Я, бабушка, Илико и Илларион - Думбадзе Нодар Владимирович (первая книга txt) 📗
– Ну, знаешь, дорогой мой. Илико всю свою жизнь был сумасшедшим, и бродит он больше ночью, чем днем, так он тоже влюблен? Как ты думаешь? – сказал Илларион.
– Эй ты, старик, языку волю не давай! – вскочил Илико. – Мальчишка нацарапал какую-то чушь, при чем тут я! Спрячь сейчас же свою мазню, негодяй! – набросился он на меня.
– Погодите, сперва разберем стихи! – остановил его Илларион. – Вот у тебя сказано: луна по небу плывет, и тут же – снег, буран. Как же это? А?
Неожиданный вопрос застал меня врасплох.
– И еще. Вот ты говоришь: бессонница у тебя, ветер, снег, ненастье, мир рушится. Чему же ты радуешься? От какого такого счастья у тебя слезы льются, болван?!
– Да что вы в стихах понимаете, из ума вы оба выжили! – обиделся я.
Илико разлил вино. Илларион поднял стакан, привлек меня к себе и сказал ласково:
– Другая у тебя, дорогой мой, беда… Знаю я, отчего люди становятся поэтами… Когда я был мальчишкой, вроде тебя, я тоже сочинял стихи. Помнишь, Илико?
Илико утвердительно кивнул головой и захихикал.
– Тогда я и тебя принял за сумасшедшего, но потом все прошло… Так и с ним будет!
– Вот так-то, сынок… А стихи ты пиши! За это людей не наказывают… Твоей девчонке, если она такая же дура, вроде тебя, может, и понравится. А не понравятся – не горюй. Эта маленькая пташка – любовь – только что снесла яичко в твоем сердце. Пройдет время – вылупятся птенчики, оперятся, полетят. А потом – айда… Будешь бродить по свету влюбленный… За твою любовь, мой мальчик!
Я стоял смущенный, с опущенной головой и молча слушал Иллариона… И мне казалось, что он бережно держал на ладони мое сердце и читал все, что там было написано.
Первая лювовь
– Чигогидзе!
– Здесь!
– Каландадзе!
– Я здесь!
– Сихарулидзе!
– Сихарулидзе заболел! Чкония, Центерадзе, Бурчуладзе, Коридзе, Нинидзе и Глонти пошли провожать его.
– Пошли бы уж всем классом… – сказал сердобольный учитель. Вашаломидзе! Вашаломидзе!! Ваша-ло-ми-дзе!!! – надрывался учитель и стучал по столу кулаком.
– Здесь я, уважаемый учитель!
– Будешь ты здесь или не будешь, все равно от этого мало пользы!
– «Быть или не быть, вот в чем вопрос!» – патетически изрек Ромули.
– Ромули Каландадзе, изволь выйти из класса!
– Холодно, учитель!
– Бери свою долю дров и убирайся! – поддержал я учителя.
Ромули вышел, бросив на меня испепеляюший взгляд. А над моей головой разразилась страшная гроза.
– Вашаломидзе, что было задано на сегодня?
– Применение соды…
– Ну, пожалуй-ка отвечать!
Я удрученно поплелся к доске.
– Слушаю вас!
– Существует несколько способов применения соды, – начал я. – Илико Чигогидзе, к примеру, насыпает соду на кончик языка и глотает прямо без воды; Илларион Шеварднадзе чайную ложку соды растворяет в стакане теплой воды, а моя бабушка…
– Вашаломидзе, убирайся вон!.. Кто живет с ним по соседству?
– Я! – встала Мери Сихарулидзе.
– После уроков отнесешь записку его бабушке… А ты чего стал! Вон из класса!
– Я-то уйду, но кто же в классе останется?
– Выходи… – прошептал учитель, поглядывая на чернильницу.
Я поспешно удалился. Вряд ли мог так сильно обрадоваться Колумб при виде земли, как обрадовался Ромули моему появлению.
– Вытурили?
– По твоей милости!
– Вот еще! Я-то при чем? Сидишь на уроке как пень… Думаешь, я не знаю, что ты влюблен?
– В кого, дурак?
– В Мери!
– Скажешь еще раз – получишь по морде!
– А я при чем? Весь класс об этом говорит.
– Да ты обалдел! Какое время нам любить?
– Подумаешь! Бабушка моя вышла замуж в четырнадцать лет!
– Ну и что ты хочешь?
– Я ничего. Если ты хочешь, скажу ей…
– Если бы любил, сам бы сказал…
– Как же, скажешь! В любви объясниться – это тебе не урок отвечать! Здесь без письма не обойтись!
– А ты писал когда-нибудь такие письма?
– Ого! Еще сколько!
Я испытующе взглянул на Ромули – не хитрил ли он? Но глаза Ромули светились неподдельной искренностью. Я поверил ему.
– Ромули, ты для меня все равно что родной брат… Ну, что скрывать… Помоги мне! Люблю ее, понимаешь?!
Ромули даже заржал от восторга. Он крепко обнял меня, приподнял, потом опустил на землю и заявил:
– Все в порядке! Остальное – за мной!
Свободного времени у нас было хоть отбавляй. Мы забрались в пустую классную комнату. Я уселся за стол, Ромули, заложив руки за спину, зашагал взад и вперед.
– Начнем… «Моя ненаглядная, дорогая, несравненная! Любовь – это величайшее чувство. От любви человек немеет, глохнет, слепнет, теряет рассудок…»
– Неправда! – возразил я.
– Знаю, но так нужно… Продолжай: «С тех пор как я впервые увидел тебя, я познал абсолютную истину красоты. Я понял смысл своего бытия, я воспринял тебя как апофеоз духовной красоты и эстетического наслаждения…»
– Ромули, откуда ты берешь такие слова? – спросил я, потрясенный.
– Один студент из Тбилиси прислал моей сестре письмо. Он влюблен в нее.
– И что же, она собирается выйти за него замуж?
– Собиралась. Но потом один наш знакомый из Тбилиси сообщил, что тот студент сошел с ума… Продолжай: «Нет смысла скрывать, я люблю тебя больше жизни. Будь моим духовным другом, молю тебя. Меня лишили покоя твои глаза, ресницы, твой взгляд, твои жемчужные зубы, коралловые губы, агатовые волосы, пальцы, руки – вся ты. С тобой навеки, или смерть мне! На этом кончаю. До свидания!..»
– Ну как? – спросил Ромули и подбоченился.
– Еще немного – и твоя сестра попалась бы на удочку, – сказал я.
– Камень прошибет! – сказал Ромули.
Я помчался на почту, купил конверт, вложил письмо, лизнул конверт, заклеил и спрятал его в карман.
К концу последнего урока я незаметно засунул письмо в сумку Мери и замер, как покойник. Я не слышал, как прозвенел звонок, как разошлись товарищи. Я все сидел за партой, словно в дурмане, и не двигался, пока не пришла уборщица.
– С каких пор ты так полюбил школу, Вашаломидзе, что и домой не идешь? Подними ноги, вымести надо, – обратилась она ко мне.
– Здравствуйте, тетя Мака!
– Господи помилуй! Ты что, впервые меня видишь сегодня?
– До свидания, тетя Мака!
– Спаси его господи! – Женщина перекрестилась и, подозрительно косясь на меня, поспешно вышла из комнаты.
Вечером я снова сидел у Илико и сражался в нарды. Я так увлекся игрой, что почти забыл про письмо.
– Ну как, больше не написал стихотворения? – спрашивал меня Илико.
– Прочти, будь человеком! – ухмылялся Илларион.
– Илико! – раздалось со двора.
– Кто там?
– Это я, Ольга. Мой прохвост у тебя?
– Заходи, заходи, Ольга! Здесь он!
В комнату, сгорбившись, вошла бабушка, сняла шаль, поставила палку в угол, присела к огню и, помолчав немного, обратилась ко мне:
– Зурико, сынок, сколько лет твоему учителю химии?
– М-м-м, лет тридцать – тридцать пять… А в чем дело? – сказал я и превратился в слух.
– Он немножко… не того?.. Не тронутый?
– От такого ученика – да не тронуться! – сказал Илико.
– Что ты, бабушка! Да у него из ушей мозги капают, – сказал я.
– Илларион, посмотри, ради бога, что он тут мне пишет! – сказала бабушка, протягивая Иллариону письмо.
Я похолодел…
Илларион надел очки, развернул письмо и спросил:
– Кто тебе принес письмо, Ольга?
– Мери, дочь Ладико Сихарулидзе.
Илларион не спеша начал читать:
– «Моя ненаглядная, дорогая, несравненная…»
– Это он тебе пишет? – спросил Илико бабушку.
– Мне, клянусь тобой!
Во рту у меня пересохло, руки похолодели, на лбу выступил пот. Илларион продолжал:
