Улав, сын Аудуна из Хествикена - Унсет Сигрид (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Он сел на скамеечку возле постели, просунул руку под край одеяла, коснулся затылка младенца и руки матери. До чего же она дрожала, бедняжка. И тут случилось то, чего он ждал, – фру Магнхильд спросила про Улава.
– Он велел кланяться всем вам. Мы простились с ним в Хамаре, он спешил домой, в свою усадьбу, собирался воротиться ко дню святого Сельюмана. Ведь о ту пору Ингунн наберется сил и сможет ехать с ним на юг. – Он сжал ее руку, чтобы заставить ее успокоиться.
Он ответил на вопросы Магнхильд и Туры, поведал, что знал о том, как Улав собирается уладить все свои дела. Все трое делали вид, будто все идет как нельзя лучше, хотя каждый знал, что они думали об одном и том же: как-то сложится жизнь у этих двоих? Вот лежит невеста, прижимая к груди дитя другого, а жених знает об этом и все же отправился на юг привести в порядок свой дом для встречи хозяйки.
Под конец Арнвид сказал, что хотел бы потолковать с Ингунн наедине. Обе женщины поднялись, Тура взяла у сестры ребенка и понесла к колыбели.
– А что будет с младенцем? – спросила она. – Правда ли, будто Улав хочет взять его на юг вместе с матерью?
– Вроде бы так, коли я его верно понял.
Но вот они остались вдвоем. Ингунн лежала с закрытыми глазами. Арнвид погладил ее волосы, вытер со лба холодный пот.
– Улав просил меня оставаться здесь, покуда он не придет за тобою.
– Это зачем же? – испуганно прошептала она.
– Да ведь ты сама знаешь… – Он немного помедлил. – Люди остерегаются много болтать, когда знают, что сплетни их могут дойти до мужчины.
Капли пота выступили у нее на лице. Она чуть слышно спросила:
– Арнвид, неужто никак нельзя сделать, чтобы Улав был волен не брать меня в жены?
– Нет, да он и не говорил, что хочет этого, – сказал немного погодя Арнвид.
– Даже если мы на коленях станем просить архиепископа, пообещаем покаяние?
– Епископ из его епархии мог бы дать ему разрешение жить врозь с тобою, кабы Улав сам подал ему прошение о том. А раз Улав собирается взять тебя к себе и жить вместе с тобою, стало быть, он того желает. Расторгнуть же соединяющие вас узы так, чтобы Улав был волен взять другую в жены, думается мне, сам папа во граде Риме не властен.
– Даже если я уйду в монастырь? – с трепетом спросила она.
– Сдается мне, на это нужно согласие Улава. Но я тогда он не сможет жениться на другой. Однако быть благочестивою монахиней… на это ты годишься менее всех женщин, бедная моя Ингунн… Ты должна помнить то, что Улав сказал мне: ведь это он сам подал прошение в суд святой церкви, дабы считать вас мужем и женою. Он сам просил епископа Турфинна сказать решающее слово – считать ваше сожительство законным браком перед богом и людьми, а не блудом, и господин Турфинн дал ему на то согласие. Как ни строг был епископ к насильникам и ко всем, кто посмел осквернить честь женщины, он потребовал, чтобы Улав замирился с родичами Эйнара, уплатив им пеню. Неужто тебе не понять, что Улав не может отказаться от своих слов? Да он и сам говорил, что не хочет этого… Да что же это я сижу тут, совсем позабыл, что ты еще хворая. Не тревожься, Ингунн, помни, что за человек Улав! Упорный и сильный, уж чего хочет, того добьется. Да и, как говорится, верен, как тролль…
Однако не похоже было, чтобы Ингунн набралась мужества. Для фру Магнхильд и Туры было большим утешением узнать, что Улав, сын Аудуна, не затеет свары, а все же возьмет в жены ту, которую он когда-то взял самовольно, не глядя на то, что она после натворила. Родичи Ингунн – Ивар, братья и Хокон, – узнав о решении Улава, сказали, что он сильно оскорбил их, когда самовольно добыл право на невесту, заставил ее опекунов предстать перед епископским судом, а после убил Эйнара, когда тот потребовал у него ответа. Мол, он еще дешево отделался, и нечему тут дивиться, коли он теперь стерпел, прикрыл грех Ингунн и покончил добром худое дело. К тому же Хествикен отсюда далеко. Если люди там, на юге, и прослышат про то, что жена Улава родила дитя от другого раньше, чем Улав женился на ней, не так уж и страшно, такое случалось со многими достойными и почтенными людьми. Коли они сами не сболтнут лишнего сдуру, никто в его родных местах и не узнает про то, что она была связана с Улавом еще до того, как родила младенца, ибо тогда уж иные священники скажут, что она зачала его в блуде.
Все это Ивар и Магнхильд пересказали Ингунн. Выслушав их, она побелела, а в глазах у нее стало черно. Арнвид увидел, что слова их сильно взволновали ее.
– А что ты про то скажешь? – спросила она его однажды, когда Ивар и Хокон сидели у нее и толковали об этом. Теперь она уже вставала днем с постели.
– А скажу я, – медленно ответил Арнвид, – что, как ни худо, видит бог, в этих словах есть правда, и ты сама должна это понять.
– И это говоришь ты? А еще зовешься другом Улава! – воскликнула она с досадою.
– Я и есть ему друг. Думается, я не единожды доказал это, – ответил Арнвид. – Не стану спорить, и моя есть вина в том, что дело обернулось столь худо. Я дал Улаву неразумный совет – сам был молод и глуп. К тому же мне не надобно было уходить с постоялого двора в тот вечер, когда Эйнар собирался затеять ссору. Но другу моему не станет лучше оттого, что я да и ты тоже станем прятать голову под крыло и не пожелаем видеть, что в словах сынов Стейнфинна есть доля правды.
Но Ингунн ударилась в слезы:
– Даже ты не желаешь ему добра! Все вы ни во что не ставите его честь, одна я…
– Нет уж, – сказал Арнвид, – как ты ему постелила, так он и спать будет, пеняй на себя.
Ингунн вдруг перестала плакать, подняла голову и поглядела на него.
– Так оно и есть, Ингунн. Мне не надо было говорить это тебе, да только вы и меня-то вовсе измучили, – сказал он устало.
– Что ж, ты правду сказал.
Дитя, лежавшее на постели, закричало во всю мочь; Ингунн подошла и взяла его на руки. Арнвид еще раньше заметил, что, хотя Ингунн брала малютку осторожно и, казалось, любила его, она дотрагивалась до своего сына будто нехотя, а когда ей приходилось самой мыть его и пеленать, делала это неловко и неуклюже. Эйрик был не в меру криклив и беспокоен, вечно хныкал на руках у матери и утихал лишь у ее груди, да и то ненадолго. Тура говорила – это оттого, что она все печалится да тревожится, вот и молока у нее мало, и Эйрик вечно голодный.
Вот и теперь он вскоре перестал сосать, принялся кричать и кусать пустую грудь. Ингунн вздохнула, запахнула одежду, встала и начала ходить взад и вперед с младенцем на руках. Арнвид сидел и смотрел на них.
– Что ты скажешь, Ингунн, коли я предложу стать приемным отцом твоему сыну? Он будет расти в моем доме, я воспитаю его как своего собственного сына.
Ингунн помедлила с ответом, потом сказала:
– Знаю, ты был бы добрым родичем моему малютке. И еще знаю я – иной благодарности мог бы ты ждать от меня за долгую верную дружбу в эти лихие годы. Да только… коли я умру, тогда возьми к себе Эйрика. Тогда мне будет легче в последний час…
– Негоже тебе говорить такое, – сказал Арнвид и попытался улыбнуться. – Ты ведь только что чуть богу душу не отдала.
Когда Эйрику исполнилось шесть недель, в Берг пришла женщина – Магнхильд еще раннею весной уговорилась с нею, что она возьмет к себе и выкормит грудью младенца, который тайно родится у них в усадьбе. И все же про Ингунн пошли слухи в округе. Думали и гадали, кто отец ребенка, потом решили, что это, верно, исландец; он часто захаживал в Берг прошлым летом, а сейчас небось не показывается, боится богатых родичей девушки. И вот однажды вечером в Берг пришла Халвейг – приемная мать – справиться о младенце, она с весны об этом деле ничего более не слыхала.
Не успела фру Магнхильд решить, что сказать этой женщине, как к ним подошла Ингунн и сказала, что она – мать младенца и что Халвейг может взять его с собою на другое утро, когда поедет домой. Женщина взглянула на Эйрика и сказала, что мальчик красивый; в ожидании трапезы она взяла его и дала ему грудь.
