Приключения в Красном море. Книга 2 (Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс) - Монфрейд Анри де (версия книг .txt) 📗
Но не следует забывать, что на море нельзя ничего предвидеть заранее. Как только мы легли на левый берег, ветер переместился на север. Мы с трудом удерживаем теперь северо-восточное направление, и нас все больше относит течением на восток, в сторону Джибути. Какая досада! Нужно повернуться к ветру другим бортом, но это не помогает. Ветер крепчает и превращается на рассвете в ураган. Море покрывается короткими злыми волнами, и с северо-запада наступают огромные валы. Судно качает, и волны смывают с палубы все, что мы не успели закрепить. Море уносит печь, оставшуюся на баке, вместе со свежеиспеченным хлебом. Теперь нам снова придется долго питаться финиками и зерном, размоченным в воде. Но самое худшее произошло внутри судна: лопнула двухсотлитровая бочка, обручи которой разъела ржавчина, и вся вода вытекла наружу. Теперь на борту остается лишь двадцать пять литров. Медлить больше нельзя: надо как можно скорее добраться до маленького египетского порта Кусейра, расположенного рядом с Братьями.
Братья — это два плоских мадрепоровых островка в открытом море, на одном из которых установлен маяк. Я решил было попросить воды у его смотрителя, но в такую погоду нечего и думать о приближении к скале, о которую с ревом разбиваются пенящиеся волны. Если бы море было спокойно, можно было бы попробовать подойти к какому-нибудь пароходу, но сейчас это тоже немыслимо.
Итак, придется заходить в Кусейр. Это египетский порт… значит, там есть таможня, которая должна произвести досмотр моего судна. Подобная перспектива внушает мне такую тревогу, что я собираюсь отказаться от своей рискованной затеи. Может быть, лучше повернуть назад и поискать воды где-нибудь на аравийском побережье? Однако, вспомнив, какой дорогой ценой мне досталась победа над ветром, я все же иду на риск, убеждая себя в необходимости этой дерзкой выходки. Если я выиграю поединок с таможней Кусейра, у меня в руках появится козырь, который убережет меня от опасности в случае нежелательных встреч в проклятом Суэцком канале, протянувшемся на сто восемьдесят миль. Кроме того, если по прибытии в Суэц на моем патенте не окажется ни одной транзитной визы от самого Джибути, это покажется крайне подозрительным для небольшого парусника водоизмещением в двенадцать тонн. Конечно, сегодня такое было бы в порядке вещей, с тех пор как Ален Жербо ввел моду на одиночные путешествия под парусом. Но в то время, когда еще никто не читал «В одиночку через Атлантический океан» и другие подобные путевые заметки, я рисковал привлечь к себе нежелательное внимание.
Сначала я хотел пристать к берегу в каком-нибудь пустынном уголке и спрятать там мой груз до встречи с местной таможней, но в этих местах берег совершенно гол, и, если меня заметят, чье-нибудь любопытство может меня погубить.
Придется снова идти навстречу опасности и, не раздумывая, ставить все на карту.
Отогнав от себя сомнения, я решительно вхожу в порт, крошечный порт, в котором умещаются лишь несколько каботажных судов. Деревня или, если угодно, город — не что иное, как скопище полуразвалившихся лачуг. На пристани выделяется большое желтое здание с широким входом. Рядом с ним — будка часового да два старых чугунных, повернутых в сторону моря орудия на посыпанной гравием чистой площади, обнесенной тумбами с цепями. На этом классическом фоне проходит деловая жизнь порта.
При виде этих достопримечательностей, на которых словно начертано: «Оставь надежду всяк, сюда входящий», у меня, как всегда, возникает желание немедленно удрать обратно в море. Бог знает, какая разновидность канцелярских крыс прячется от солнца за этими желтыми стенами!
Два больших корабля с приспущенными парусами дремлют у причала. Прибытие моего судна, оснастка которого отличается от местной, под редким или вообще невиданным здесь французским флагом приводит городок в возбуждение. Набережная вмиг заполняется эфенди в фесках, с выправкой полицейских. Они суетятся, расхаживают по причалу и наконец садятся в шлюпку, направляясь к нам.
Это санитарная служба. Молодой врач-египтянин усаживается на корме и с важным видом обращается ко мне по-английски — единственном языке, подобающем, по его мнению, благовоспитанному чиновнику. Я спрашиваю его с кроткой извиняющейся улыбкой, говорит ли он по-французски или арабски. Он смотрит на меня изумленно, а затем тоже расплывается в улыбке и теряет всю свою строгость, видимо, несовместимую с упомянутыми мной вульгарными языками. Да, он немного говорит по-французски.
Двое мужчин, поднявшихся на борт, тщательно обрызгивают палубу жидкостью с неприятным запахом фенола. Эта странная процедура проделывается со всеми судами перед входом в канал и обходится им весьма дорого. Но я готов снести все — вонь фенола, пошлину, которую меня заставят заплатить, и все другие происки санитарной службы. Я готов принять все это с благодарной улыбкой, лишь бы не трогали мои ящики. На прощание врач любезно сообщает мне как о приятном сюрпризе, что сейчас прибудут таможня с полицией. Черт побери, я не представлял, что этот порт до такой степени кишит бюрократами! Жаль, что я так поздно заметил желтое здание, иначе я дал бы задний ход.
Предвидя осложнения, я оставил длинный реёк с прикрученным к нему парусом наверху мачты. Я решил отчалить внезапно, если таможня будет вести себя чересчур бесцеремонно. Не беда, если я прихвачу с собой какого-нибудь чиновника! Я высажу его на берег где-нибудь неподалеку. Подобному маневру обеспечен успех, ибо эти чинуши привыкли, что моряки покорно сносят все их издевательства и не оказывают сопротивления. Однако в таком случае моя операция провалится, ведь мне нельзя будет больше совать нос в Египет.
Приняв это решение, я жду таможню и полицию с нетерпением приговоренного к казни.
Наконец к моему паруснику подплывает большая шлюпка под зеленым флагом, на которой выделяется белая надпись «Customs» (таможня). Шлюпка полна местных таможенников, а на ее корме восседает лощеный офицер в парадной форме.
Подойдя к судну, он обращается ко мне по-французски: видимо, врач уже предупредил его. Он превосходно говорит по-французски и в отличие от доктора не строит из себя англичанина.
Я помогаю ему взойти на борт.
— Вы везете с собой товар?
— Нет, я иду налегке, у меня только запасы продовольствия.
Предвидя следующий вопрос: в таком случае, какого черта вам здесь надо? — добавляю, что прибыл сюда на поиски жемчуга. Это звучит несколько странно, навевая воспоминание о сказках «Тысячи и одной ночи», тем более, что моя команда состоит из чужеземцев. Но я надеюсь, что подобное нетипичное объяснение усыпит бдительность таможенника.
Однако местные солдаты, поднявшиеся вслед за ним на борт, не поддаются на мою уловку и принимаются обшаривать судно, точно фокстерьеры, почуявшие крыс. Они открывают дорожные сундуки матросов, заглядывают в пустые бочки, разворачивают запасные паруса.
— Если хотите, я прикажу поднять на палубу все, что лежит в трюме, — предлагаю я с любезным видом. Это облегчит вашим людям задачу.
— Нет, нет, не стоит, — отвечает офицер, поверивший моим рассказам о жемчуге. — Откройте только эти ящики. Что там внутри?
— Сухари, как видите, — отвечаю я. — А вот ящик, открытый сегодня утром.
И я указываю ему на ящик, посланный мне провидением.
— Но, если хотите, можно открыть и другие. Нет ничего проще… Я везу также, — поспешно добавляю я, — довольно значительную партию жемчуга. Нужно ли заносить это в декларацию?
— Ах, у вас есть жемчуг?
— Да, я сейчас вам покажу. Но, может быть, лучше подождать окончания досмотра… я предпочел бы остаться с вами… наедине…
Офицер понимает мой намек с полуслова.
— Да-да, вы правы. Впрочем, мы уже закончили. Незачем открывать ваши ящики, раз этот уже открыт. Давайте посмотрим жемчуг.
Он отсылает солдат, и, когда мы остаемся вдвоем, я показываю ему небольшую партию жемчуга, который, к счастью, прихватил с собой. Таможенник никогда не видел столько жемчуга сразу, лежащего вперемешку в красной тряпице, и глаза его загораются.
