Старое предание (Роман из жизни IX века) - Крашевский Юзеф Игнаций (полная версия книги .txt) 📗

Однако вместе с ним, под всеобщий хохот (потому, что шёл пешком), подошёл к столбу и тот, кто открыл козни Лешека. (Длугошу точно известно, что конь Лешека был в яблоках.) Коварная проделка с шипами раскрылась, Лешека растерзали на части, а пеший участник состязания, этот скромный юноша, был провозглашён королём.

Упоминание о подкованном коне, вероятно, указывает на время возникновения легенды, так как знатоки геральдики считали своим долгом объяснить происхождение столь обычной в польских гербах подковы. Удивительно неловко все это связывается с Лешеками. Пшемыслава прозвали Лешеком; того, кто обманом достиг столба, звали тоже Лешеком; и тот убогий юноша тоже получает это имя, «ибо было оно, — поясняет Длугош, — в то время весьма распространено и давалось избранным на престол князьям как символ княжеского достоинства ». Любопытно это предание о значении слова, а равным образом занимательно само повествование Длугоша, который даёт весьма подробную характеристику Лешека. Длугош отдаёт должное его рыцарским доблестям, введению им воинских упражнений, скромному образу жизни, а также тому, что он всегда помнил о своём убогом происхождении. «Часто на публичных собраниях, — пишет он, — когда необходимость требовала облачения в княжеские одежды, он приказывал развесить на самом видном месте давний свой плащ из грубой шерсти и убогую одежду, дабы они напоминали ему о простоте его прежнего положения». Разве не кажется, будто этот отрывок целиком взят из сказки о каком-нибудь бедняке, об одном из нескольких братьев, заслужившем возвышения своей скромностью?

Внуком этого второго Лешека и был Попель (Popiels). Предание говорит, что он был законным сыном Лешека III от его жены и что, кроме него, от двадцати наложниц осталось после Лешека III следующее потомство: Болеслав, Казимир, Владислав, Вратислав, Оддон, Барвин, Пшибыслав, Пшемыслав, Якса, Семян, Земовит, Земемысл, Богдаль, Спицыгнев, Спицымир, Збигнев, Собеслав, Визимир, Честмир, Вислав.

По-видимому, эти имена также выдуманы знатоками геральдики для того, чтобы вывести от них фамилии шляхетских семейств, что явно чувствуется в таких именах, как Якса, Визимир, Барвин и др. Потомство их якобы расселилось на острове Ругии, среди полабов, ободритов, кашубов и т. п.

История Попелей разработана Длугошем крайне пространно и с большим количеством подробностей. Необходимость вынуждала перенести столицу из Кракова в Гнезно, и хронист также переходит, вернее, перескакивает сюда, считая естественным, что Попелю наскучили гористые окрестности Кракова, как вскоре и Гнезно, откуда Попель переселяется в Крушвицу [96].

За этим Попелем, ничем себя не проявившим, следует ещё один Попель, которого сажают на престол двадцать дядьев (двадцать славянских племён).

В этом молодом наследнике великих предков проявляются сразу же, смолоду, отвратительнейшие наклонности, и Длугош снова очень подробно характеризует его, говоря, что он «предавался бесстыдным забавам и разврату, устраивал пиры, пьянки, гулянки и танцы, больше занимаясь девушками, чем оружием». Кроме того, был он неохоч до битвы и изнежен, за что его прозвали Хвостеком, то есть никчёмным человеком. Поженили его с соседней княжной, немкой из знатного рода, красивой, но гордой и жадной, которая, как и можно было ожидать, взяла верх над мужем. Появление на свет двух сыновей, Леха и Попеля, ещё усилило её власть и значение.

Дядья тщетно старались спасти столь низко павшего племянника: они ничего не добились и только снискали себе ненависть его жены, которая, опасаясь, как бы они не пришли когда-нибудь к власти вместо её сыновей, стала подговаривать мужа их погубить. Длугош поместил всю её речь к мужу по этому поводу, в которой она весьма убедительно доказывала ему, что он должен избавиться от дядьев.

Коварная женщина поставила на своём. Попель прикидывается тяжело больным, приглашает к себе дядьев и, будто бы предчувствуя близкую кончину, выражает желание, чтобы они справили вместе с ним тризну, то есть поминальное пиршество.

Притворные стоны Попеля и плач над якобы уже умирающим князем были столь трогательны, что «даже бронзовые статуи, украшавшие королевский замок, изошли слезами, слушая столь жалобные причитания и сетования». Эти бронзовые статуи в замке Попеля в самом деле необыкновенны!

Итак, вначале был совершён погребальный религиозный обряд, а потом все засели за щедро уставленные яствами пиршественные столы. Вся эта комедия болезни, отчаяния, поручения опеке дядьёв остающейся вдовой жены продолжается долго. «Так текли беседы, — рассказывает Длугош, который в своём повествовании не скупится на подробности, — пока солнце не стало убирать свои лучи с небосвода и Попель не закончил свою обманную игру, которую придумала хитрая жена его, дабы обмануть дядьев и других панов. Дядья его и гости, выполнив все то, что обычно вершилось при умиравшем либо умершем князе, ожидали согласно его уверению возвещённой ему приговором богов кончины. Тогда Попель, как бы на прощанье с дядьями и старейшинами, приказывает слугам подать себе мёд, чтобы при последнем объятии утвердить осушением чаши заключённый с ними союз. Был же у него золотой кубок с искусно вырезанным замысловатым узором, проворно подставленный ему королевой, в котором напиток, хотя и поданный в небольшом количестве, пенился и клокотал так, что поднимался с шумом до верха, а после того как пена сдувалась, опадал и постепенно возвращался в прежнее состояние, как мы это видим на бурлящем кипятке, когда из-под него убирают огонь. Смертоносный напиток был подан вначале королю Попелю, чтобы тот его отведал и чтобы другие сочли его чистым и безвредным. Король притворяется, словно пьёт за здоровье присутствующих панов; в действительности же, сдув пенную муть, он даже не пригубил напитка: из оставшейся же половины, которая была крепко приправлена ядом, каждый из дядьев пил по очереди, давая последнее целованье королю».

Мы привели здесь этот отрывок, чтобы дать представление о характере повествования Длугоша. Дядья, извиваясь от боли, умирают, а Попель объявляет их смерть заслуженной карой за злоумышление против племянника.

Он запрещает хоронить дядьев, сам же и далее ведёт распутный образ жизни, устраивая пиры, утопая в вине и благовониях, упиваясь наслаждениями. Тем временем из трупов дядьев вывелось неслыханное множество мышей, которые нападают на Попеля с семьёй, «пирующих за столом». Слуги тщетно стараются их отогнать, они прибывают целыми стаями, ни днём, ни ночью не давая никому покоя, набрасываясь даже на отгонявшую их стражу, пробираясь через разожжённые для их устрашения костры. Порель прячется от них на корабле среди озера, потом в окружённой со всех сторон водою «деревянной башне»; мыши плывут за ладьёй, лезут на башню, пожирают на глазах у родителей детей, потом жену Попеля, под конец самого Попеля, которого они разорвали на такие маленькие кусочки, что хоть бы косточка какая осталась… Затем следуют похороны останков дядьев и созыв съезда в Крушвице для избрания нового короля.

Здесь соперничество породило распри и раздоры, образовались партии. Избирать кого-либо из ненавистного всем семейства никто не хотел. Между тем страну опустошали набеги соседей.

При таком положении в стране провидение, дабы спасти её, снова ниспослало, как и в нескольких предыдущих сказаниях, человека из низкого, простого сословия.

Убогий хлебопашец, живший своим клочком земли, Пяст — согласно рассказу хрониста названный этим именем из-за своего низкого роста и коренастого, сильного сложения — был человеком простого нрава и врождённой честности. Жена его, столь же честная, звалась Репицей. Был у них единственный сын.

Однажды, ещё при жизни Попеля, два незнакомых пилигрима, тщетно просившие пристанища у князя, направились, когда тот им отказал, к хате Пяста. Тут их радушно встретили жбаном мёда и откормленным поросёнком, которые были приготовлены для угощения соседей, приглашённых на пострижины сына. Убогая эта трапеза, как в Кане Галилейской [97] чудом превратилась в изобильную, ибо пилигримы во много раз увеличили количество напитков и мясных блюд. Сыну они дали имя Земовит. Длугош видит в них ангелов либо апостолов Иоанна и Павла, так как они, будучи спрошены, сами назвались этими именами.