Обломов - Гончаров Иван Александрович (электронная книга TXT) 📗
— А дела не смыслят, — прибавил Тарантьев.
— Нет, брат, смыслят: дело-то нынче не такое, всякий хочет проще, все гадят нам. Так не нужно писать: это лишняя переписка, трата времени, можно скорее… гадят!
— А контракт-то подписан: не изгадили! — сказал Тарантьев.
— То уж, конечно, свято. Выпьем, кум! Вот пошлет Затертого в Обломовку, тот повысосет немного: пусть достается потом наследникам…
— Пусть! — заметил Тарантьев. — Да наследники-то какие: троюродные, седьмая вода на киселе.
— Вот только свадьбы боюсь! — сказал Иван Матвеевич.
— Не бойся, тебе говорят. Вот помяни мое слово.
— Ой ли? — весело возразил Иван Матвеевич. А ведь он пялит глаза на мою сестру… — шопотом прибавил он.
— Что ты? — с изумлением сказал Тарантьев.
— Молчи только! Ей-богу, так…
— Ну, брат, — дивился Тарантьев, насилу приходя в себя, — мне бы и во сне не приснилось! Ну, а она что?
— Что она? Ты ее знаешь — вот что!
Он кулаком постучал об стол.
— Разве умеет свои выгоды соблюсти? Корова, сущая корова: ее хоть ударь, хоть обними — все ухмыляется, как лошадь на овес. Другая бы… ой-ой! Да я глаз не спущу — понимаешь, чем это пахнет!
XI
"Четыре месяца! Еще четыре месяца принуждений, свиданий тайком, подозрительных лиц, улыбок! — думал Обломов, поднимаясь на лестницу к Ильинским. — Боже мой! когда это кончится? А Ольга будет торопить: сегодня, завтра. Она так настойчива, непреклонна! Ее трудно убедить…"
Обломов дошел почти до комнаты Ольги, не встретив никого. Ольга сидела в своей маленькой гостиной, перед спальной, и углубилась в чтение какой-то книги.
Он вдруг явился перед ней, так что она вздрогнула, потом ласково, с улыбкой, протянула ему руку, но глаза еще как будто дочитывали книгу: она смотрела рассеянно.
— Ты одна? — спросил он ее.
— Да, ma tante уехала в Царское Село, звала меня с собой. Мы будем обедать почти одни: Марья Семеновна только придет, иначе бы я не могла принять тебя. Сегодня ты не можешь объясниться. Как это все скучно! Зато завтра… — прибавила она и улыбнулась. — А что, если б я сегодня уехала в Царское Село? — спросила она шутливо.
Он молчал.
— Ты озабочен? — продолжала она.
— Я получил письмо из деревни, — сказал он монотонно.
— Где оно? с тобой?
Он подал ей письмо.
— Я ничего не разберу, — сказала она, посмотрев на бумагу.
Он взял у ней письмо и прочел вслух. Она задумалась.
— Что ж теперь? — спросила она помолчав.
— Я сегодня советовался с братом хозяйки, — отвечал Обломов, — и он рекомендует мне поверенного, Исая Фомича Затертого: я поручу ему обделать все это..
— Чужому, незнакомому человеку! — с удивлением возразила Ольга. — Собирать оброк, разбирать крестьян, смотреть за продажей хлеба…
— Он говорит, что это честнейшая душа, двенадцать лет с ним служит… Только заикается немного.
— А сам брат твоей хозяйки каков? Ты его знаешь?
— Нет, да он, кажется, такой положительный, деловой человек, и притом я живу у него в доме: посовестится обмануть!
Ольга молчала и сидела, потупя глаза.
— Иначе ведь самому надо ехать, — сказал Обломов, — мне бы, признаться, этого не хотелось. Я совсем отвык ездить по дорогам, особенно зимой… никогда даже не езжал.
Она все глядела вниз, шевеля носком ботинки.
— Если даже я и поеду, — продолжал Обломов, — то ведь решительно из этого ничего не выйдет: я толку не добьюсь, мужики меня обманут, староста скажет, что хочет, — я должен верить всему, денег даст, сколько вздумает. Ах, Андрея нет здесь: он бы все уладил! — с огорчением прибавил он.
Ольга усмехнулась, то есть у ней усмехнулись только губы, а не сердце: на сердце была горечь. Она начала глядеть в окно, прищуря немного один глаз и следя за каждой проезжавшей каретой.
— Между тем поверенный этот управлял большим имением, — продолжал он, — да помещик отослал его именно потому, что заикается. Я дам ему доверенность, передам планы: он распорядится закупкой материалов для постройки дома, соберет оброк, продаст хлеб, привезет деньги, и тогда… Как я рад, милая Ольга, — сказал он, целуя у ней руку, — что мне не нужно покидать тебя! Я бы не вынес разлуки, без тебя в деревне, одному… это ужас! Но только теперь нам надо быть очень осторожными.
Она взглянула на него таким большим взглядом и ждала.
— Да, — начал он говорить медленно, почти заикаясь, — видеться изредка, вчера опять заговорили у нас даже на хозяйской половине… а я не хочу этого… Как только все дела устроятся, поверенный распорядится стройкой и привезет деньги… все это кончится в какой-нибудь год… тогда нет более разлуки, мы скажем все тетке, и… и..
Он взглянул на Ольгу: она без чувств. Голова у ней склонилась на сторону, из-за посиневших губ видны были зубы. Он не заметил, в избытке радости и мечтанья, что при словах: "когда устроятся дела, поверенный распорядится", Ольга побледнела и не слыхала заключения его фразы.
— Ольга!.. Боже мой, ей дурно! — сказал он и дернул звонок.
— Барышне дурно, — сказал он прибежавшей Кате. — Скорее, воды!.. спирту…
— Господи! Все утро такие веселые были… Что с ними? — шептала Катя, принеся со стола тетки спирт и суетясь со стаканом воды.
Ольга очнулась, встала с помощью Кати и Обломова с кресла и, шатаясь, пошла к себе в спальню.
— Это пройдет, — слабо сказала она, — это нервы, я дурно спала ночь. Катя, затвори дверь, а вы подождите меня: я оправлюсь и выйду.
Обломов остался один, прикладывал к двери ухо, смотрел в щель замка, но ничего не слышно и не видно.
Чрез полчаса он пошел по коридору до девичьей и спросил Катю: "Что барышня?"
— Ничего, — сказала Катя, — они легли, а меня выслали, потом я входила: они сидят в кресле.
Обломов опять пошел в гостиную, опять смотрел в дверь — ничего не слышно.
Он чуть-чуть постучал пальцем — нет ответа.
Он сел и задумался. Много передумал он в эти полтора часа, много изменилось в его мыслях, много он принял новых решений. Наконец он остановился на том, что сам поедет с поверенным в деревню, но прежде выпросит согласие тетки на свадьбу, обручится с Ольгой, Ивану Герасимовичу поручит отыскать квартиру и даже займет денег… немного, чтоб свадьбу сыграть.
Это долг можно заплатить из выручки за хлеб. Что ж он так приуныл? Ах, боже мой, как все может переменить вид в одну минуту! А там, в деревне, они распорядятся с поверенным собрать оброк, да, наконец, Штольцу напишет: тот даст денег и потом приедет и устроит ему Обломовку на славу, он всюду дороги проведет, и мостов настроит, и школы заведет… А там они, с Ольгой!.. Боже! вот оно, счастье!.. Как это все ему в голову не пришло!
Вдруг ему стало так легко, весело, он начал ходить из угла в угол, даже пощелкивал тихонько пальцами, чуть не закричал от радости, подошел к двери Ольги и тихо позвал ее веселым голосом:
— Ольга, Ольга! Что я вам скажу! — говорил он, приложив губы сквозь двери. — Никак не ожидаете…
Он даже решил не уезжать сегодня от нее, а дождаться тетки. "Сегодня же объявим ей, и я уеду отсюда женихом".
Дверь тихо отворилась, и явилась Ольга, он взглянул на нее и вдруг упал духом: радость его как в воду канула: Ольга как будто немного постарела. Бледна, но глаза блестят, в замкнутых губах, во всякой черте таится внутренняя напряженная жизнь, окованная, точно льдом, насильственным спокойствием и неподвижностью.
Во взгляде ее он прочел решение, но какое — еще не знал, только у него сердце стукнуло, как никогда не стучало. Таких минут не бывало в его жизни.
— Послушай, Ольга, не гляди на меня так: мне страшно! — сказал он. — Я передумал: совсем иначе надо устроить… — продолжал потом, постепенно понижая тон, останавливаясь и стараясь вникнуть в этот новый для него смысл ее глаз, губ и говорящих бровей. — Я решил сам ехать в деревню, вместе с поверенным… чтоб там… — едва слышно досказал он.
