Время Лохов (СИ) - Безрук Юрий (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
Ерема посоветовал обратиться в ближайшее отделение милиции, сказать, что паспорт украли. Если дадут такую справку, по ней я смогу вернуться домой, а там восстановить паспорт. Выбирать не приходилось. На следующее утро я, не затягивая, отправился в райотдел.
Участковый, худенький скуластый лейтенантик не хотел даже связываться со мной, все подводил меня к той мысли, что если паспорт у меня вытащили в метро или возле него, то заниматься этим должно другое отделение, к тому же в связи с терактом на Гурьянова, им не до розыска моего паспорта. Я был готов к такому повороту и настаивал на обратном: нет, не в метро, на улице, именно в этом районе, по месту проживания.
Я был в отчаянии, но попросил войти в мое положение, ведь паспорт-то у меня был, именно по нему я купил билет домой, как я теперь пересеку границу?
- Я же уехать хочу, а не остаться, - умолял я лейтенанта все-таки войти в мое положение.
- Ладно, - смилостивился он надо мной, - подождите на улице, я посмотрю, что можно сделать.
Я с надеждой выскочил во двор. Как мне осточертела подобная скитальческая жизнь, скорее бы домой, большего я ничего не желал: никаких мытарств, никакого криминала. Пусть лучше с чистого листа, чем в болоте или по уши в грязи.
Минут через двадцать участковый вышел ко мне и протянул справку.
- Вот, все, что мог. Удачи тебе.
- Большое спасибо.
Я с облегчением вздохнул. Когда лейтенант ушел, развернул справку. В ней значилось, что такой-то гражданин обратился в такой-то райотдел милиции с заявлением о краже личного паспорта, факт которой не установлен. Тоже официоз, но хоть что-то. Хоть что-то. У меня теперь есть билет, есть справка об утере паспорта, авось, прокатит. Это русское “авось”, в беспросветных, казалось бы, обстоятельствах частенько выручало.
- Что вы теперь? - спросил я, прощаясь с Баскаковым.
- Скорее всего, тоже уедем. Куда, - еще не решили, помозгуем, не пропадем. Сделай одно доброе дело: приедешь, заскочи к моим старикам, скажи, что я жив-здоров, пусть за меня не переживают.
Я пообещал. Расстались старыми добрыми друзьями. Я собрал свою небольшую спортивную сумку и вышел из квартиры. Как приехал в Москву с одной сумкой, так и уезжаю, ничего не прибавив. Но это нисколько меня не расстроило: не первый раз я начинал с нуля, не привыкать.
В поезде мне досталась боковая нижняя полка. Я сам такую выпросил у кассира: ехать больше суток, днем можно свернуть постель, раскрыть столик, почитать; надоело - снова завалиться подремать; да и когда настанет время обеда, не придется выклянчивать угол, чтобы примоститься. А по большому счету я так устал от поездов, не находил в частых поездках на них комфорта: то соседи попадутся шумные и беспардонные, то проверяющие пристанут с горящими глазами, в которых открытым текстом написано “дай”. Вот и сейчас один из таких погранцов (свой, можно сказать, родной, - российскую границу час назад миновали безо всяких инцидентов) попросил меня пройти с ним в тамбур - паспорта нет, справкой хоть утрись, надо бы вас, гражданин неизвестный, высадить и установить, действительно ли вы являетесь, как утверждает бумага, Дмитрием Ярцевым, или просто скрываетесь под этим именем от закона.
“Да пошел ты!” - так и хотелось плюнуть в рожу этому блюстителю закона, но тот этим законом защищен, а я, даже имея такую бумажку, бесправен и беззащитен.
- Що ж мы будэмо робыты? - вопросительно заглянул мне в глаза наглый прапорщик. - Выходымо, чы що?
Что значит это “чы що”, мне хорошо известно. Но что у меня есть? Что я, по сути голый и босый, могу предложить блюстителю закона? Что у меня там осталось в кармане? Рублей пятьсот да сотка Дрыща, которую я перед отъездом выудил из-за зеркала.
- Столько хватит? Больше нет. - Я протянул пограничнику сотню баксов.
- Достатньо. Щаслывойи дорогы.
“Щаслывойи дорогы”? Он еще издевается! Я почувствовал себя тряпкой, о которую вытерли ноги. Было противно и унизительно. Но с другой стороны, я отдал эту грязную сотку и вздохнул с облегчением: Бог дал, бог взял, одним крестом меньше. И я снова еду. Домой.
38
Неожиданное появление на пороге родительской квартиры и восклицание “Здравствуй, мама!”, - чревато не столько радостью, сколько скачком давления. Мама хватается за сердце и тут же ищет, где бы можно присесть.
- Ну что же ты меня так пугаешь, сынок? Нельзя было предупредить?
- Я и сам не ожидал такого скорого возвращения, - оправдывался я за свою оплошность. - Как папа?
- Отдыхает.
- Тогда не буду его беспокоить. Как вы здесь?
С поезда я сразу к родителям. Только спустился на платформу, голова тут же закружилась. Родной воздух, новое ощущение свободы и независимости пьянили. Я ехал в центр, жадно впитывая окружающее; так, словно не был в городе лет пять или десять, хотя не прошло и полугода.
- Спасибо за деньги, - сказала мама. - Если бы не ты, не знаю, что бы мы делали.
- Да ладно, мам, что смог, то сделал. Напои лучше чаем, да пойду к себе, отмокну в ванне, - кажется, лет триста не мылся.
- К обеду-то придешь?
- Немного отдохну и приду.
Ничего не поменялось, как будто я и не уезжал: та же заботливая мама, та же уютная атмосфера…
Горячая вода в ванне раскрыла поры, разнежила; распарившись, я чуть не уснул, выругал себя за беспечность, помылся, разобрал сумку, пошел к родителям на обед.
Отец уже встал, чувствовал себя хорошо, но был еще слаб и стал кожа да кости, однако та же обаятельная улыбка, та же любовь в глазах, выступили даже слезы. Отец сильно любил не только меня, сына, но и саму жизнь, это в нем всегда чувствовалось, поэтому так сильно его подломила внезапная болезнь. Задумаешься: стоит ли так сильно любить жизнь, чтобы потом, в критические минуты, не быть раздавленным грузом неудач и разочарований?
Я радостно обнял отца. Как я соскучился по ним, по матери и отцу, по дому, по уюту. Только снова жизнь с чистого листа, без перспективы, без надежды.
После обеда позвонил Сигаеву, тот тоже обрадовался.
- Давай, подгребай к нам к вечеру, там и расскажешь о своих новых приключениях.
Стоило бы поведать, скинуть груз с души, только что рассказывать? Как обманывал народ, заманивал его в дьявольские сети, выуживал из карманов последнее? Об этом даже вспоминать тошно, а уж рассказывать кому - геройство липовое, гордиться больно нечем. И оправдывать себя не хочется: делал ведь всё сознательно, никто в шею не толкал, на цепь не сажал, с приставленным к спине пистолетом позади не стоял. Любой меня сможет в этом упрекнуть, и может быть, будет прав. Но легче ли мне будет от этого?
Сигаев немного похудел, Люся и так была худышкой, а теперь одни глаза да скулы (Павлик, видно, давал им жару), но они были счастливы: у них появилась новая радость в жизни, новый смысл. Сейчас, правда, Павлик лежал в детской кроватке, как пай-мальчик: глядел на висящую над ним погремушку, гулил и чему-то улыбался. Я смотрел на него даже с некоторой завистью: у меня ведь тоже мог быть такой малыш, и я бы мог также сильно его любить, как Сигаевы своего сына, но - увы!
Мои размышления прервал Михаил:
- И все-таки как хочешь, Диман, а мы только в тебе видим крестного нашего сына. Правда, Люся?
Люся, заулыбавшись, кивнула.
- К тому же ты, кажется, уже давал нам добро, не передумал еще?
- Я же обещал, - сказал я.
- Тогда я позвоню тебе, когда согласую день в церкви.
- Звони, - сказал я, не отрываясь от маленького Павлика.
39
Крестили Мишкиного сына в церкви на Серебряном руднике, поселке в пару километрах от города. Родители Мишки считали, что городская церковь, хоть там и велась служба, была недостаточно намолена: она и церковью-то стала лет пять-шесть назад, до этого здесь находился спортзал машзавода, а в построенный в самом центре города баптистский храм пусть иноверы идут - Сигаевы все-таки люди, считающие себя православными.
Церкви в Серебряном было почти сотня лет, и хотя не все сто она работала как храм (с тридцатых до шестидесятых в ней располагался городской архив), паства быстро вернула церкви прежний облик, а колоколам звучание. Да и батюшка в ней был один из самых старейших и уважаемых в области священников, не шкурничал, как иные, которые помоложе и побойчее.
