Атлант расправил плечи. Часть III. А есть А (др. перевод) - Рэнд Айн (серии книг читать онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
— Мистер Риарден… я… я очень вам симпатизировал.
— Знаю.
У парня не было сил улыбнуться, но в глазах его играла улыбка, когда он смотрел на лицо Риардена, на то, что искал, сам не зная того, всю свою короткую жизнь, искал как образ того, что должно было стать его ценностями.
Потом голова его запрокинулась, и в лице не было конвульсий, лишь губы слегка шевельнулись, но тело дернулось в краткой конвульсии, напоминавшей последний протестующий крик. И Риарден продолжал медленно идти, не меняя шага, хотя знал, что в осторожности больше нет нужды, так как то, что он нес, было представлением учителей парня о человеке — набором химических соединений.
Риарден шел так, словно это был его ритуал отдачи последнего долга и проводов в последний путь парня, умершего у него на руках. Он испытывал такой сильный гнев, что мог назвать его только распирающим изнутри желанием: убивать.
Это желание было обращено не на неизвестного бандита, который стрелял в парня, не на грабителей-бюрократов, нанявших его, а на учителей, которые направили безоружного парня под винтовку бандита, на добрых, внушающих доверие убийц из аудиторий колледжа, неспособных ответить на вопросы пришедших искать разума детей и черпавших удовольствие в том, что калечили юные умы, доверенные их попечению.
«Мать этого парня, — думал он, — она дрожала от покровительственной заботы над его неуверенными шагами, когда учила его ходить, отмеряла его молочную смесь с ювелирной точностью, слушала с ревностной пылкостью все последние слова науки о его питании и гигиене, оберегала его неокрепшее тельце от микробов. А потом она отправила его в школу, где ее сына превращали в измученного невротика люди, учившие, что у него нет разума, и он не должен пытаться думать. Если бы она кормила его гнилыми отбросами, — думал он, — подмешивала отраву ему в еду, это было бы не столь жестоким, не столь роковым».
Он подумал о всех живых существах, обучающих детенышей искусству выживания, о кошках, учащих котят охотиться, о птицах, старательно обучающих птенцов летать, однако человек, для которого орудием выживания является разум, не только не учит ребенка думать, но ставит целью воспитания разрушение его мозга, убеждение, что мысль тщетна и пагубна, пока ребенок не начал думать.
От первой демагогической фразы, брошенной в ребенка, до последней, обучение походит на удары с целью остановить его двигатель, ослабить способности его сознания. «Не задавай столько вопросов, дети должны быть видны, но не слышны!» «Кто ты такой, чтобы думать? Это так, потому что я так говорю!» «Не спорь, слушайся!» «Не пытайся понять, верь!» «Не протестуй, приспосабливайся!» «Не высовывайся, будь как все!» «Не борись, соглашайся!» «Душа важнее разума!» «Кто ты такой, чтобы знать? Родители знают лучше!» «Кто ты такой, чтобы знать? Общество знает лучше!» «Кто ты такой, чтобы знать? Бюрократы знают лучше!» «Кто ты такой, чтобы возражать? Все ценности относительны!» «Кто ты такой, чтобы хотеть избежать бандитской пули? Это всего лишь личное предубеждение!»
«Люди содрогнулись бы, — думал Риарден, — если бы увидели, что птица выщипывает перья из крыльев птенчика, потом выталкивает его из гнезда, чтобы он силился выжить, однако именно так поступают со своими детьми. Этого парня, вооруженного лишь бессмысленными фразами, бросили в борьбу за существование, он брел ощупью в кратких, обреченных на неудачу потугах, выкрикивал негодующий, недоуменный протест и погиб при первой попытке воспарить на своих искалеченных крыльях. Но ведь некогда существовали учителя иного рода, — думал он, — и воспитали людей, создавших эту страну; матери должны ползком на коленях искать людей вроде Хью Экстона, найти их и упросить вернуться».
Риарден вошел в ворота завода, едва замечая охранников, глядевших во все глаза на его лицо и ношу; не остановился выслушать их, когда они указывали на бой вдали; он медленно шел к клину света из открытой двери больничного здания. Вошел в освещенную комнату, заполненную людьми, окровавленными бинтами и запахом антисептиков; безо всяких объяснений положил свою ношу на скамью и вышел, не оглядываясь.
Он пошел по направлению главных ворот, к свету огня и звукам выстрелов. Время от времени видел немногочисленных людей, бежавших между зданиями или прятавшихся за темными углами, их преследовали охранники и рабочие; с удивлением заметил, что его рабочие хорошо вооружены. Они, казалось, подавили бандитов на заводской территории, и осталось побить только осаждавших ворота. В полосе света Риарден увидел подонка, бьющего обрезком трубы по стене из стеклянных панелей с каким-то зверским удовольствием, приплясывающего, как горилла, под звон бьющегося стекла, потом трое крепких людей набросились на него, скрутили и повалили на землю.
Осада у ворот как будто ослабевала, словно хребет толпы был сломан. Он слышал вдалеке пронзительные крики нападавших, однако выстрелы с дороги становились все реже, пожар в проходной был погашен, на балконах и в окнах были вооруженные люди, расставленные в хорошо спланированной обороне.
Подойдя ближе, Риарден увидел на крыше постройки над воротами стройного человека, он держал по пистолету в каждой руке и, укрываясь за трубой, стрелял быстро, казалось, одновременно в две стороны, словно часовой, защищающий подходы к воротам. Его уверенные движения, манера стрелять, не целясь, внезапно, но без промаха, делала его похожим на героя вестерна. И Риарден наблюдал за ним с беспристрастным удовольствием, словно эта битва на заводе его уже не касалась, но он все еще мог наслаждаться зрелищем мастерства и уверенности, с которыми люди того отдаленного времени сражались со злом.
Блуждающий луч прожектора коснулся лица Риардена, и когда прошел мимо, он увидел, что человек на крыше наклонился, словно глядя в его сторону. Жестом велел кому-то занять его место и поспешно покинул свой пост.
Риарден быстро шел, но вдруг сбоку, из прохода между зданиями, услышал пьяный крик: «Вот он!» Хэнк повернулся и увидел двух здоровенных, приближающихся к нему людей. Увидел злобное, тупое лицо с растянутыми в невеселой улыбке губами, дубинку в поднимающейся руке, услышал топот ног подбегающего с другой стороны человека, попытался отклонить от удара голову, потом дубинка обрушилась на нее сзади. И в эту минуту раскалывающейся тьмы, когда он шатался, отказываясь верить в случившее, а потом почувствовал, что падает, Риарден ощутил, как его подхватила, не дав упасть, чья-то сильная рука. Он услышал выстрел в дюйме от своего уха и в ту же секунду другой из того же пистолета, но эти звуки казались далекими, слабыми, словно он упал в шахтный ствол.
Первым, что испытал Риарден, открыв глаза, было ощущение глубокого покоя. Потом он увидел, что лежит на кушетке в современной, строго обставленной комнате, и понял, что это его кабинет, и что двое стоящих подле него — заводской врач и директор завода. Хэнк почувствовал легкую боль в голове, она была бы неистовой, если бы он на ней сосредоточился, и пластырь на боку головы. Ощущение покоя представляло собой знание, что он свободен.
Пластырь и кабинет не могли приниматься или существовать совместно — жить с этим сочетанием было невозможно. Это были уже не его битва, не его работа, не его дело.
— Думаю, доктор, у меня все будет хорошо, — сказал Риарден, поднимая голову.
— Да, к счастью. — Врач смотрел на него так, словно до сих пор не мог поверить, что это произошло с Риарденом на его заводе, голос врача был напряженным от гнева, преданности и возмущения. — Ничего серьезного, лишь рассечение кожи и легкое сотрясение. Но вы должны воспринять это спокойно и позволить себе отдохнуть.
— Позволю, — твердо сказал Риарден.
— Все кончено, — сказал директор, указав на завод за окном. — Мы побили этих мерзавцев и обратили в бегство. Не беспокойтесь, мистер Риарден. Все кончено.
— Да, — сказал Риарден. — Доктор, у вас, должно быть, еще много работы.
— Да! Вот не думал, что доживу до такого дня, когда…
