Винценц и подруга важных господ - Музиль Роберт (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
Xальм (в крайнем возбуждении). Господа! Господа! Если вы способны это оценить: имя Альфа придумал я. Она сама меня попросила. Потому что раньше ее...
Альфа. У него больное воображение. Вы только посмотрите! Он же ненормальный и завистливый как баба!
Все смотрят на Хальма, который не знает, куда деваться от смущения.
Даже если бы я и простила ему женитьбу на мне, принимать это всерьез все равно никак нельзя. Только потому, что государственные чиновники которых я вообще знать не знала - объявили его когда-то моим мужем, он позволяет себе являться сюда без приглашения, когда заблагорассудится! Избавьте же меня от его общества! Присутствие этого человека просто невыносимо!
Тем временем из соседней комнаты выскочил встрепанный Бэpли (Винценц притворно пытается его удержать), остановился как вкопанный и уставился на
Альфу.
(Другим тоном.) Ах!.. Перед вашим приходом, господа, мне снился сон. Будто еду я на машине. Бэрли меня похитил и привязал к радиатору. И мчались мы вперед, куда глаза глядят. Но (к Бэрли) так никуда и не приехали, нет...
Бэрли (протягивая Винценцу чек). Вот деньги. Устройте все, что нужно. (Альфе.) Прощайте, Альфа! То есть вы еще обо мне услышите. В последний раз. Да, в последний раз... (Собравшимся.) И эта банда бездельников!!! (Выбегает вон из комнаты.)
Все. Неслыханно! Где он был? Что это значит? Наглость какая!
Молодой Человек (глядя на Винценца). Этого господина я тоже никогда не видел. (Подходит к нему.) Мое имя Марек, студент-техник.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Сцена как в первом действии. При свете дня комната представляет собой изящный и несколько наивный гибрид будуара и кабинета.
Альфа в очаровательном домашнем платье, Подруга в платье для визитов. Обе выглядят как дамы, но одеты с нарочитой "изюминкой".
Подруга (обнимая Альфу). О-о-о!
Альфа. Что такое?
Подруг а. Я восхищаюсь тобою! (Ластится к ней, целует.)
Альфа. Ах... (С трудом высвобождается.)
Подруга. Ты хоть немножко меня любишь?!
Альфа (как бы играя с назойливой собачонкой). Ну будет, будет!
Подруга. Так ты говоришь, в общем-то он человек холодный, злой?
Альфа. О Винценце все, даже его родители, обычно говорили, что он злой и бессердечный.
Подруга. Замечательно! Чудесно! Это мне очень по душе!
Альфа. Сердце у таких часто запрятано глубоко-глубоко.
Подруга. Конечно. Темное, непонятное сердце.
Альфа. Это пошло.
Подруга. Ну не сердись, я ведь не умею говорить так, как ты. О, ты! (Снова бурные объятия.) Я слыхала, у него Бог знает сколько пороков? Чем он занимается?
Альфа. Он чиновник.
Подруга. Странно.
Альфа. Дурочка! Он математик. Служит в крупной страховой компании. Понимаешь, он набрасывает формулы, по которым люди должны умирать, то есть сколько они должны платить... в точности я и сама не знаю.
Подруга. Но это ведь ужас как трудно.
Альфа. Конечно, трудно. Он бы наверняка мог стать профессором, если 6 захотел.
Подруга. И тем не менее был всего-навсего репетитором, или страховым математиком, или агентом, или разве что помощником учителя? Прелесть какая!
Альфа. Этот человек ничем себя не связывает. Как и я.
Подруга. Бабы за ним наверняка так и бегают?! Им ведь ничего не стыдно!
Альфа. Говорят, с ним бывали приключения и похуже.
Под руга. Грязные бабские истории?
Альфа. Говорят, еще хуже. Азартные игры, скандалы, кокаин, неприятности с полицией и Бог знает что еще.
Подруга (виснет у нее на шее). Ой, послушай! А почему он непременно должен быть твоим? У любой другой я бы его не задумываясь отобрала! Убила бы ее! (Настойчиво.) Ты точно знаешь: он весьма равнодушен к любви?
Альфа. А я разве не равнодушна к его любви? Бабские истории.
Подруга. К этому я тоже равнодушна. Конечно, я люблю людей. Но, на мою беду, у мужчин все куда быстрее.
Альфа. Но ему и музыка безразлична.
Подруга. Ты говоришь, искусство вообще наводит на него скуку? И он прав!.. Слушай! Кажется, он в прихожей! (Бежит к двери, пропуская в комнату Винценца.) Я вовсе не так люблю музыку, как ты полагаешь. Для настоящего мужчины она определенно ничего не значит, а для нас, бедных женщин, что-то значит лишь потому, что настоящих мужчин слишком мало. Иногда я бы с удовольствием свернула шею моей скрипке! (Быстро, с вызовом целует Альфу; затем, наградив Винценца долгим пылким взглядом, наконец, уходит.)
Альфа. Жаль, что от волнения у нее так неприятно пахнет изо рта... Какое счастье, что ты опять здесь. Мне тут все до ужаса надоело!
Винценц (рассматривая ее). Ты мало изменилась. Выражение лица теперь несколько иное, но оно у тебя наигранное. Боже мой, а девушкой ты была прелестна! Просто чудо! Стоит закрыть глаза - и ты как наяву стоишь на корабельном мостике; ветер треплет твои юбки, ноги вытянуты, одна рука поднята вверх, машет белым платочком, а вверху словно бы пылает воздушного цвета огонь! В этом огне сгорали ваши надежды, наша любовь, наши мечты. Ты была как яростный воин.
Альфа. А ты должен был вернуться через три недели и не возвращался пятнадцать лет!
Винценц. Н-да, то-то и оно. Можно, конечно, посмотреть на это с двух сторон, с нынешней и с тогдашней. Тогда тебя обуревали великие идеи; страсть, слава - все это до поры до времени оставалось миражем. На деле у тебя был один только я. Испорченности в тебе было не больше чем в голодном желудке, а твоему аппетиту к жизни можно было лишь позавидовать. Да и моему тоже. Собственно говоря, мы вели себя не как мужчина и женщина, а как две девушки, тоскующие по одному мужчине!
Альфа. Но я любила тебя!
Винценц. Да, то-то и оно: я тебя тоже любил. Тогда на пароходе ты еще не исчезла, еще стояла там, прямая, маленькая, а я уже решил... ну, что ли... порвать наш обет. Вот как я тебя любил!
Так любил, что каждый куст, каждая лающая собачка в известном смысле были как бы частицей тебя. Ты понимаешь, о чем я, ведь и ты любила меня именно так. Становишься как бы бестелесным, просто облачком в прозрачной прозрачности, где другие люди и вещи тоже как бы просто облачка. Понимаешь речь гор и долин, вод и деревьев, ведь и сам говоришь с другим не словами, а только счастьем бытия, словно вы оба - маленькие царапинки, соседствующие в бесконечности. В итоге уже ни кусочка хлеба съесть невозможно, просто жуешь их и жуешь как молитвенная мельница.
