повар уже произвел подсчеты и знал, когда окончится последнее путешествие юного канадца.
– В субботу вечером или в воскресенье утром, – объявил Доминик Бачагалупо, перекрывая голосом шипение бекона на сковороде. – Вечером я с тобой туда не поеду.
Дэнни бросил взгляд на Кетчума, предугадывая, какой ответ даст отцу рослый сплавщик. Для мальчишки это была самая интересная история и самая важная.
– А я, Стряпун, поехал тогда с тобой. Ночью, в темноту.
– Будет гораздо лучше, если воскресное утро ты встретишь совершенно трезвым, – сказал Кетчуму повар. – Мы с Дэниелом будем ждать тебя там в девять часов утра.
«Там» – возле плотины Покойницы. Мальчишка знал, что взрослые избегали этого названия.
– Можем все поехать в моем пикапе, – предложил Кетчум.
– Я возьму Дэнни на тот случай, если ты окажешься не вполне трезвым, – пояснил повар.
Кетчум отодвинул пустую тарелку, уложил косматую голову на стол и принялся рассматривать гипсовую повязку.
– Значит, встречаемся на пруду лесопилки? – уточнил он.
– На каком еще пруду? – огрызнулся повар. – Плотина существовала, когда лесопилки не было и в помине. И почему то место называют прудом, если река там сужается?
– Ты же знаешь тамошних работяг, – презрительно бросил Кетчум.
– Плотину построили раньше лесопилки, – повторил Доминик, по-прежнему не произнося название плотины.
– Когда-нибудь вода разворотит эту плотину, и они даже не почешутся построить новую, – сказал Кетчум, глаза которого начинали закрываться.
– Когда-нибудь по Извилистой перестанут сплавлять лес, – заметил ему повар. – Тогда и плотина больше не понадобится. А вот Понтукскую плотину на Андроскоггине, скорее всего, сохранят.
– Не когда-нибудь, Стряпун, а скоро, – поправил его Кетчум.
Глаза сплавщика были закрыты, и он теперь лежал на столе. Повар осторожно убрал опустевшую тарелку. Однако Кетчум не спал. Он продолжал еще медленнее, чем прежде:
– По одну сторону плотины есть водослив. Вода там стоит… что-то вроде открытого колодца. И ограничитель там поставлен. Просто канат с поплавками, чтобы бревна не плыли дальше.
– Надо же, ты то место тоже крепко помнишь, – сказал Доминик.
Дэнни понимал, о чем шла речь. В том месте нашли тело его матери. Оно плыло ниже бревен. Должно быть, оно миновало ограничитель. Кетчум нашел тело в водосливе. И ни одного бревна рядом.
– Я только не совсем помню, как оттуда выбираться, – с некоторой досадой признался Кетчум.
Не открывая глаз, он медленно сгибал пальцы правой руки. Видимо, хотел дотянуться ими до гипса. Повар с сыном понимали: Кетчум проверяет, насколько он способен вытерпеть боль.
– Так я тебе скажу, – тихо произнес Доминик. – Нужно подняться на плотину или перейти по бревнам. Теперь вспоминаешь?
Повар ненадолго исчез и вернулся с раскладушкой. Он кивнул сыну, и Дэнни помог отцу расположить кровать подальше от духовок и не на проходе.
– Отец, я тоже хочу спать в кухне, – затянул знакомую песню Дэнни.
– А я думаю, что тебе нужно подняться к себе. Там тебе не будут мешать взрослые разговоры и ты быстро заснешь.
– Я хочу послушать взрослые разговоры, – заупрямился Дэнни.
– Они почти закончились, – шепнул ему на ухо повар и поцеловал его.
– И не надейся, Стряпун, – сонным голосом возразил Кетчум.
– Мне пора браться за выпечку, да и картошка подоспела.
– А я слышал, ты умеешь одновременно говорить и стряпать, – по-прежнему не разлепляя глаз, сказал Кетчум.
Повар сурово взглянул на сына, кивнув в сторону лестницы.
– Наверху холодно, – попробовал канючить Дэнни, но отец был непреклонен.
Мальчик поднялся на первую ступеньку, где лежала оборонительная сковородка.
– Дэниел, пожалуйста, захвати с собой сковороду и повесь на место.
Дэнни поплелся наверх, останавливаясь на каждой ступеньке. С кухни доносились знакомые звуки: отец месил тесто. Даже не глядя, Дэнни знал, чем именно сейчас занят повар: первым Доминик всегда месил тесто для бананового хлеба. Пока мальчишка вешал восьмидюймовую сковороду на стену, он насчитал шестнадцать разбитых яиц. Их содержимое отец вылил в специальный тазик из нержавеющей стали, где он месил тесто. Туда же отправились банановое пюре и дробленый арахис (иногда отец украшал готовые хлебцы печеными яблоками). Затем повар занялся тестом, соединив муку и прочие сухие компоненты с яйцами и маслом. Последними всегда добавлялись фрукты. По звуку Дэнни точно определял: сейчас отец смазывает жиром противни для кукурузных кексов. Но прежде чем выкладывать кексы, требовалось слегка посыпать противни мукой. Наконец Дэнни добрался до своей комнаты, вдыхая аромат бананового хлеба. Точнее, сладковатый запах муки из отрубей.
