Вырванные Страницы из Путевого Журнала (ЛП) - Ли Эдвард (книги без регистрации .txt) 📗
Комплимент Эймона поставил меня в тупик, так же, как и восхищенные взгляды женщин-«крикеров», окружающих нас. Это было жутко. Я знал, что здесь я — курьёз, горожанин среди глухих лесов, но едва ли герой. Я обратил особое внимание на одну молодую женщину, очаровательную альбиноску с розоватыми глазами и явно самым пышным бюстом, среди всех остальных собравшихся здесь женщин. Ее высокие, полные груди, казалось, стянуты простейшими заплатками ткани, в то время как ее пах был покрыт сшитыми обрезками джинсовой ткани, едва достаточным, чтобы скрыть все прелести ее интимных мест. Ее длинные, безукоризненно загорелые ноги спускались к маленьким, босым ступням; пояс ее шорт свисал так низко, что несколько прядей белесых лобковых волос выбивались из его границ. На обнаженном животе выступил пот. Она пристально посмотрела мне в глаза, потом изящно облизнула губы…
Боже мой, — подумал я.
Что-то тяжелое просачивалось на поляну, что-то тяжёлое в абстрактном смысле, неосязаемое, как могила. Это было из-за пары носильщиков, которые и привлекли моё внимание.
Эймон приказал этим двум мужчинам:
— Поставьте его прямо посередине, ребята.
И затем стол был помещен в центр этого жуткого, освещенного факелами, места.
— Стол, — пробормотал я. — Убийца будет… — но прежде чем я успел закончить слово «обезглавлен», заговорил Эймон.
— Вот, как делаются дела в данной сии-ту-аации, и как они делаются в течение долгого-долгого времени. Всё дело в том, как мы подходим к наказанию, Говард. Наименьшая справедливость — худшие преступления наказываются худшими наказаниями, — oн бесстрастно посмотрел на меня. — Око за око.
Я кивнул, сдерживая любопытство. Это, несомненно, будет обезглавливание, что вполне будет приличным наказанием для такого монстра, но я почему-то подсознательно чувствовал, что наказание будет каким-то другим; и когда я посмотрел снова, я заметил, что этому монстру заткнули рот, а затем надежно привязали к столу толстой веревкой.
— Так у нас делаются дела, — добавил Эймон более мягким тоном. — Это конечно не городское правосудие, но это верный способ преподать урок, — и с этим загадочным замечанием он направился к столу, все наблюдатели, казалось, собрались вместе, чтобы посмотреть поближе: мужчины чрезвычайно спокойны, в то время как женщины казались наоборот оживлёнными. Некоторые из них, видимо, нервничали в парадоксальном ожидании, держась за руки, даже дрожали.
Может быть, свет факела слегка потускнел? Медленно саван первобытности опустился на собравшихся, и прежде всего звенящая тишина, которая была почти призрачной, настроение у окружающих было как будто все собрались на похоронах какого-то древнего племени. Но это были не похороны, это была казнь.
— Добрые люди Земли, добрые люди Бога, — начал Эймон громким голосом. — Да помолимся же мы все за драгоценную душу нашей Сари Мэй Бувер, которую у нас так ужасно отняли.
Тогда все склонили головы, закрыли глаза и беззвучно вознесли молитвы. После короткой паузы Эймон продолжил:
— Верно, это было ужасное преступление, но ещё так же верно, что Господь Бог наш действует таинственным образом, так что никакая смерть не может быть плохой, потому что в смерти приходит жизнь вечная, — горящие глаза Эймона посмотрели на меня. — И да благословит Господь новоприбывшего Говарда, чья храбрость положила конец ужасу, который Князь Тьмы обрушил на нас…
Тишина становилась все гуще и гуще, когда множество пар глаз смотрели на меня с умиротворением, благодарностью и даже удивлением.
— И пусть Бог благословит нас всех и даст нам силу жить по-своему, быть добрыми к тем, кто добр к нам, и делать то, что правильно перед лицом зла! — внезапное восклицание Эймона разнеслось по лесу.
Все, кроме меня, напряглись, когда Эймон закончил свою речь и уверенно подошёл к столу, на котором дрожал пленник. На мгновение воцарилась такая тишина, что было слышно, как бешено колотится сердце арестанта в его вздымающейся и опадающей груди, приглушенное, но каким-то образом скулящее стаккато. Испорченные глаза чудовища сверкали, когда он пытался грызть кляп.
Эймон склонил голову в последней невысказанной молитве, затем жестом, который казался ритуальным, призвал одного из прихожан.
Это была красивая альбиноска, и я должен признаться, что мое сердце забилось быстрее, когда я увидел ее. Ночной свет вкупе с тусклым свечением факелов придал её коже оттенок голубого тумана; это и странная растительность курчавых рыжеватых волос у женщины, столь изобилующей молодостью, придавали ей сексуально чуждую ауру, в унисон с остальной частью ее физической привлекательности, которую можно было рассматривать только как высшую. Не в моей натуре было испытывать к женщинам такой благоговейный трепет (я испытывал то же самое к Блисс, хотя и не так сильно), но теперь, в этом чуждом мне месте, в этой глуши, населенной людьми…
Я не мог с собой ничего поделать.
Должно быть, эта женщина пела одну и ту же песню каждому мужчине на поляне, ее идеальные ноги были гладкими, ее упругие, но широкие ягодицы изгибались при каждом бесшумном шаге вперед, а груди, покачивающиеся в гамаке из ткани, были достаточны, чтобы нарушить монашеские обеты. Мне пришлось оторвать взгляд от молодой женщины, чтобы не показаться развратником; только тогда я заметил, что в этом безымянном послании к столу она принесла с собой какой-то инструмент.
Деревянный молоток.
По-моему, это был молоток для работы с зубилом (ударная головка размером с банку), обитый толстой кожей. Для чего это, во имя Юггота? Появление инструмента заставило меня задуматься. Каким-то благоговейным жестом альбиноска передала молоток Эймону, затем грациозно повернулась, чтобы уйти; прежде чем вернуться на свое место в круге, она окинула меня взглядом, который казался голодным, я имею в виду голодным — в распутном смысле.
Жуткая атмосфера заставила меня поверить в то, что все присутствующие здесь знают, что должно сейчас произойти — все, кроме меня. Ощущение ожидания стало почти осязаемым, как тяжелый древесный дым, и казалось, что в воздухе повисли статические помехи, от которых мурашки побежали по моей коже. Я склонялся к тому, что Эймон произнес свои последние слова перед началом этого первобытного ритуала казни. Пробьет ли он череп преступника? Переломает ли ему кости? Какая еще может быть польза от молотка в столь диком сценарии?
Я моргнул. Я был возбужден любопытством, на мгновение я бросил взгляд в сторону альбиноски. Она больше не смотрела на меня, всё её внимание было сосредоточено на столе…
ТЮК…
Я вздрогнул, услышав не очень ощутимый звук, который показался мне приглушенным, за которым последовала звуковая плоскость — это единственный способ описать его. Я сосредоточился на эпицентре…
Каторжник содрогнулся, его тело забилось в конвульсиях на толстом столе. Что же случилось?
ТЮК…
Снова звуковая плоскость, но теперь я увидел ее источник. Эймон пригнул голову убийцы к столу, прижав свою большую руку к испуганному преступнику, а другой рукой он очень тщательно бил молотком по макушке этого негодяя. Но даже этот второй удар не стал причиной его смерти, и это озадачило меня. Разве смерть не была целью казни? Удары молотка Эймона были явно выполнены с изяществом, а не с определенной силой.
Теперь судороги заключенного, сопровождавшиеся стуком каблуков, ослабли до легкой дрожи. Тем временем Эймон избавился от грубого инструмента и достал небольшой нож…
Что ЭТО? — подумал я.
Большой лесоруб присел на корточки и, заостренным лезвием и твердой рукой, провел ножом вокруг макушки головы. Мгновенно появилась нитевидная малиновая линия, и после этого необъяснимого действия…
Мои глаза вылезли из орбит.
Эймон выпрямился, просунул короткие пальцы под разрез, который только что сделал, и, не раздумывая, снял с головы преступника скальп.
