Критикон - Грасиан Бальтасар (серии книг читать бесплатно TXT) 📗

– И это – ваше чудо, и это – чертог? – воскликнул Андренио. – Ради этого мы потели и пыхтели? Какой жалкий вид! Что же будет внутри? Куда привлекательней снаружи был дворец чудовищ! Нас обманули.

И со вздохом Лученосный молвил:

– Знайте же, небу смертные отдают только худшее, что есть на земле; добродетели посвящают недужную старость, истрепанную треть жизни; в монастырь отдают дочь-дурнушку; в священники – горбатого сына; на милостыню – фальшивый реал; на десятину – скудные гроздья, а себе требуют лучшую долю в раю. К тому же, судите вы о плоде по кожуре. Здесь же все – миру наоборот, снаружи безобразие, внутри, красота; с виду убожество, по сути богатство; издали печаль, вблизи блаженство; это и есть приобщиться к радости господней. Камни сии, столь мрачные с виду, подлинно драгоценны, они безоаровые, изгоняют любую отраву; дворец этот сплошь из пластырей и противоядий – ни змеям, ни драконам, его осаждающим, не приступиться.

Дворцовые двери стояли раскрытые ночью и днем – тут всегда день; вход на небо для всех свободен. Правда, охраняли его два великана, разбухшие от гордыни уроды, у каждого на плечах по две дубинки, окованные железом и усеянные шипами, – пробовать на стойкость. Кто желал войти, на того великаны замахивались, каждый удар – смертоносная молния. Увидев это, Андренио сказал:

– Да, все прежние преграды – пустяк перед этой. До сих пор мы боролись только со скотами и скотскими вожделениями, а это люди, да еще какие.

– Верно, – сказал Лученосный, – это уже поединок личностей. Знайте, когда все позади, выходят из засады чудовища самодовольства и гордыни – и все победы жизни вашей прахом. Но отчаиваться не надо, найдутся способы справиться и с ними. Помните, исполинов побеждают карлики, больших – меньшие, даже наименьшие [483]. Способ же вести борьбу – обратный обычному в мире. Ни к чему здесь храбриться да хорохориться, нечего лезть напролом, надо смириться, сжаться. И когда они, великаны эти, преисполнясь высокомерия, станут грозить небу, тогда мы, припав к земле, обратившись в червей, проскользнем у них между ног – так входили в царство небесное величайшие вожди.

Странникам нашим это удалось – сами не заметя, как и откуда, никем не услышанные и не увиденные, попали они внутрь волшебного дворца, где все было, как в небесах. Право же, стоило (еще бы!) очутиться там, как нахлынули дивные впечатления, укрепляя сердце и возвышая дух. Сперва их обдало волной теплого, благоуханного ветра – казалось, распахнулись настежь кладовые весны, чертоги Флоры, либо пробили брешь в ограде рая. Затем послышалась нежнейшая музыка, голоса в сладостном согласии с инструментами – пред ней хоть на часок могла бы умолкнуть и небесная. Но – странное дело! – не видно было, кто поет, кто играет; никого наши странники не встречали, никто не появлялся.

– Да это и впрямь очарованный дворец, – сказал Критило. – Видать, здесь обитают одни духи, тел не видно. Но где же сама небесная королева?

– Показалась бы нам, – говорил Андренио, – хоть одна из прекрасных дев ее свиты. Где ты, Справедливость? – вскричал он.

И тотчас из цветочного холма ему ответило эхо:

– В чужом доме.

– А Правда?

– У детей.

– Невинность?

– Сбежала.

– Мудрость?

– Половина половины осталась.

– Предусмотрительность?

– Была, да сплыла.

– Раскаяние?

– Придет позднее.

– Учтивость?

– У чести.

– А честь?

– Кто воздает, у того есть.

– Верность?

– В королевской груди [484].

– Дружба?

– Пока ты на глазах.

– Совет?

– У того, кому много лет.

– Мужество?

– У мужей.

– Удача?

– У дурнушек.

– Молчание?

– В молчанку играет.

– Щедрый дар?

– Дара ждет.

– Доброта?

– У доброго старого времени

– Полезный урок?

– На чужой шее.

– Бедность?

– У ворот стоит.

– Добрая слава?

– Спит.

– Смелость?

– В Удаче.

– Здоровье?

– В Умеренности.

– Надежда?

– Всегда впереди.

– Пост?

– У того, кому нечего есть.

– Благоразумие?

– Надвое гадает.

– Прозрение?

– Запаздывает.

– Стыд?

– Потерял, не вернешь.

– А всякая Добродетель?

– В золотой середине

– Стало быть, – объявил Лученосный, – направимся прямо в середину, нечего блуждать, как нехристям, вокруг да около [485].

Совет был мудрый – в самой середине дворца совершенств, в величественной зале, увидели они восседающую на пышном троне божественную владычицу, еще более прекрасную и приветливую, чем ожидали, – пылкое их воображение было посрамлено: ведь Виртелия в любом месте и в любое время прекрасна, сколь же ослепительно хороша она во всем расцвете и у себя дома! С улыбкой обращаясь ко всем, даже к злейшим врагам, глядела она очами божественно добрыми; превосходно слушала и того лучше говорила; губы всегда улыбались, но зубов никому не показывала; слова медовые текли из уст сахарных; горьких слов от нее никто не слышал. Руки прелестные, по-королевски щедрые, к чему ни приложит, все удается на славу. Статный рост, осанка прямая, во всем облике божественная человечность и человечная божественность. Наряд под стать красоте, лучшему ее наряду: мантия из горностаев, цвета чистоты; волосы подхвачены лучами зари и звездной лентой. Словом, живой портрет неизреченной красоты небесного ее Отца, чьим совершенствам она подражала. Как раз в это время она давала аудиенцию – после оглашения запрета на добродетель к ее престолу устремились толпы. Пришел отец просить за сына – мальчик, мол, очень испорчен; посоветовала Виртелия отцу с себя начать, стать для сына образцом. Явилась мать за целомудрием для дочери – ей была поведана басня о змее-матери и змейке-дочке. Бранила змея дочку, что та, ползая, виляет-, и велела ползти прямо. «Матушка, – отвечала змейка, – извольте показать мне пример». Поползла змея-мать – куда сильнее виляет. «Право, матушка, – сказала змейка, – я делаю петли, а вы – узлы». Духовная особа просила себе доблести, а вице-король – набожности и рвения в молитве. Обоим Виртелия посоветовала, чтобы каждый стремился к добродетели, сану его подобающей.

– Пусть судья гордится справедливостью, священник – благочестием государь – мудрым правлением, землепашец – трудолюбием, отец семейства – заботою о доме, прелат – благотворительностью и рвением; всяк да утверждается в добродетели, ему назначенной.

– Коли так, – молвила некая супруга, – с меня довольно супружеской верности, о прочих добродетелях мне беспокоиться нечего.

– Э нет, – сказала Виртелия, – одной верности мало, тут легко поддаться гордыне, и в тебе это заметно. Мало быть благотворцем, если ты не целомудрен; быть ученым, если всех на свете презираешь; что с того, что он великий законовед, если взятки берет; что вон тот – отважный воин, ежели нечестивец; все добродетели – сестры родные, и друг дружки должны держаться.

Явилась знатная дама и с капризной гримасой сказала, что хочет на Небо попасть, но только особым, дамским, путем. Очень все вокруг удивились а Виртелия спросила:

– Что это за путь, до нынешнего дня я о таком не слыхивала?

– Ну, разве не ясно, – возразила дама, – что для женщины хрупкой, вроде меня, нужен путь роскоши, устланный соболями да бархатом, без всяких там постов и епитимий?

– О. разумеется! – воскликнула королева прямодушия. – Ваше, королева моя, желание будет уважено – как и этого государя, что сейчас входит.

То был владетельный монарх; усевшись, он с видом преважным объявил, что тоже хочет добродетели, но не пошлой, не из тех, что у простонародья, у плебеев, – ему подайте добродетель господскую, утонченную; даже имена славных святых, вроде Хуан или Педро, ему не нравились, подавай экстравагантные, каких и в святцах не найти.