Критикон - Грасиан Бальтасар (серии книг читать бесплатно TXT) 📗

Item, старикам разрешается есть и пить часто, но понемножку и повкусней, – разумеется, не впадая в чревоугодие, – дабы сохранить жизнь, которая стоит больше, чем жизнь сотни молодых, вместе взятых. Они вправе повторить слова того, кто сказал: «В церкви и за столом не спешу, себя щажу». Старикам подобает занимать первые места в любом собрании и в любом обществе, хотя бы и пришли позже, – ибо в мир явились раньше других; могут они и сами садиться, когда им позабудут предложить сесть; седины – краса общины, их все должны уважать. Повелеваем старцам во всех делах своих действовать не торопясь, флегматично, – сие не от вялости, но от раздумья и осмотрительности. У кого в ногах свинец, тот не носит на поясе сталь, но пусть ходит с посохом, не столько, чтобы опираться, но чтобы тут же карать, – хоть молодым подобные ласки не по нутру. Разрешается громко кашлять, шаркать и стучать палкой – от стариков должно быть в мире много шуму, да и дома, слыша их приближение, прячутся стыдливо домашние со своими делишками. Старикам дозволяется быть любопытными, обо всем расспрашивать; ежели не будут осведомляться о происходящем, уйдут из жизни, многого не узнав; а посему пусть расспрашивают, что на свете нового, о чем говорят, что вокруг делается; к тому же личности подобает желание знать, что в мире происходит. Да извинят им сухость обхождения, старческой сухостью темперамента порожденную, и да умеряет их суровость чрезмерную живость и неразумный смех молодежи. Разрешается старикам умалять себе годы настолько, насколько другие им прибавляют, либо насколько сами они себе прибавляли в юности..Прощается им раздражительность и нарекания, когда им дурно услужают ленивые слуги, дважды им враги, – как хозяевам и как старикам; к заходящему солнцу люди оборачиваются задом, а к восходящему – лицом. Особливо когда видят, что их ненавидят неблагодарные зятья да пожилые снохи. Пусть заставляют себя уважать и слушать, говоря: «Послушайте старика, молодые, – когда он был молод, его слушали старики» [543]. Наконец, повелеваем им не зубоскалить, но держаться сурово и всегда быть правдивыми, как того требуют их зрелость и достоинство.

Сии законы зачитаны были во всеуслышание, другие же, еще более важные, секретно, и старцы приняли на себя сии обязанности, хотя иные называли это привилегиями.

Затем, перевернув страницу и обернув лицо к противоположной стороне, Секретарь, гневно повысив голос, зачитал следующее:

– Извещаем стариков поневоле, кто прогнил, не успев созреть, одряхлел, не достигнув старости, тех, кто, прожив много лет, жил мало:

Во-первых: да поймут и убедятся, что они действительно стары, – не по зрелости, так по дряхлости; не по знаниям, так по притязаниям; не по заслугам, так по недугам.

Item, подобно тому, как молодым запрещается жениться до известного возраста, так и старым – после известного возраста; на молодой – под страхом смерти, на красивой – под угрозой лишиться имущества и чести. Да не посмеют влюбляться, тем паче в любви изъясняться, ниже играть роль обожателей – под страхом подвергнуться осмеянию; зато им разрешается гулять на кладбищах, куда некая дама послала влюбленного старца как молвою помолвленного со смертью.

Item, запрещается им прибавлять себе годы и, доходя до бесстыдства, уверять, будто им девяносто, а то и все сто; этим они не только обманывают простаков, но и обнадеживают негодников, и те не спешат оставить свои беспутства. Пусть не заботятся о нарядах те, кого ждет саван, и пусть уразумеют, что платье, приличное для молодого, на них покажется шутовским. Пусть не франтят, не носят беретиков, ни крошечных, остроконечных шляп, плоеных воротников, панталонов с буфами, всем на посмешище. И да не будут занудливы те, кто некогда были блудливы, и да не проповедуют, подобно волку, пост давно насытившиеся. А главное, пусть не сквалыжничают, не жадничают, не живут бедняками, чтобы умереть богачами; пусть поймут, как глупо и как жестоко к себе самому отказывать себе во всем, самому недоедать, чтобы потом обжирались неблагодарные наследники; одеваться в старье, чтобы для тех в сундуках сберечь новые платья.

Далее, присуждаем им каждый день вставать с новой хворью, при сохранении всех прежних. Да будут их стоны эхом былых утех – прежде стонали, что удовольствия кончились, теперь – что страдания не кончаются. Как радости – имущество движимое, так горести да будут недвижимым. Пусть старики непрерывно трясут головою, отнюдь не отрицая свои годы, но кивая смерти; пусть непрестанно дрожат и от отвращения к нынешней свой наружности и от стыда за прошлое свое беспутство. И пусть помнят, что живут в долг, – и не для того, чтобы заполнять радостями жизнь, но чтобы заполнять могилы. Пусть невольно плачут те, кто так охотно смеялся, и Гераклитом станет в старости, кто Демокритом был в юности.

Item, пусть терпеливо сносят насмешки над собою, над своим поведением со стороны молодых, когда те говорят о старческих причудах, прихотях, маниях, – молодежь этому научилась от них самих и мстит за прежних стариков. Пусть те, кто так и не стал взрослым, не дивятся, что с ними обходятся как с детьми, не сетуют, что родные дети не воздают почет тому, кто не сумел основать род. Пусть тот, кто одною ногой стоит в черной могиле, не стоит другою на зеленом лугу наслаждений: зелеными да не будут те, кто уже иссох, и не походят на вертопрахов те, кто рассыпается в прах. Наконец, пусть ходят соответственно тому, что они суть: удрученные, склоненные к земле – будущему своему пристанищу, – неся бремя горба, не мудрости, и платя удушливым кашлем подушную дань старости.

Налагаются на них сии повинности, а также многие другие, и да сопутствуют им проклятия родственников и сугубые – невесток.

Когда торжественное чтение завершилось, морщинистая королева повелела, чтобы к ее ветхому трону приблизились Критило и Андренио, каждый со своей стороны. Критило она протянула руку, на Андренио наложила руку. Критило получил от нее посох, похожий на скипетр, Андренио – посох-палку. Критило седина пожалована как венец, Андренио – как напоминание про конец. Критило почтили званием старца, Андренио – прозвали старичком, даже старикашкой. После чего королева отправила их пройти последний акт трагикомедии жизни – Критило вел, Андренио следом брел. Тут Старость обернулась к Времени, доверенному своему министру, и велела дать им дорогу – как ни ужасны узилища Старости, многим они что кущи райские, лишь бы дальше не идти, на бойню не угодить.

Сделав несколько шагов, отнюдь не торопливых, встретили странники подонка, прегнусного типа, – каких на каждом углу по дюжине, – Андренио с удивлением на него поглядел, Критило же вмиг разглядел: оба поняли, что он из тех, у кого язык дырявый, – слова так и текут, а мыслей самая малость. Есть молодчики похуже тех, у кого в одно ухо входит, в другое выходит, – нет, у этих-то входит в оба уха, но тут же уходит через язык, да с таким недержанием речи, что внутри ничего не остается, будь то серьезное дело, важный секрет, заветная тайна: ни о своей, ни о чужой беде они не промолчат, особенно как от гнева или веселья во рту жар подымется – собеседнику даже не приходится ссылаться, искренне или притворно, на незнание или подзадоривать возражениями. Этакий пустобрех ни в чем не знает удержу, сам признается, что не способен ни желудок сдержать, ни со своим языком справиться. Полдня не сохранит тайну, и потому его величают «дон такой-то, язык без костей». Кому надо что-либо разгласить, да побыстрее, пользуются им, как дурачком безмозглым. Попробуй открой ему секрет, он прямо лопается от желания выболтать. Горе тому, кто, по неведению или оплошности, пустомеле доверится, – оглянуться не успеешь, как вытащат тебя на площадь, к позорному столбу, даже четвертуют. И напротив, те, кто пустомелю знают, так устраивают, чтобы он прослыл автором того, что им самим высказать неудобно. Короче: разносчик сплетен, подставной язык (не лицо!), не bello dicitore [544], но гадкий пустослов.