Удушье - Паланик Чак (читаем книги TXT) 📗
Маленький мальчик улыбался навстречу всем злобным лицам, которые его разглядывали.
И наш маленький мальчик слал воздушные поцелуи.
Только когда в сигнал трубил грузовик, мамуля вскакивала и просыпалась. Потом снова тормозила и целую минуту откидывала с лица большую часть волос. Заталкивала в ноздрю белую пластиковую трубку и втягивала её. Проходила ещё минута бездействия, прежде чем она вытаскивала трубку и щурилась на маленького мальчика, торчащего рядом с ней на переднем сиденье. Щурилась на новоявленные красные огоньки.
Трубка была тоньше тюбика её помады, с нюхательной дырочкой на одном конце и чем-то вонючим внутри. После того, как она её нюхала, на трубочке всегда оставалась кровь.
— Ты в каком? — спрашивала она. — В первом? Во втором классе?
В пятом, отвечал маленький мальчик.
— И на этой стадии твой мозг весит три? Четыре фунта?
В школе он был круглым отличником.
— Так значит тебе сколько? — спрашивала она. — Семь лет?
Девять.
— Ладно, Эйнштейн, всё, что тебе рассказывали в этих приёмных семьях, — говорила мамуля. — Можешь смело забыть.
Сказала:
— Они, приёмные семьи, не знают, что важно.
Прямо над ними на месте завис вертолёт, и мальчик наклонился, чтобы смотреть прямо вверх через синюю полоску наверху ветрового стекла.
По радио рассказывали про золотой «Плимут Дастер», который заблокировал проезд по центральной полосе шоссе. Машина, говорили, видимо, перегрелась.
— В жопу историю. Все эти ненастоящие люди — самые важные люди, о которых ты должен знать, — учила мамуля.
Мисс Пэппер Хэйвиленд — это вирус Эбола. Мистер Тернер Эндерсон означает, что кого-то вырвало.
По радио сказали, что спасательные службы отправились помочь убрать заглохшую машину.
— Все вещи, которым тебя учили по алгебре и макроэкономике — можешь забыть, — продолжала она. — Вот скажи мне, что толку, если ты можешь извлечь квадратный корень из треугольника — а тут какой-то террорист прострелит тебе голову? Да ничего! Вот настоящее образование, которое тебе нужно.
Другие машины клином объезжали их и срывались с места, визжа колёсами на большой скорости, исчезая в другие края.
— Я хочу только, чтобы ты знал больше, чем всякие там люди сочтут безвредным тебе сообщить, — сказала она.
Наш мальчик спросил:
— А что больше?
— А то, что когда думаешь об оставшейся тебе жизни, — ответила она, прикрыв газа рукой. — Ты никогда по-настоящему не заглядываешь дальше, чем на пару предстоящих лет.
И ещё она сказала такое:
— К тому времени, когда тебе наступит тридцать, твой худший враг — это ты сам.
Ещё она сказала такую вещь:
— Эра Просветления закончилась. И живём мы сейчас, что называется, в Эру Раз-просветления.
По радио сказали, что о заглохшей машине уведомили полицию.
Мамуля включила радио погромче.
— Чёрт, — произнесла она. — Умоляю, скажи мне, что это не мы.
— Говорят — золотой «Дастер», — отозвался мальчик. — Это наша машина.
А мамуля ответила:
— Это показывает, как мало ты знаешь.
Она открыла свою дверцу и скомандовала проскользнуть и выйти с её стороны. Посмотрела на быстрые машины, которые проезжали мимо низ, стремительно исчезая вдали.
— Это не наша машина, — заявила она.
Радио орало, что, кажется, пассажиры покидают транспортное средство.
Мамуля помахала рукой, чтобы он за неё схватился.
— Я тебе не мать, — сказала она. — Вообще, даже близко.
Под ногтями у неё тоже была засохшая кровь.
Радио орало им вслед. «Водитель золотого „Дастера“ и маленький ребёнок сейчас подвергают себя опасности, пытаясь проскочить сквозь четыре полосы дорожного движения».
Она сказала:
— Похоже, у нас около тридцати дней, чтобы наскладировать весёлых приключений на всю жизнь. А потом истечёт срок у моих кредиток.
Сказала:
— Тридцать дней — если нас не поймают раньше.
Машины гудели и уклонялись. Радио орало им вслед. Вертолёты ревели над головой.
И мамуля скомандовала:
— А теперь — прямо как с вальсом «Дунайские волны», крепко возьми меня за руку, — сказала. — И не думай, — сказала. — Только беги.
