Верховный пилотаж - Ширянов Баян (бесплатные полные книги .txt) 📗
И Седайко Стюмчека немедля вставило. Да и как могло быть иначе? Ведь в гное же был первитин!
Жалея, что как вампир, он не может присосаться к своим ранам, Седайко Стюмчек с тех пор по несколько раз в день выдавливал гноище из-под корочек-крышечек и, не давая пролиться ни единой капле, употреблял это все вовнутрь.
Через несколько дней линия соединения корост и кожи расширилась. Оттуда показалась странная желтая плоть. Подкожный жир. Гной, выделяемый четырьмя ранами Седайко Стюмчека, стал теперь желтовато-коричневым. Иногда в нем стали появляться волоконца крови.
Жир постепенно выгнивал. Крышечки обретали все большую свободу и теперь болтались на каких-то тяжах, а гной, свободно вытекавший из ран, застывал на их краях темной массой, которую Седайко Стюмчек теперь отковыривал и поедал по утрам.
Через месяц пробочки одна за другой отвалились, обнажив, наконец, подкожные внутренности седейкостюмчековской руки. И они оказались потрясающе интересны. Выяснилось, путем длительных разглядываний, как с помощью одиночного зеркала, так и системы зеркал, что от каждой дыры в руке отходят от трех до шести каналов, наполненных гноем. Сиречь останки бывших на том месте вен. Сами веняки-то выгнили, а дырьё от них осталось.
Теперь Седайко Стюмчек навострился с помощью соломинки отсасывать из них гной и кушать его. Но теперь он питался ферментированными бактериями частями своего организма не ради торча, хотя и этот аспект потребления гноя имел высокостепенную значимость, а из-за того, что тем самым Седайко Стюмчек, как он считал, иммунизировал свой организм.
Раны даже приобрели свои имена. «Марсианин» – звалась та, у которой было три ответвления, «квадрат» – с четырьмя каналами, с пятью – «социалистическая», и, соответственно, «жидовская» – та, от которой отходили шесть венозных останков.
Но постепенно они подживали… Сказывалась-таки иммунизация. Иль то был естественный процесс зарастания. Но всяко, гноя с каждой неделей становилось все меньше и меньше. А когда через четыре месяца все раны зажили окончательно, оставив после себя беспонтовые розовые кругляки, похожие на пулевые ранения, Седайко Стюмчек решился на радикальный шаг…
Вот такой…
Так. Бля. Фу! Теперь даже с меня хватит! Не могу больше… Не могу…
Но надо… Надо…
Чтобы честно все дописать – пойду на компромисс с собой: к ебеням описания, детали, хронологию.
Только стриптиз фактов:
Осталось лишь дать несколько завершающих штрихов этой истории.
Теперь, когда бы вы не поглядели на Седайко Стюмчека, у него всегда будет две-три-четыре свежие гнойные раны…
К нынешнему моменту он понял, что первитин откладывается не только в гнилых жировых тканях, но и в прыщах, ногтях, перхоти и волосах… Но волосы он не ест.
А те корочки-крышечки, которые отваливаются на втором месяце гниения он не съедает. Нет.
Он их хранит на черный день.
И носит на шее в виде бус или ожерелья…
И всем говорит, что это куски натуральной замши из человеческой кожи.
И ведь не врет, что самое прикольное!..
57. Поствинтовая двереница или древяная поствинтовица.
После одного совершенно зверского винтового зашира, продолжавшегося так невозможно долго, что даже память о начале его стерлась в умах присутствующих, а конец смог отразиться в сознаниях, как нечто непостижимое, но наставшее, Навотно Стоечко подошел к двери, дабы открыть вернувшимся с дачи предкам, и охуел от представшей пред ним картины: рядом с глазком, в дерматине и дереве двери во всех мыслимых деталях и подробностях, словно горельеф посмертной маски, отпечатался чей-то смутно узнаваемый лик, который потом Навотно Стоечко смог увидеть лишь дважды отразив себя в зеркале…
46. Наебанная аллея.
Наркоманам Навотно Стоечко, Клочкеду и Чевеиду Снатайко не повезло. Впрочем, Навотно Стоечко на самом деле-то это было по хую, ибо не было у него таких идей, а у Клочкеда и Чевеида Снатайко они были. Точнее даже Она. Одна на двоих, но у каждого при этом своя, хотя и касалась она при этом одного и того же предмета. А именно, подруги хозяйки хаты, где они винтились уже пятые сутки подряд.
Ну, молоды они были… Или не совсем чтобы совсем молоды… Но и стариками их назвать было нельзя… Разве что по винтовому стажу.
Так вот, у хозяйки, некой Гортензии Туалеттт, была винтовая подруга Кира Самосаддд. Торчали они вместе и давно. И, благодаря коммуникативным, или, скорее даже, никомуникакимным свойствам кустарного первитина стали они лесби. То бишь ебаться не давали ни в какую. И не действовали на них биоэнергетические посылы. Не втыкали они в эмпатогенные импульсы и прочие тантрические обряды, коими их в изобилии окружили Чевеид Снатайко и Клочкед. А Навотно Стоечко было по хую. Не то, что он ебаться не хотел, или хуй у него не стоял, просто Навотно Стоечко всегда трескался без перетяги. Наберет, бывало… Да, какое там «бывало»!? Всегда! …наберет треху винта в десятикубовый и давай казниться! Казнится, казнится… Часов несколько казнится. Потом баян уже на двадцатку меняет. Не помещается в десятикубовом весь напущенный в него контроль… Руки у него и так пухлые, а от сотен вмазок вообще распухают, словно заболел от винто-слоновой болезнью… Все вокруг в контроле. Кровать, стены… Даже потолок после него от контроля отмывать приходилось… Втрескается он… И всё ему уже по хую… И все ему уже по хую… И не хочет он уже ничего, кроме как тут же догнаться. И снова начинает Навотно Стоечко казниться…
А Клочкед и Чевеид Снатайко трескались почти с первого раза. И были они винтосексуальными маньяками. Ибо хотели вод винтом ебаться. А Навотно Стоечко ебаться не хотел. Ему все по хую было.
А Гортензия Туалеттт и Кира Самосаддд тоже ебаться не хотели ибо лесбиянствовали они у себя в комнатушке. А в другой комнате Навотно Стоечко все было по хую, ибо он вмазаться хотел, и брызгал контролем во все стороны. Не хотелось Чевеиду Снатайко и Клочкеду попадать под струи навотностоечковского контроля, а Кира Самосаддд и Гортензия Туалеттт запершись были и не пущали Клочкеда и Чевеида Снатайко к себе поебаться и вообще не пускали.
Пятеро суток сидели Чевеид Снатайко и Клочкед на кухне. И заебало их это. Винта было, как-то так оказалось, что залейся-заширяйся и вот, к концу пятых суток, когда остопиздело Клочкеду и Чевеиду Снатайко гомосексуальное общество лишь изредка разбавляемое мимопробегающими за очередной порцией баянов и их наполнителем герлицами, решились они на выдвижение.
Было раннее утро неизвестного дня недели… Солнышко высушивало лужи то ли от ночного дождя, то ли от ранних поливалок… А на скамеечке, прикрыв зенки зенкозащитными, от постремания стремных глазей, очками сидели Клочкед и Чевеид Снатайко. Но просто так они сидели, а приходуясь. Ибо оделись они, ублаготворились и тут же рванули на стрит. На аллею…
Деревья мило шелестели над их головами разухабистым лиственным цветом… А мимо шли… Девушки… Девушки… И опять девушки… Пиздец!
Обзор на выбранной наркоманами для астрально-сексуально-маньячной засады был великолепен. Аллея просматривалась из конца в конец. И было так:
Смотрят торчекозы… Торчекозлики… Торчекозлищи брадатые в разные стороны. И выбирают каждый по козочке. Но уже не торче… И ведут их глазами. И ебут их на расстоянии, внушая эмпатию и прочие поебени. Ведут их, ведут… В какой-то момент их пассии встречаются. Встречаются и взгляды Чевеида Снатайко и Клочкеда. Оценивает молча каждый из них выбранную другим дЕвицу. Или не молча, а с кратким одобрительным комментарием и продолжают провожать взглядами и ебать удаляющихся телочек, всеми мыслимыми мысленными силами стараясь внушить им повернуть назад… Девицы тормозят, оступаются… Но дела их влекут дальше… И они уходят… Чтоб часов через много вернуться назад, увидеть ту же недвижимую на скамейке пару и задуматься…
В общем провели Клочкед и Чевеид Снатайко на той скамейке трое суток, периодически отлучаясь на пописать и ширнуться… По шесть раз, или даже большее они повыебли своих избранниц, но ни одна из них не оказалась настолько смелой, чтоб подойти и познакомиться… Хотя некоторые присаживались на соседние скамейки и откровенно вылупившись глазели на торчков, очевидно, желая, чтобы те были немного джентльменами и подошли первыми. Но не было такого в поставленной перед самими себими Клочкедом и Чевеидом Снатайко задаче. Хотели они, чтоб именно ебомая ими дама подошла и, презрев условности, познакомилась и отдалась. Тут же. На месте.
