Сыновья и любовники - Лоуренс Дэвид Герберт (книги онлайн TXT) 📗
Тут-то Пол разом ослабил напор, удивление и недоброе предчувствие захлестнули его. Доус поддавался. Морел осознал, что творит, и во всем теле вспыхнула боль; он совершенно растерялся. Внезапно Доус опять стал бешено сопротивляться. И вот руки Пола выкручены, вырваны из опутавшего их шарфа, и он, беспомощный, отброшен в сторону. Он слышит хриплое, прерывистое дыхание противника, но, ошеломленный, не может двинуться с места; еще не опомнясь, он ощутил наносимые ногами удары и потерял сознание.
Рыча от боли, точно зверь, Доус пинал распростертое на земле тело соперника. Вдруг неподалеку, за лугами, свистнул паровоз. Доус обернулся, подозрительно уставился во тьму. Что там приближается? Перед его глазами потянулись огни поезда. Ему почудилось, сюда идут. Он устремился через луг к Ноттингему и, пока шел, смутно ощутил на ноге место, где башмак угодил по какой-то кости парня. Сызнова в нем эхом отозвался тот удар, и он заспешил, стремясь оказаться подальше.
Понемногу Морел пришел в себя. Он знал, где он и что произошло, но двигаться решительно не хотелось. И лежал, не шевелясь, и легкий снежок щекотал ему лицо. Приятно было лежать совсем, совсем тихо. Время шло. Подниматься не хотелось, но снег все поторапливал его. Наконец очнулась воля.
— Нечего здесь лежать, — сказал он. — Это глупо.
И все-таки не двинулся с места.
— Я ведь сказал, что встану, — повторил он. — Что ж я не встаю.
И все-таки далеко не сразу он сумел взять себя в руки и шевельнуться; потом постепенно поднялся. Боль ошеломила, его замутило, потемнело в глазах, но голова оставалась ясной. Пошатываясь, он нашарил пальто и пиджак, натянул, доверху застегнул пальто. Не сразу отыскал шапку. Он не знал, кровоточит ли еще лицо. Слепо побрел назад к пруду, при каждом шаге мутило от боли, наконец дошел, вымыл лицо и руки. Ледяная вода ожгла болью, зато окончательно привела в чувство. Пол вскарабкался на холм, к трамваю. Добраться к матери… непременно надо добраться к матери… он был одержим этим. Насколько мог, он прикрыл лицо и мучительно, трудно брел вперед. Снова и снова земля уходила из-под ног и охватывало тошнотворное чувство, будто проваливаешься в пространство; так, будто в ночном кошмаре, он продолжал путь, пока не оказался дома.
Все спали. Пол посмотрел в зеркало. Лицо землисто-бледное, перемазано кровью, поистине лицо мертвеца. Пол умылся и пошел спать. Ночь прошла в бреду, а когда утром открыл глаза, на него смотрела мать. Ее голубые глаза… только их он и хотел видеть. Она здесь, он у нее в руках.
— Ничего особенного, ма, — сказал он. — Это Бакстер Доус.
— Скажи, где больно, — негромко сказала мать.
— Не знаю… плечо. Скажи, что я упал с велосипеда, ма.
Он не мог двинуть рукой. Скоро Минни, девочка-служанка, принесла ему наверх чаю.
— Ваша мама до смерти меня напугала… взяла и упала в обморок, — сказала она.
Вот это не было сил вынести. Когда мать стала поить его чаем, он ей так и сказал.
— А теперь я бы на твоем месте покончила с ними со всеми, — негромко сказала миссис Морел.
— Непременно, ма.
Мать укрыла его.
— И не думай больше об этом, — сказала она. — Просто постарайся уснуть. Доктор придет не раньше одиннадцати.
Оказалось, у Пола вывихнуто плечо, а на второй день открылся острый бронхит. Мать ходила бледная как смерть и очень худенькая. Обычно она сидела и смотрела на сына, а потом устремляла взгляд в пространство. Что-то было между ними, о чем ни он, ни она не смели заговорить. Его навестила Клара. И после он сказал матери:
— Я от нее устал, ма.
— Да. Лучше бы ей не приходить, — отозвалась миссис Морел.
На другой день пришла Мириам, но она показалась Полу совсем чужой.
— Знаешь, ма, ни к чему они мне, — сказал он.
— Боюсь, что так, сын, — печально ответила мать.
Всем было сказано, что он разбился, когда ехал на велосипеде. Вскоре он опять смог ходить на службу, но теперь что-то постоянно терзало его душу, и тошно ему было. Он пошел к Кларе, но, похоже, ее и не увидел. Ему не работалось. Они с матерью как будто даже стали избегать друг друга. Встала между ними какая-то тайна, и это невозможно было вынести. Пол не отдавал себе в этом отчета. Знал только, что жизнь его выбита из колеи, того гляди разобьется вдребезги.
Клара не понимала, что с ним творится. Только чувствовала, она больше для него не существует. Даже приходя к ней, он ее словно не замечал; постоянно мысли его где-то витали. Она чувствовала, она хватается за него, а он где-то далеко. Ее это мучило, и она мучила его. Целый месяц она держала его на расстоянии. Он ее возненавидел, и однако, против воли его тянуло к ней. По большей части он проводил время в мужской компании в кабачке «У Джорджа» или в «Белой лошади». Мать прихварывала, была сдержанна, тиха, сумрачна. Что-то в ней страшило Пола, он не осмеливался на нее смотреть. Глаза ее, казалось, потемнели, на бледном лице еще отчетливей проступила желтизна; но хоть и с трудом, она все еще хлопотала по хозяйству.
В канун Троицы Пол сказал, что на четыре дня поедет в Блэкпул со своим приятелем Ньютоном. Тот был большой, веселый и притом немного пройдоха. Пол сказал, что матери хорошо бы погостить недельку в Шеффилде у Энни. Может, перемена обстановки пойдет ей на пользу. Миссис Морел побывала в Ноттингеме у доктора. Он сказал, что у нее не в порядке сердце и пищеварение. Ехать в Шеффилд ей не хотелось, но она согласилась; она теперь делала все, чего хотел сын. Пол пообещал на пятый день приехать следом за нею к Энни и побыть там до окончания праздника. Так и договорились.
Два приятеля весело отправились в Блэкпул. Когда Пол на прощанье поцеловал мать, она была оживлена. Уже на станции Пол забыл про все заботы. Четыре дня выдались безоблачные — ни единой тревоги, ни единой мысли. Молодые люди просто жили в свое удовольствие. Пола словно подменили. Ничего не осталось от него прежнего — не тревожили ни Клара, ни Мириам, ни мать. Он всем им писал, матери письма самые длинные, но веселые, читая их, она всякий раз смеялась. Сын прекрасно проводил время, как и положено молодому человеку в таком месте, как Блэкпул. Но в глубине души затаилась некая тень.
Пол веселился вовсю и с удовольствием предвкушал, что побудет с матерью в Шеффилде. Один день с ними проведет и Ньютон. Поезд опаздывал. С шутками, смехом, зажав в зубах трубки, молодые люди вскочили со своими чемоданами в трамвайный вагон. Пол купил матери воротничок из настоящих кружев, вот станет она носить обновку и можно будет ее за это поддразнивать.
Энни жила в славном домике, по хозяйству ей помогала девочка-служанка. Пол весело взбежал на крыльцо. Он надеялся, что мать, смеясь, встретит его в прихожей, но дверь отворила Энни. Казалось, она ему не рада. На миг он замер в смятении. Энни подставила ему щеку.
— Мама больна? — спросил он.
— Да, не совсем здорова. Не огорчай ее.
— Она лежит?
— Да.
И тогда странное чувство охватило его, будто солнечный свет погас у него в душе и все объяла тень. Он поставил чемодан и кинулся вверх по лестнице. Несмело отворил дверь. Мать сидела в постели в темно-розовом халате. Она посмотрела на сына робко, с мольбой, будто стыдясь самой себя. Мертвенная бледность разлита была по ее лицу.
— Мама! — сказал Пол.
— Я уж не чаяла тебя дождаться, — весело ответила она.
Но он лишь упал на колени подле кровати, зарылся лицом в одеяло и сквозь мучительные рыдания повторял:
— Мама… мама… мама!
Исхудалой рукой она медленно гладила его по волосам.
— Не плачь, — говорила она. — Не плачь… это пустяки.
Но ему казалось, это его кровь выходит слезами, и он рыдал от ужаса и боли.
— Не плачь… не плачь, — слабым голосом повторила мать.
И медленно гладила его по волосам. Потрясенный до глубины души, он рыдал, и каждая клеточка его тела болью отзывалась на эти слезы. Наконец он затих, но поднять голову не решался.
— Как ты поздно. Где ты был? — спросила мать.
