Наставники. Коридоры власти (Романы) - Сноу Чарльз Перси (бесплатные полные книги .TXT) 📗
— Так же уверены, как и раньше?
— Даже тверже.
— Надеюсь, вы правы, — пробормотал Кристл.
И нарочито небрежно добавил:
— Только вряд ли нам удастся провести его в ректоры.
— Не понимаю вас, — остро глянув на Кристла, но совершенно спокойно проговорил Браун.
— А вы получили телеграмму от Пилброу?
— Пока нет.
— Ну вот. Я поверю, что он тут, только когда увижу его. А это может случиться очень не скоро.
— Что-то раньше я не замечал у вас склонности к поспешным выводам, — хмуро сказал Браун.
— А я вот считаю, что, узнав о болезни Ройса, мы сделали слишком поспешный выбор, — проговорил Кристл. — Люди до сих пор еще не осознали, какого замечательного руководителя потерял наш колледж.
— Но это вовсе не значит, что сейчас мы должны делать поспешные и опрометчивые выводы, — заметил Браун.
Кристл сказал:
— Вы ведь и сами не отрицаете очевидных фактов. Да их и невозможно отрицать.
— Что вы имеете в виду?
— Неужели вам непонятно? Пилброу молчит — это очевидный и прискорбнейший факт. Мы опять в тупике: шесть голосов за Кроуфорда и шесть за Джего.
— Ну, тут мы решительно ничего не можем сделать.
— Решительно ничего, — поддержал я Брауна.
— Так уж и ничего? — Кристл заговорил дружелюбно, спокойно и рассудительно. — Давайте-ка я изложу вам свою точку зрения, а вы попытайтесь ее опровергнуть. Мы пригрозили этим двум принцам, что, если они будут упрямиться, мы возведем на престол не одного из них, а третьего. Наши противники охотно поддержали нас. Люди, вроде старика Деспарда и Гетлифа, сразу поняли, что мы предлагаем им выход из того прискорбного тупика, в который мы все попали. Да и Кроуфорд, по-моему, понял. Им не откажешь в благоразумии. А вы заметили, что сегодня они вели себя гораздо решительнее, чем мы? По крайней мере гораздо решительней, чем некоторые из нас. Хотелось бы мне знать, что у них сейчас на уме. На что они надеются? Им ведь известно, что мы опять зашли в тупик: шесть — шесть. Как вы считаете — не могли они связаться с Пилброу?
— Едва ли.
— Тогда, может быть, они опять подумывают о третьей кандидатуре?
Браун не на шутку встревожился.
— Может быть, и подумывают, — сказал он, — но это не слишком разумная мысль. И ничего у них не получится, если только мы не пойдем им навстречу — а это было бы очень глупо.
— По-моему, вы неправы.
— Мне очень жаль, что вам так кажется.
— Мы, конечно, должны искать свою собственную дорогу. Нам не следует им уступать. Но мне хотелось бы испробовать и эту схему.
— Наши противники уже заговаривали о ней? — спросил я.
— Со мной — нет, — ответил Кристл.
— А вы собираетесь завести этот разговор?
Кристл казался непреклонным.
— Если у нас не будет другого выхода, то да, — проговорил он.
— Я очень надеюсь, что вы этого не сделаете, — сурово и веско сказал Браун.
— Если и сделаю, то лишь в крайнем случае. Когда мы окончательно убедимся, что не сможем провести нашего кандидата в ректоры. — Кристл старался успокоить Брауна, старался внушить ему, что все идет хорошо — чтобы рассеять его хмурую и тревожную мрачность. — Вы вот противились «заявлению шестерых», — сказал он со скрытым озорством, — а оно очень упрочило положение Джего.
— Мы не заслужили этой удачи.
— Но нам очень нужна удача, согласитесь.
— И все же я уверен, что мы не должны затевать новых переговоров с противниками, — сказал Браун. — Эта попытка откроет им наши карты. Они поймут, что мы потеряли веру в своего кандидата.
Браун молча посмотрел на Кристла.
— Я ведь знаю, вы с самого начала не очень-то верили в нашу победу, — снова заговорил он, — но именно поэтому нам сейчас и нельзя вступать в переговоры с противниками. Надо вести себя так, чтобы они не догадались о ваших опасениях. Пусть думают, что у вас их просто нет.
— А если они сами заведут этот разговор?
— Вот тогда и будем решать. — Браун немного успокоился. — Мне очень досадно, что Джего распустил язык на сегодняшнем собрании, — проговорил он.
— Бог с ним, — коротко сказал Кристл. — Положение от этого не изменилось.
— В общем, очертя голову решать ничего нельзя, — заключил Браун. — Я уверен, завтра вы согласитесь, что самое правильное сейчас — твердо стоять на своем. Этого требует благоразумие.
— Если я решу начать переговоры, то обязательно сообщу вам об этом, — сказал Кристл.
Глава тридцать третья
ЧУВСТВА, КОТОРЫЕ УМИРАЮТ ПОСЛЕДНИМИ
На другой день, двенадцатого декабря, я получил утром письмо, которое отвлекло мои мысли от событий в колледже, и, обедая вечером в трапезной, я вдруг увидел наше сообщество глазами незаинтересованного зрителя. Мои коллеги приглушенно обсуждали какие-то слухи, шушукались, уединялись для конфиденциальных бесед; после обеда, когда мы сидели в профессорской, Винслоу с Гетлифом отошли в уголок и несколько минут о чем-то совещались. В тот день все говорили про подготовку к новому неофициальному собранию, на котором следовало обсудить, как нам выбраться из нашего очередного тупика, и передавали друг другу, что Найтингейл собирается разослать еще одну «листовку».
Но особенно мне запомнилось поведение трех человек — Брауна, Найтингейла и Джего. Браун был чрезвычайно озабочен — гораздо сильнее, чем накануне, когда убеждал Кристла ничего не предпринимать. Кристл в трапезной не обедал, и, как только обед кончился, Браун сразу ушел — я даже не успел с ним поговорить. У Найтингейла был такой вид, словно он заготовил для нас какой-то сюрприз. А Джего держался так уверенно, как будто он уже прошел в ректоры.
Возможно, это был один из тех периодов беспричинной успокоенности, которыми перемежается всякое длительное беспокойство: человек с постоянной тревогой гадает, как повернется его судьба, вечером его гложет острейшая неуверенность, а наутро он вдруг просыпается с ощущением, что все трудности уже позади, хотя никаких событий за ночь, естественно, не произошло.
Джего казался совершенно спокойным: разговаривал без всякой экзальтации, не гаерствовал, не старался привлечь к себе внимание окружающих. В беседе с Кроуфордом он был так дружелюбен и приветлив, высказывался так уверенно и хладнокровно, что Кроуфорд мигом утратил чувство превосходства. Никогда еще его соперник не вел себя спокойнее и сдержанней, чем он сам.
Я ушел из профессорской вместе с Джего. Он обещал показать мне небольшую комету, появившуюся на небе в прошлую или позапрошлую ночь. Во втором дворике мы поднялись по лестнице на последний этаж, и Джего объяснил мне, куда надо смотреть — на востоке, рядом с самой бледной звездочкой Большой Медведицы, виднелось неяркое серебристое сияние. Джего увлекался астрономией с детских лет; глядя на звезды, он чувствовал что-то вроде религиозного экстаза, хотя и был неверующим.
Вечное молчание бесконечных пространств не пугало его. Он ощущал гармоническое единство с небесами и необъятную силу невидимого мира. Но говорил Джего только о том, что открывалось его глазам. В тот вечер он объяснил мне, куда комета переместится за сутки, назвал точные параметры ее орбиты и сказал, через сколько лет она снова приблизится к Земле.
Спускаясь по лестнице, он был спокоен, безмятежен и счастлив. Его даже не особенно взволновала открытая дверь служебной квартиры Пилброу. Я поднялся в квартиру, и слуга, который растапливал камин, сказал мне, что от Пилброу пришла телеграмма: он уже в Лондоне и с последним поездом приедет в Кембридж.
Джего ждал меня внизу, но он услышал слова слуги, так что мне не пришлось ему ничего объяснять.
— На редкость милый старик, — проговорил он, ничуть не удивившись: приезд нашего союзника органически завершал этот приятный и благополучный вечер. Он пожелал мне доброй ночи и медленно пошел домой. Я видел у него такую неспешную и уверенную походку только после нашего первого совещания, когда он решил, что ректорство ему обеспечено.
