Милый друг - де Мопассан Ги (лучшие книги .txt) 📗
«Я, нижеподписавшийся, Поль Эмиль Сиприен Гонтран граф де Водрек, находясь в здравом уме и твердой памяти, настоящим выражаю свою последнюю волю.
Так как смерть всегда может застигнуть нас врасплох, то, в предвидении ее прихода, я рассудил за благо составить завещание, каковое будет храниться у нотариуса Ламанера.
Не имея прямых наследников, я все свое состояние, заключающееся в процентных бумагах на сумму шестьсот тысяч франков и в недвижимом имуществе стоимостью приблизительно в пятьсот тысяч франков, оставляю госпоже Клер Мадлене Дю Руа, не ставя ей при этом никаких условий и не налагая на нее никаких обязательств. Прошу ее принять этот дар покойного друга в знак преданности и почтительной глубокой привязанности».
– Вот и все, – присовокупил нотариус. – Завещание это помечено августом прошлого года, и оно заменяет собой другой подобный же документ, каковой был составлен два года тому назад на имя госпожи Клер Мадлены Форестье. Первое завещание также хранится у меня и в случае протеста со стороны родственников может служить доказательством, что воля графа де Водрека осталась неизменной.
Мадлена, бледная как полотно, сидела потупившись. Жорж нервно покручивал усы.
– Само собой разумеется, – после некоторого молчания заметил нотариус, – что без вашего согласия супруга ваша не может принять наследство.
Дю Руа встал.
– Я должен подумать, – сухо сказал он.
Нотариус, приятно осклабившись, наклонил голову.
– Понимаю, сударь: вас заставляет колебаться известная щепетильность. Считаю нужным прибавить, что племянник графа де Водрека, ознакомившись сегодня утром с последней волей своего дяди, выразил готовность подчиниться ей в том случае, если ему будет выдана сумма в сто тысяч франков. На мой взгляд, завещание неоспоримо, но процесс наделал бы много шуму, а вы, вероятно, пожелаете его избежать. В обществе всегда могут возникнуть недоброжелательные толки. Во всяком случае, не могли ли бы вы дать мне ответ по всем пунктам до субботы?
Дю Руа утвердительно кивнул:
– Хорошо, сударь.
Он церемонно раскланялся, пропустил вперед жену, которая за все время не проронила ни слова, и вышел с видом оскорбленного достоинства, так что нотариус перестал улыбаться.
Придя домой, Дю Руа с силой захлопнул за собой дверь и бросил на кровать шляпу.
– Ты была любовницей Водрека?
Мадлена, снимая вуаль, тотчас обернулась:
– Я? О!..
– Да, ты. Кто это станет завещать все свое состояние женщине, если она не…
Мадлена вся дрожала и никак не могла отцепить булавки, которыми была приколота прозрачная ткань.
– Полно… полно… – подумав секунду, прерывающимся от волнения голосом заговорила она. – Ты с ума сошел… Ты… ты… не ты ли сам… только что… высказывал предположение… что он тебе что-нибудь оставит?
Жорж, стоя около нее, точно следователь, который старается поймать на чем-нибудь подсудимого, сторожил малейшее изменение ее лица.
– Да… Водрек мог оставить что-нибудь мне… – отчеканивая каждое слово, заговорил он, – мне, твоему мужу… мне, своему приятелю… понимаешь?.. Но не тебе… не тебе, своей приятельнице… не тебе, моей жене… Тут есть существенная, огромная разница с точки зрения светских приличий… и общественного мнения.
Мадлена тоже смотрела в его прозрачные глаза, смотрела пристальным, сосредоточенным и странным взглядом – как бы для того, чтобы прочитать в них что-то, заглянуть в темную область человеческого сознания, в которую никому не дано проникнуть и которая приоткрывается лишь на минуту, в те краткие мгновения, когда мы рассеяны, не держим себя в руках, не следим за собой, в мгновения, приподнимающие завесу над тайниками души.
– Все же мне думается, что… – медленно, с расстановкой заговорила она, – что по меньшей мере столь же странным показалось бы, если б такое колоссальное наследство было оставлено… тебе.
– Это почему же? – резко спросил он.
– Потому что… – Она запнулась, но сейчас же нашлась: – Потому что ты мой муж… потому что, в сущности, он очень мало знал тебя… потому что я его старый друг… я, а не ты… потому что и первое завещание, составленное еще при жизни Форестье, было в мою пользу.
Жорж большими шагами ходил по комнате.
– Ты должна отказаться от наследства, – заявил он.
– Хорошо, – равнодушно сказала она, – но тогда нечего ждать субботы, мы можем сейчас же известить Ламанера.
Он остановился перед ней. И снова они несколько мгновений смотрели друг на друга в упор, – каждый силился разгадать тайну, заключенную в сердце другого, докопаться до корней его мысли, в глазах у каждого стоял жгучий и немой вопрос, пытавшийся обнажить совесть другого. Это была сокровенная борьба двух существ, которые, живя бок о бок, остаются чужими, ибо хотя они вечно подозревают, выслеживают, подстерегают друг друга, но илистое дно души одного из них оказывается недоступным для другого.
– Послушай, признайся, что ты была любовницей Водрека, – не повышая голоса, неожиданно бросил он ей в лицо.
Она пожала плечами:
– Ты говоришь глупости… Водрек был очень привязан ко мне, очень… но больше ничего… никогда…
Он топнул ногой:
– Ты лжешь. Этого не может быть!
– И все же это так, – спокойно возразила она.
Он опять зашагал по комнате и снова остановился.
– Ну так объясни, почему он все свое состояние оставил именно тебе…
– Очень просто, – с бесстрастным видом, небрежно процедила Мадлена. – Ты же сам говорил, что, кроме нас, вернее, кроме меня, друзей у него не было, – меня он знал еще ребенком. Моя мать была компаньонкой у его родственников. У нас он бывал постоянно, и так как прямых наследников у него нет, то он и подумал обо мне. Что он меня немножко любил, это возможно. Но кого из женщин не любили такой любовью? Быть может, эта его тайная, тщательно скрываемая любовь и подсказала ему мое имя, когда он взялся за перо, чтобы выразить свою последнюю волю, – что ж тут такого? Каждый понедельник он приносил мне цветы. Тебя это нисколько не удивляло, а ведь тебе-то он не приносил цветов, правда? Теперь он по той же самой причине отказывает мне свое состояние, да ему и некому его оставить. Напротив, было бы очень странно, если б он оставил его тебе. С какой стати? Что ты для него?
Тон у нее был до того естественный и спокойный, что Жорж поколебался.
– Все равно, – сказал он, – при таких условиях мы не должны принимать наследство. Это может нам очень повредить. Пойдут пересуды, все станут надо мной смеяться, трепать мое имя. Сослуживцы и так уже завидуют мне, и чуть что – мне от них не поздоровится. Я больше, чем кто-либо другой, должен беречь свою честь, свою репутацию. Я не могу допустить, чтобы моя жена принимала подобный дар от человека, которого злые языки и так уже называли ее любовником. Форестье, быть может, и примирился бы с этим, а я нет.
– Хорошо, мой друг, – кротко сказала Мадлена, – одним миллионом будет у нас меньше, только и всего.
Жорж все время шагал из угла в угол и размышлял вслух; не обращаясь непосредственно к жене, он тем не менее говорил исключительно для нее:
– Да, одним миллионом!.. Хотя бы и так… Что же делать… Составляя таким образом свое завещание, он, очевидно, не сознавал, что это с его стороны чудовищная бестактность, нарушение всех приличий. Он не предвидел, в какое ложное и смешное положение он меня ставит… Все дело в оттенках… Оставь он мне половину – и все было бы в порядке.
Он сел, положил ногу на ногу и, как это с ним бывало в минуту досады, волнения или мрачного раздумья, начал нервно крутить усы.
Мадлена взяла вышивание, которым она изредка занималась, и, разбирая мотки, сказала:
– Мое дело сторона. Решать должен ты.
Он долго не отвечал ей, потом неуверенно заговорил:
– Люди никогда не поймут, почему Водрек сделал тебя своей единственной наследницей и почему я на это пошел. Обстоятельства таковы, что если мы принимаем наследство, то это значит, что ты расписываешься… в преступной связи, а я – в постыдной снисходительности… Понимаешь, как могут истолковать наше согласие? Надо придумать какой-нибудь ловкий ход, найти лазейку и придать всему этому делу пристойный вид. Можно, например, распространить слух, что он поделил между нами свое состояние: половину отдал мужу, половину жене.
