Искажение. Шестая глава (МАКАМ XII. Любовь во время зимы) - Панов Вадим (книги полностью .txt) 📗
– Изменятся не все, – заметил Авадонна.
– Знаю, – рассмеялся Ястребиный. – Тех, кто не изменится – убьём.
– Гаап, полюбуйся!
Вслед за квадроциклами появился грузовик, в кузове которого стояла клетка с бешено орущим, бьющимся о прутья гигантским кентавром, раза в полтора превосходящим обычных сородичей, а значит, из королевского клана. Седая борода и многочисленные шрамы на торсе указывали, что кентавр изрядно пожил, а лютая ненависть в глазах – что хотел бы пожить ещё.
– Ориген? – тихо спросил Авадонна.
Удивлённо.
– Знаешь его? – поднял брови Гаап.
– Встречались, – медленно ответил карлик, разглядывая ярящегося кентавра. – Что с ним станет?
И чувствовалось, что судьба Оригена ему небезразлична.
– Ответишь на мой вопрос? – молниеносно сменил тему Ястребиный.
– Конечно, – вздохнул Авадонна.
И мысленно попрощался со старым собутыльником.
– Ты спал с Элизабет?
– Да.
– Так я и думал… – Гаап бросил сигару на землю и растоптал. – А этот дурак Шаб считал, что лишние рога ему наставил я.
– Извини.
– Забудь.
Прозвучало очень понятно: забудь. Оба забудем обо всём: ты о кентавре, я – о том, что сделал со мной Шаб, поверив ложным слухам. Не спрашивай о том, что тебя не касается.
Прозвучало так, что Авадонна, даже если бы хотел, спорить бы не стал. А он не хотел, поскольку понимал, чем может закончиться спор, и не собирался раздражать Гаапа.
«Прости, Ориген… прости, старый приятель…»
Ориген тряс прутья клетки и сыпал проклятиями, охотники – и органики, и грешники – толпились вокруг, тыкали в него пальцами и громко хохотали, не забывая нахваливать напыщенного юнца, напоминающего прелестную куколку, зачем-то наряженную в мужской, сшитый на заказ комбинезон. И лишь один органик – сухопарый, угрюмый мужик, не принимал участия в издевательствах и молча стоял у квадроцикла, равнодушно глядя на толпу. Но за маской его безразличия отчётливо читалось презрение.
– Мне не нравится Айзерман, – произнёс Авадонна, глядя на сухопарого. – Он нас ненавидит. Он такой же, как я, только с той стороны.
– Сейчас это нормально, – проворчал Ястребиный. – А потом останешься только ты.
Карлик поднял глаза и твёрдо пообещал:
– Я всегда буду исполнять твои приказы, Гаап. Любые приказы.
– Поклянёшься? – очень серьёзно спросил Ястребиный.
– Поклянусь. – Авадонна знал, что скоро придётся поклясться, был к этому готов, и потому ответ получился искренним. – Явлюсь, когда прикажешь, и поклянусь на крови.
– Наш мир не так прекрасен, каким казался в детстве, но не настолько плох, чтобы опускать руки. Он разный, и в этом его достоинство: иногда мир страшен, иногда – вызывает восхищение, иногда мы его не замечаем, двигаясь по жизни с шорами на глазах, иногда обижаемся, считая, что недополучили подарков. Мир переменчив, но мало кто задумывается об этом, предпочитая жить теми эмоциями, которые вспыхивают здесь и сейчас: радуемся, когда нам хорошо, и стискиваем зубы, преодолевая трудности. Мы торопимся и часто не замечаем, что счастливы, принимаем подлинное счастье за очередную светлую полосу, не понимая, что вот оно – долгожданное, то самое, ради которого стоит жить. Торопимся так, что пропускаем его, теряем, а обвиняем в потере мир, несправедливый и безжалостный лично к нам…
– Разве не так? – тихо спросила женщина.
Кирилл вздрогнул, посмотрел на пульт и удивлённо покачал головой: заговорившись, он машинально принял телефонный звонок и не заметил, что монолог превратился в диалог.
– Добрый вечер, сестра-полуночница, – улыбнулся он, спасая положение.
– Добрый вечер, Амон, – грустно ответила женщина.
– Как мне тебя называть?
– Неважно.
– Вижу, ты крепко обижена на мир?
– Чёрная полоса изрядно затянулась, – подтвердила женщина.
– Что случилось?
– Иногда кажется, что меня прокляли.
– Всё сыплется из рук?
– Не всё, – вздохнула она. – Высыпалось однажды, а получилось – навсегда. И я не могу собрать жизнь обратно.
– Рассыпанную жизнь невозможно собрать, её нужно строить заново. Шаг за шагом, кирпичик за кирпичиком, а главное – из другого материала.
– Мне нравится тот материал, который у меня был.
– Ты любила, сестра, – догадался Кирилл. – Крепко любила.
– Какая разница? – грубовато отозвалась женщина.
– Разница в том, что я ничего о тебе не знаю, сестра-полуночница, а ты вряд ли позвонила, чтобы соврать. Здесь только ты, я, ночь… и миллионы слушателей, но для них и для меня ты – всего лишь голос в темноте. Тебе не перед кем держать лицо, сестра-полуночница, а лживый разговор не имеет смысла – ты лишь потратишь моё время и не позволишь поговорить с тем, кому действительно нужно что-то сказать. Или крикнуть. Или спросить совета. Если ты не готова открыться, то положи трубку, подумай, вздохни глубоко…
– Я любила! – перебила Кирилла женщина. – Теперь я понимаю, что любила так, как никогда в жизни. И я была счастлива. А потом… Потом я обрела всё на свете, Амон, действительно, всё, поверь, включая власть, но потеряла любовь. – Она выдержала короткую паузу. – Как думаешь, Амон, любовь стоит всего на свете?
– Ты мне скажи, – тихо ответил Кирилл. – Ты знаешь правильный ответ.
– Если я знаю ответ, то зачем звоню?
– Потому, что боишься его произнести, сестра-полуночница, не вслух – себе. Ты боишься сказать себе то, что давно знаешь, и потому хочешь, чтобы ответил я.
– А ты не ответишь?
– Я никогда не отвечаю, сестра – только советую, и только тем, кто растерян и не знает, чего хочет.
– Я не знаю!
– Ты снова лжёшь, – размеренно произнёс Кирилл. – Точнее, пытаешься солгать. И пытаешься сказать себе, что слаба, хотя давным-давно забыла, что такое слабость.
– Мир несправедлив!
– К тебе?
– Ко всем!
– И что же делать, сестра? Как поступить с миром, который несправедлив?
Несколько секунд в эфире царила полная тишина, затем женщина едва слышно ответила:
– Есть отражение, в котором я счастлива… и я хочу его отыскать.
– Отражение?
– Счастье… – Она судорожно вздохнула. – Я потеряла счастье, рассыпала вместе с жизнью и любовью, и теперь перебираю отражения, пытаясь отыскать то, в котором до сих пор живёт моё счастье. Такое отражение есть, обязательно есть… Я отыщу его и верну.
– Отражения наполняют мир, а не подменяют его.
– Это – подменит, – твёрдо возразила женщина.
– Что в этом случае станет с миром? – вдруг спросил Кирилл.
– Мир станет чуточку справедливее.
И она отключила связь.
Несколько секунд Амон молчал, слушая короткие гудки, а затем негромко сказал:
– Я не знаю, что произошло у нашей сестры, но догадываюсь, что очень страшное. Я не могу её судить и не стану оскорблять жалостью. Скажу лишь, что тот, кто гонится за тенью, обязательно позабудет дорогу на свет. И я… я хочу поставить для нашей сестры замечательную песню.
Послышался щелчок, и ночную тишину эфира наполнили грустные слова:
Небо нависало бетонной ватой – мрачной и несъедобной. Её разложили над Кремлём так густо, словно хотели упаковать хрупкие башни перед переездом, но передумали, или отвлеклись, или переезд отменили, а башни так и оставили – наполовину закутанными в вату облаков, сквозь которую едва проступали яркие звёзды.
Серая панорама казалась нарисованной на широком окне, но Авадонне старая крепость нравилась в любых декорациях, и нынешняя картинка радовала его так же, как любая другая.
