Святая ночь (Сборник повестей и рассказов зарубежных писателей) - Вебер Виктор Анатольевич
Церковь так и осталась загадкой для Блейза Мередита, и сейчас он понимал ее меньше чем двадцать лет назад. Тут было о чем задуматься. Находясь в полном здравии, он смиренно принимал идею о божественном вмешательстве в человеческие дела Теперь, когда жизнь медленно покидала его, он отчаянно хватался за простейшие проявления материальной неразрывности — дерево, цветок, водная гладь под вечным лунным светом.
Подул легкий ветерок, стерев звезды с поверхности воды. Мередит задрожал от внезапной прохлады и вернулся в комнату, закрыв за собой высокие стеклянные двери. Он преклонил колена перед аналоем под деревянным распятием и начал молиться.
— Pater Noster qui es in Coelis…
Но небеса, если они существовали, не раскрылись перед ним, и умирающий сын не получил ответа от своего божественного отца.
В доме епископа Блейз Мередит провел самые счастливые дни своей жизни. Там он начал постигать смысл дружбы между людьми. Сдержанный и замкнутый, он впервые ощутил величие доверия, благодать разделенной уверенности. Орелио, епископ Валенты, понимал близких и умел расположить их к себе. Одиночество и мужество гостя глубоко тронули его, и он принялся с тактом и пониманием укреплять возникшие между ними узы дружбы.
Утром он вошел в комнату Мередита с толстым фолиантом, содержащим результаты предварительного расследования по делу Джакомо Нероне. Священник, бледный, с потухшим взглядом, сидел на кровати, поставив на колени поднос с завтраком. Епископ положил фолиант на столик, подошел и сел рядом.
— Тяжелая ночь, друг мой?
Мередит слабо кивнул.
— Немного хуже, чем обычно. Вероятно, сказалась долгая дорога и, возможно, волнение. Извините меня. Я надеялся присутствовать на вашей мессе.
Епископ, улыбаясь, покачал головой.
— Нет, монсеньор. Теперь вы под моим началом. Я запрещаю вам появляться на всех мессах, кроме воскресной. Вы будете спать допоздна и ложиться пораньше. А если я узнаю, что вы слишком много работаете, то сниму вас с этого дела. Вы приехали в деревню. Вдохните аромат земли, цветущих апельсиновых деревьев. Пусть пыль библиотек покинет ваши легкие.
— Вы так добры, — пробормотал Мередит. — Но у меня очень мало времени.
— Тем более необходимо потратить что-нибудь на себя. И на меня тоже. Не забывайте, я такой же иноземец в этих краях. Мои коллеги — хорошие люди, но порядочные зануды. Я хотел бы кое-что показать вам, услышать ваше мнение по некоторым вопросам. Что же касается этого, — епископ указал на толстый, в кожаном переплете фолиант, — вы сможете ознакомиться с ним в саду. Половина там — риторика и повторения. Остальное вы переварите за пару дней. Люди, которых вы захотите увидеть, находятся в часе езды на машине. Она в вашем распоряжении, вместе с шофером.
Слабая улыбка осветила лицо Мередита.
— Вы так добры ко мне, и я нахожу это странным. В чем дело?
Епископ улыбнулся в ответ.
— Вы слишком долго прожили в Риме, мой друг. Вы забыли, что церковь — единая семья, а не бюрократический механизм. К сожалению, это знамение времени и не слишком приятное. Наступил век машин, и церковь слишком увлеклась ими. Чего только не найдешь теперь в Ватикане! И компьютеры, и телетайпы, напрямую связанные с биржей.
Несмотря на слабость, Мередит не мог не рассмеяться. Епископ довольно кивнул.
— Так-то лучше. Смех нам не повредит. Нам нужны сатирики, чтобы не дать нам потерять чувство меры.
— Папа, вероятно, покарает их за клевету, — хмыкнул Мередит, — а то и обвинит в ереси.
— Inter faeces et urinam nascimur, — процитировал епископ. — Это изречение правомерно отнести и к папам, и к кардиналам, и к калабрийским проституткам. Мы станем только лучше, посмеявшись над смешным, поплакав над печальным. А теперь заканчивайте завтрак и давайте пройдемся по саду. Я потратил на него массу времени и хочу, чтобы англичанин оценил плоды моих трудов.
Час спустя, приняв душ и побрившись, Мередит вышел в сад, захватив с собой толстый фолиант. Ночью прошел дождь, но небо уже очистилось, а воздух пахнул влажной землей, вымытыми листьями и вновь распустившимися цветами. Жужжали пчелы, вдоль дорожек чинно выстроились желтые левкои. Словно впервые видел Мередит красоту вечно обновляющейся природы. Как хотелось ему слиться с ней, превратиться в дерево, врывшееся корнями в землю, иссеченное ветром, искусанное морозом, но дождавшееся дождя, солнца, весеннего тепла, чтобы расцвести вновь. Но нет. Слишком долго прожил он в библиотечной пыли, там его и похоронят. Ни один цветок не вырастет из его рта, никакие корни не переплетутся у сердца. Тело его положат в свинцовый гроб и опустят в склеп кардинальской церкви, где оно будет плесневеть до судного дня.
Вокруг оливковых деревьев зазеленела трава, от земли веяло теплом и спокойствием. Мередит снял сутану, расстегнул рубашку, сел, прислонившись спиной к стволу, раскрыл фолиант и начал читать.
«Предварительные сведения о жизни, добродетелях и чудесах, приписываемых слуге божьему Джакомо Нероне. Собраны по требованию и по поручению его милости Орелио, епископа Валенты в провинции Калабрия, Джеронимо Баттистой и Луиджи Солтарелло, священниками той же епархии».
Далее следовало осторожное предисловие.
«Нижеизложенные свидетельские показания и прочая информация не предназначены для официального разбирательства, так как на сегодняшний день не объявлено о начале расследования по делу вышеуказанного слуги божьего. Принимались все меры для выяснения истины, хотя свидетели не приводились к присяге и их не ставили в известность о мерах наказания в случае сокрытия ими важных для расследования сведений. Свидетелей, однако, предупреждали, что в случае официального разбора дела им придется давать показания под присягой».
Блейз Мередит довольно кивнул. Пока все шло хорошо. Вот она, бюрократия церкви — римское право, приложенное к духовным делам. Скептики могли презрительно фыркать, верующие — добродушно посмеиваться над ее неповоротливостью, но зиждилась она на здравом смысле. Мередит перевернул страницу и продолжил чтение.
«De non culti (постановление Урбана VIII, 1634 год):
В связи с сообщениями о посещениях паломниками и почитанием, оказываемым определенной частью верующих месту захоронения слуги божьего, мы посчитали нашим первейшим долгом выяснить, соблюдаются ли постановления папы Урбана VIII, запрещающие публичные культы. Мы выяснили, что многие верующие, как местные, так и приезжие, посещают могилу Джакомо Нероне и молятся там. Некоторые из них утверждают, что им помогло его заступничество. Гражданские власти, и особенно мэр Джимелло Маджоре, организовали в прессе рекламную кампанию и проложили новую дорогу, чтобы увеличить число приезжих. Эти действия, возможно, неблагоразумны, но не противоречат установлениям церкви. Публичное отправление обрядов не допускается. Слуга божий не поминается в литургических церемониях. Его изображения не выставлены для всеобщего поклонения и, если не считать газетных заметок, не распространяются книги или брошюры с описанием совершенных нм чудес. Некоторые вещи, принадлежащие слуге божьему, передаются только из рук в руки. Таким образом, с нашей точки зрения, постановления, запрещающие культы, полностью соблюдаются…»
Блейз Мередит слегка задремал над этими формальными фразами. Они встречались ему уже не раз. Церковь не просто несла веру, но вводила ее в определенные границы, поощряла благочестие, но не поддерживала пиетистов. Невежество могло запутать смысл принятых ею законов, но их беспристрастная логика сдерживала тем не менее и крайности наиболее ярых приверженцев и резкость пуритан. Но он находился еще очень далеко от сути проблемы — жизни, добродетелей и чудес, сотворенных Джакомо Нероне. Не приблизился он к ней, и прочитав следующий параграф, озаглавленный:
«De scriptis:
Не обнаружено никаких записей слуги божьего. Однако в показаниях свидетелей имеются ссылки на возможное существование рукописи, утерянной, уничтоженной или тщательно скрываемой заинтересованными лицами. Нам представляется маловероятным получение более точной информации по этому важному вопросу до начала официального расследования, когда свидетелям придется давать показания под присягой».
