Приключения в Красном море. Книга 2 (Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс) - Монфрейд Анри де (версия книг .txt) 📗
Несмотря на то что вино ударило мне в голову, я еще не утратил здравого смысла. Я убедился, что телеграмма, отправленная из Стено, касалась меня лично, и слова Ставро подтверждают очевидное: он должен представить меня метру, главе их организации, и я во власти этих людей. До сих пор они предоставляли мне свободу действий, ведя за мной тайную слежку; теперь, когда я повязан по рукам и ногам и не могу отступать, им остается только продиктовать мне свои условия. Если бы они нашли спрятанный товар, вопрос бы отпал сам собой. Они были уверены, что сумеют завладеть ящиками с гашишем, зная, что единственный путь для меня — зарыть их в песке. Но они ничего не нашли, и, значит, борьба еще не окончена. Догадывается ли Ставро, что товар у меня на борту? Не думаю, ибо, судя по его двусмысленным улыбкам и расплывчатым намекам, ничего определенного ему не известно. Если бы он знал правду, то одним словом заставил бы меня согласиться на любые условия. Нет, он ничего не подозревает и полагает, что я лишь перепрятал ящики в другое место.
Мне следует продолжать борьбу. Ставро и его сообщники — отнюдь не злодеи, они вели честную игру, пытаясь взять надо мной перевес, и убедились, что мы можем сражаться на равных.
Решено, что завтра мы вместе отправимся в Каир на встречу с магистром контрабандистов.
Мы садимся в поезд в семь часов утра. Ставро едет в другом вагоне и присоединяется ко мне только на вокзале в Каире. Кучер подъехавшего экипажа везет нас куда-то, не спрашивая адреса.
Вскоре мы оказываемся на улице, где тянутся вереницей магазины похоронных принадлежностей. Такое изобилие можно встретить лишь в египетских и греческих городах. Экипаж останавливается перед одной из лавок, в огромной витрине которой выставлена коллекция гробов. Одни из них занимают вертикальное положение и раскрыты, точно шкатулки, являя взору свою шелковую изнанку нежного оттенка. Два-три самых красивых гроба, лежащих горизонтально на подставках, украшены позолоченными барельефами и резными ручками. На фоне траурного убранства движутся оживленные, весело болтающие или попивающие кофе за столиком люди.
В глубине лавки за большим министерским письменным столом сидит энергичный человек лет сорока, выправкой напоминающий военного. Это хозяин заведения, который сейчас беседует с двумя дамами в трауре.
Ставро здоровается за руку с посетителями, пьющими кофе, окрестными лавочниками и местными жителями, которые забежали сюда на минутку. Некоторые из них говорят по-французски. Ставро представляет меня как туриста, приехавшего поглядеть на пирамиды.
Наконец хозяин оставляет своих клиенток, препоручив их заботам приказчика, который поможет им выбрать гроб для усопшего родственника, и подходит к нам с протянутой для приветствия рукой и любезной улыбкой. Он говорит мне как старому приятелю:
— Давайте поедем ко мне, жена будет счастлива с вами познакомиться и поговорить по-французски, ведь она воспитывалась во Франции.
К двери подъезжает катафалк, запряженный двумя великолепными черными рысаками. Он словно поджидает нас, и я бы не удивился, если бы мой новый знакомый пригласил нас в этот странный экипаж. Но катафалк приехал всего лишь за похоронными принадлежностями. Мы садимся в роскошное ландо, видимо, тоже предназначенное для траурных церемоний. Коляска привозит нас в новый район и останавливается перед домом с розовыми мраморными балконам. Мы поднимаемся по мраморной лестнице, обрамленной бронзовыми статуями с шаровидными светильниками. Сторож-бербер, одетый в длинную рубаху с голубым поясом, приветствует нас почтительным поклоном и ведет в покои.
В Египте нет консьержей, их заменяют сторожа, которые выполняют различные поручения — от покупок до передачи любовных посланий.
Поднявшись на третий этаж, мы входим в роскошные апартаменты, где уже в прихожей теряешься среди бесчисленных отражений зеркальных дверей. Пол устлан медвежьими шкурами, бухарскими коврами и уставлен кадками с пальмами и другими деревьями.
Меня вводят в гостиную, обставленную с вызывающей роскошью. Хозяин усаживает меня в кресло с позолоченными ручками, обитое желтым шелком, напротив огромной витрины, в которой, точно в лавке ювелира, красуются серебряные блюда, ковши и кубки.
Горгис — так зовут хозяина дома, наслаждается впечатлением, произведенным на меня его дворцом. Я сразу же разгадываю сущность этого чудом разбогатевшего выскочки, который по-прежнему остается человеком действия. Я подмечаю в нем сходство с Петросом Караманосом. Он показывает мне свои сокровища с такой наивной и естественной гордостью, точно хвастаясь: «Я сам все это заработал», что симпатия к нему невольно возрастает. Мы говорим о моей поездке в Стено, о Папаманоли и госпоже Смирнео, и я рассказываю ему новости о родственниках, ибо Петрос — двоюродный брат хозяина.
Ставро чувствует себя в пышной гостиной не в своей тарелке. Он мнет в руках свою фетровую шляпу, которую поначалу забыл снять, и наконец удаляется под предлогом какого-то дела, оставив меня наедине с Горгисом. Вскоре появляются другие члены семьи — трое чудесных детей, младшего из которых держит на руках аккуратно одетая няня. Старший — мальчуган лет восьми — отвешивает мне изысканный поклон, как заправский англичанин. Чувствуется, что утонченная вежливость этих детей соответствует дорогостоящей обстановке.
За ними входит мать — красивая, полноватая по восточной моде, очень элегантная женщина. Она безупречно говорит по-французски, и ее манеры свидетельствуют о хорошем воспитании. Она заводит разговор о Франции и Париже, рассказывает о своих любимых книгах и современной музыке. Горгис не принимает участие в этом светском разговоре, и чувствуется, что ему не по себе.
Затем подают обед в величественной столовой, где на полках из хрусталя выставлена всевозможная серебряная посуда. Стол заставлен бокалами различной величины, букетами цветов и т. д. Обед, доставленный из ресторана, включает традиционных лангуст и фигурный торт. На десерт подают пирожные и прочие сласти, которые дети крошат и бросают под стол собакам.
После обеда возвращается Ставро, и мы отправляемся втроем в кабаре, где Горгис заказал роскошную ложу рядом с ложей хедива. Горгис веселится, как ребенок, выдавая свою простую матросскую натуру. Великан Ставро, похожий на разбойника даже в городском костюме, выглядит гораздо изысканнее своего друга, видимо, благодаря некоторым понятиям о культуре, которыми он обязан брату.
Тайная зависть, которую внушает ему великолепный дом Горгиса, читается в его легкой презрительной усмешке при виде бурного восторга бывшего матроса, хохочущего над грубыми шутками клоунов. Время от времени он бросает на меня скучающий взгляд умудренного опытом человека, которому претят ребяческие забавы.
В той же ложе мы говорим о делах, и Горгис сразу же перевоплощается. Он ведет себя подчеркнуто благородно, что выгодно отличает его от мелочного Ставро. Он соглашается на все мои условия и готов сразу же заплатить мне половину стоимости товара. Несколько раз он обрывает Ставро, который пытается торговаться и скряжничает по мелочам, по мнению Горгиса, не стоящим обсуждения, и прямо в этой ложе он запросто вынимает из кармана огромную пачку банкнот, откуда очень небрежно извлекает 500 египетских ливров. Мне с трудом удается распихать их по карманам.
Завтра мы покончим с деталями плана, по которому будет проводиться поставка.
Для меня была забронирована комната в довольно невзрачном с виду греческом отеле, где хозяином был друг Горгиса. Прежде чем расстаться, Ставро долго рассказывает мне о своем компаньоне с некоторой долей иронии, поскольку считает его любовь к роскоши неуместной и смешной. Они оба начинали матросами на гребном судне, потом Горгис понемногу организовал их собственное дело и через десять лет он разбогател.
— Мне доставались одни кости, — с горечью говорит Ставро. — О! Он знает толк в делах, но прежде всего думает о себе. Если бы вы знали, как все «счастливы» в его доме! Жене он отказывает во всем, она настоящая мученица, он обращается с ней, как с рабыней, но если нужно, может с безумной расточительностью сорить деньгами. Ну, вы помните, как было сегодня? Порядочности он лишен начисто. Все счета ведет он сам, и ни разу по его вине никто не потерял ни сантима, так что на этот счет вы можете быть спокойны, тем более, что ему очень льстит иметь с вами дело, поскольку он чувствует в вас светского человека. Ничто не доставляет ему большего удовольствия, чем окружать себя людьми, на которых он хочет походить.
