Милый друг - де Мопассан Ги (лучшие книги .txt) 📗
Не сказав ни слова швейцару, Дю Руа поднялся на четвертый этаж того дома, против которого он приказал кучеру остановиться, и, когда горничная отворила дверь, спросил:
– Дома господин Гибер де Лорм?
– Да, сударь.
Его провели в гостиную; там ему пришлось немного подождать. Затем к нему вышел высокий, бравый, увешанный орденами рано поседевший мужчина.
Дю Руа поклонился.
– Как я и предполагал, господин полицейский комиссар, – сказал он, – моя жена обедает сейчас со своим любовником на улице Мартир в нанятых ими меблированных комнатах.
Блюститель порядка наклонил голову:
– Я к вашим услугам, сударь.
– Мы должны все успеть до девяти, не так ли? – продолжал Жорж. – Ведь после девяти вы уже не имеете права входить в частную квартиру, чтобы установить факт прелюбодеяния?
– Не совсем так, сударь: зимой – до семи, а начиная с тридцать первого марта – до девяти. Сегодня пятое апреля, следственно до девяти часов у нас еще есть время.
– Так вот, господин комиссар, внизу меня ждет экипаж, так что мы можем захватить с собой и агентов, которые должны вас сопровождать, а затем подождем немного у дверей. Чем позднее мы войдем, тем больше будет у нас шансов застать их на месте преступления.
– Как вам угодно, сударь.
Комиссар вышел и вернулся уже в пальто, скрывавшем его трехцветный пояс. Он посторонился, чтобы пропустить вперед Дю Руа, но тот, занятый своими мыслями, отказался выйти первым и все повторял:
– После вас… после вас…
– Проходите же, сударь, я у себя дома, – заметил блюститель порядка.
Тогда Дю Руа поклонился и переступил порог.
Он еще днем успел предупредить, что облаву надо будет устроить вечером, и когда они заехали в комиссариат, там их уже поджидали трое переодетых агентов. Один из них уселся на козлы рядом с кучером, двое других разместились в карете, а затем извозчик повез их на улицу Мартир.
– План квартиры у меня имеется, – говорил дорогой Дю Руа. – Это на третьем этаже. Сперва идет маленькая передняя, потом столовая, потом спальня. Все три комнаты между собой сообщаются. Черного хода нет, так что бежать невозможно. Поблизости живет слесарь. Он будет ждать ваших распоряжений.
Когда они подъехали к указанному дому, было только четверть девятого. Более двадцати минут молча ждали они у дверей. Но как только Дю Руа заметил, что сейчас пробьет три четверти девятого, он сказал:
– Теперь идемте.
Не обращая внимания на швейцара, который, впрочем, и не заметил их, они стали подниматься по лестнице. Один из агентов остался сторожить у подъезда.
На третьем этаже четверо мужчин остановились. Дю Руа приник ухом к двери, потом заглянул в замочную скважину. Но ничего не было ни видно, ни слышно. Тогда он позвонил.
– Стойте здесь и будьте наготове, – сказал своим агентам комиссар.
Через две-три минуты Жорж снова несколько раз подряд нажал кнопку звонка. В квартире началось какое-то движение, послышались легкие шаги. Кто-то шел на разведку. Журналист согнутым пальцем громко постучал в дверь.
– Кто там? – спросили из-за двери; это была женщина, по-видимому, пытавшаяся изменить голос.
– Именем закона – отворите, – сказал блюститель порядка.
– Кто вы такой? – повторил тот же голос.
– Полицейский комиссар. Отворите, или я прикажу выломать дверь.
– Что вам нужно?
– Это я, – сказал Дю Руа. – Теперь вы от нас не уйдете.
Топот босых ног стал удаляться, но через несколько секунд снова послышался за дверью.
– Если не откроете, мы выломаем дверь, – сказал Жорж.
Он сжимал медную ручку и надавливал плечом на дверь. Ответа все не было; тогда он изо всех сил и с такой яростью толкнул дверь, что старый замок этой меблированной квартиры не выдержал. Вырванные винты отлетели, и Дю Руа чуть не упал на Мадлену, – та со свечой в руке стояла в передней босая, с распущенными волосами, в одной сорочке и нижней юбке.
– Это она, мы их накрыли! – крикнул он и бросился в комнаты.
Комиссар, сняв шляпу, последовал за ним. Мадлена с растерянным видом шла сзади и освещала им путь.
В столовой на неубранном столе бросались в глаза остатки обеда: бутылки из-под шампанского, початая миска с паштетом, остов курицы и недоеденные куски хлеба. На буфете на двух тарелках высились груды раковин от устриц.
В спальне царил разгром. На спинке стула висело женское платье, ручку кресла оседлали брюки. Четыре ботинка, два больших и два маленьких, валялись на боку возле кровати.
Кто бы ни проспал ночь в этой типичной спальне меблированного дома с ее стандартной обстановкой, кто бы ни провел всего один день или целых полгода в этом общедоступном жилище, где стоял омерзительный приторный смрад гостиницы, смрад, исходивший от стульев, стен, тюфяков, занавесок, – все оставляли здесь свой особый запах, и этот запах человеческого тела, смешавшись с запахом прежних постояльцев, в конце концов превратился в какое-то странное, сладковатое и нестерпимое зловоние, пропитывающее любое из подобных учреждений.
Камин загромождали тарелка с пирожными, бутылка шартреза и две недопитые рюмки. Фигурку бронзовых часов прикрывал цилиндр.
Комиссар живо обернулся и в упор посмотрел на Мадлену:
– Вы и есть госпожа Клер Мадлена Дю Руа, законная супруга присутствующего здесь публициста, господина Проспера Жоржа Дю Руа?
– Да, сударь, – отчетливо, хотя и сдавленным голосом произнесла Мадлена.
– Что вы здесь делаете?
Она не ответила.
– Что вы здесь делаете? – повторил полицейский чин. – Вы не у себя дома, а в меблированных комнатах, и при этом почти раздеты. Зачем вы сюда пришли?
Он ждал ответа. Но Мадлена хранила упорное молчание.
– Раз вы не сознаетесь, то мне придется выяснить это самому, – сказал комиссар.
На кровати сквозь одеяло проступали очертания человеческого тела.
Комиссар подошел.
– Милостивый государь! – окликнул он.
Лежавший в постели человек не пошевелился. По-видимому, он лежал лицом к стене, спрятав голову под подушку.
Полицейский чин, дотронувшись до того, что должно было быть плечом, заявил:
– Милостивый государь, прошу вас, не вынуждайте меня прибегать к насилию.
Но закутанное тело лежало неподвижно, как мертвое.
Тогда Дю Руа подскочил к кровати, сдернул одеяло, сбросил подушки и увидел мертвенно-бледное лицо Ларош-Матье. Он нагнулся к нему и, содрогаясь от желания схватить его за горло и задушить, проскрежетал:
– Имейте по крайней мере смелость сознаться в собственной низости.
– Кто вы? – спросил блюститель порядка.
Оторопелый любовник молчал.
– Я, полицейский комиссар, требую, чтобы вы назвали себя.
– Да отвечайте же, трус, иначе я сам скажу, кто вы такой! – трясясь от бешенства, крикнул Дю Руа.
– Господин комиссар, – пробормотал лежавший в постели человек, – не позволяйте этому субъекту оскорблять меня. С кем я имею дело: с вами или с ним? Кому я должен отвечать: вам или ему?
У него, видимо, пересохло в горле.
– Мне, сударь, только мне, – сказал полицейский чин. – Я вас спрашиваю, кто вы такой!
Любовник молчал. Натянув одеяло до подбородка, он растерянно оглядывался по сторонам. Его маленькие закрученные усики казались совершенно черными на помертвевшем лице.
– Так вы не желаете отвечать? – продолжал комиссар. – Тогда я вынужден буду арестовать вас. Во всяком случае, вставайте. Я вас допрошу, когда вы оденетесь.
Тело задвигалось в постели, губы прошептали:
– Но я не могу встать при вас.
– Почему? – спросил блюститель порядка.
– Потому что… потому что… я совсем голый, – запинаясь ответил тот.
Дю Руа усмехнулся и, подняв с полу сорочку, швырнул ее на кровать.
– Ничего!.. Поднимайтесь!.. – крикнул он. – Если вы могли раздеваться при моей жене, то уж одеться при мне вы отлично можете.
С этими словами он повернулся к нему спиной и отошел к камину.
Мадлена оправилась от смущения: она понимала, что все погибло, и готова была на любую, самую резкую выходку. Лицо ее приняло вызывающее выражение, глаза сверкали дерзким огнем. Скомкав клочок бумаги, она, точно для приема гостей, зажгла все десять свечей в аляповатых канделябрах, стоявших по краям камина. Затем прислонилась к его мраморной доске и, протянув босую ногу к догоравшему пламени, отчего сзади у нее приподнялась юбка, которая едва держалась на ней, достала из розовой коробочки папиросу и закурила.
