Могикане Парижа - Дюма Александр (мир бесплатных книг .TXT) 📗
– Но отчего, – не понял Камилл, – я встретил вас именно на этой дороге, а не на другой?
– Во-первых, – ответила княгиня, – я искала тебя по всем дорогам, но мне сказали, что ты живешь в Ба-Медоне.
– Кто же сказал тебе это? – спросил Камилл.
– Все соседи!
– Ну, княгиня, – сказал Камилл, вполне овладев со бою, – соседи обманули тебя, посмеялись над тобой, моя милая.
– Не может быть!
– Так же может быть, как то, что я вижу вдали мельницу, о которой мы мечтали.
Действительно, на горизонте виднелась мельница.
– Если соседи обманули меня, что могло легко случиться, отчего же я встретила тебя именно на дороге в Медон? – спросила Шант-Лиля с легковерием, свойственным гризеткам.
Камилл пожал плечами, как бы желая сказать: «Ты не догадываешься?»
Шант-Лиля поняла это движение.
– Нет, не догадываюсь, – сказала она.
– Между тем, нет ничего проще, – ответил Камилл. – Мой нотариус живет в Медоне, и я ходил к нему за деньгами. Слышишь?
И, ударив по карманам жилета, он зазвенел золотыми, взятыми для покупок.
– Это правда, – сказала княгиня, убежденная звоном монет, – я тебе верю. Ты должен показать мне своего нотариуса… Мне хотелось бы увидать одного из них: они, говорят, очень интересны.
– Еще интереснее, чем это говорят.
Они подъезжали к мельнице, и мысли девушки приняли другое направление.
В прежнее время мельницы служили прелестной целью прогулок; там можно было достать молока, хлеба. Подобные прогулки доставляли истинное и невинное наслаждение, недоступное для высших классов общества.
Трое молодых людей, привязав своих ослов, вошли на мельницу, где им подали горячий хлеб и холодное молоко. Камилл усердно принялся за еду, тогда как княгиня, едва попробовав хлеба, воскликнула:
– О, как мы глупы, что сидим тут и едим хлеб!
– Княгиня, – прервал ее Камилл, – говори, пожалуй ста, в единственном числе.
– О! как ты глупо делаешь, что ешь хлеб!
– Браво! – воскликнул Камилл. – Это уже не шути ха, а целая ракета! Ну, скажи, почему я глуп?
– Да потому что теперь 3 часа пополудни, и мы ис портим аппетит к великолепному обеду, которым, на деюсь, нас угостит господин Камилл де Розан, американский дворянин.
– Все, чего ты только пожелаешь, княгиня; но не здесь, мои пастушки.
– А где же?
– Разумеется, в Париже! Деревня возбуждает аппетит, но она не может удовлетворить его. Мы пообедаем в Париже, у Вефура, что будет очень интересно, даже интереснее нотариусов, так как у Вефура вы едите, а у нотариуса вас едят!
– О, Пакеретта! Надеюсь, ты не будешь в претен зии. К Вефуру!
– В путь, мои дети, – сказал Камилл. – Предупреж даю вас, что мне нужно сделать еще несколько покупок до обеда.
– Для дам? – спросила Шант-Лиля, ущипнув руку Камилла до крови.
– Для дам? Да разве я знаком с дамами?
– А за кого же вы меня считаете, сударь? – сказала Шант-Лиля, выпрямляясь с комической важностью.
– Тебя, княгиня, – ответил молодой человек, целуя ее, – тебя я считаю самой красивой, самой свежей и самой умной прачкой, которая когда-либо существовала.
Пустой извозчик проезжал мимо мельницы; его остановили, сели на него и приказали ехать в Париж к Вефуру, а ослов отправили с мальчиком к их хозяину.
О покупках не было и речи, по крайней мере, в этот день.
За десертом, когда земляника была уже съедена, кофе выпит, а ликер уже начат, Пакеретта Коломбье, роль которой между молодыми людьми становилась очень затруднительной, вдруг вспомнила, что ее дядя, старый солдат, ждал ее для перевязки ран. Она ушла и оставила их наедине.
XIV. Последние осенние дни
Одно из окон дома выходило на улицу Пети-Шамо. У этого окна и сидела Кармелита, облокотившись на подоконник и положив голову на руки. Отсюда прислушивалась она к малейшему шуму, долетавшему к ней в ночной тиши с поля. Раз двадцать треск сухих веток и шум падавших листьев заставлял ее напрасно вздрагивать. Ей слышались шаги Камилла.
Но так поздно он не мог прийти пешком, поэтому нужно было ждать стука экипажа.
Тишина ночи, печальный шелест деревьев, падение листьев, которые как бы вздрагивали, зловещий прерывистый крик совы – все увеличивало тоску Кармелиты. Был момент, когда тоска овладела ею до того, что слезы в два ручья брызнули у нее из глаз и потекли сквозь пальцы.
Какая разница между этой темной, холодной ночью, проведенной у окна в ожидании Камилла, и той весен ней ночью, в которую она болтала с Коломбо под сиренью между розами!
А между обеими этими ночами едва прошло пять месяцев. Правда, не нужно пяти месяцев, чтобы изменить чью-нибудь жизнь: достаточно одной минуты, одного мгновения, одной бурной ночи.
Наконец около часу ночи раздался шум проезжающего по мостовой экипажа.
Кармелита вытерла глаза, насторожила уши и к вели кой радости, смешанной с непонятной грустью, увидела экипаж, вывернувший из-за угла и подъезжавший к крыльцу. Она хотела поскорее сойти с лестницы, чтобы броситься в объятия Камилла, но едва была в состоянии спуститься с первой ступени. Камилл выскочил из экипажа, запер дверь и кинулся к ней. Кармелита стояла на полдороге, дрожа и прислонясь к стене. Откуда у нее, ожидавшей его с таким нетерпением, такая мучительная слабость?
Камилл обнял Кармелиту со свойственной ему горячностью. Утром он так же обнимал княгиню де Ванвр, может, с не меньшей силой, даже с не меньшей горячностью; теперь ему нужно было испросить прощения за свое долгое отсутствие.
Кармелита отвечала на ласки Камилла холоднее, чем думала. У женщины есть чутье, которое редко ее обманывает: мужчина слишком много уносит с собой от той женщины, с которой расстался, чтобы не возбудить подозрения в той, к которой возвращается. Кармелита не могла отдать себе отчета в этом подозрении; но она инстинктивно сознавала, что, кроме отсутствия, ей еще в чем-то можно было упрекнуть Камилла. В чем имен но? Она не знала, что мучительная струна, дрожавшая в сердце, была струной упрека.
– Прости, дорогая, за причиненное тебе беспокойство! – сказал Камилл. – Клянусь тебе, более быстрое возвращение было не в моей власти.
– Не клянись, – сказала Кармелита, – разве я сомневалась? К чему обманывал бы ты меня? Если ты любишь меня, значит, какая-нибудь более могучая воля задержала тебя; если же ты разлюбил меня – к чему мне знать причину.
– Что ты, Кармелита! Я не люблю тебя? – воскликнул Камилл. – Ведь ты знаешь, что я не могу жить без тебя!
Кармелита печально улыбнулась.
Казалось, между ней и ее любовником прошла тень женщины.
Камилл отвел Кармелиту в ее комнату и закрыл окно: ночи становились холодные. Кармелита просидела 5 часов у открытого окна и не заметила свежести воздуха. Камилл бросился к ее ногам.
– Вот, – сказал он, – что случилось. Вообрази, я встретил в Париже двух креолов с Мартиники, двух моих друзей, которых я не видел… не сумею сказать тебе, с каких пор. Мы говорили о нашей чудной стране, где ты скоро поселишься, говорили о тебе…
– Обо мне? – спросила Кармелита, вздрогнув.
– Разумеется, о тебе. Разве я могу говорить о чем-либо другом?. Я, конечно, не назвал тебя. Они отправились со мной за покупками, но с условием, что я пообедаю с ними и пойду в оперу… Ты знаешь, ты и музы ка – единственные мои страсти… Ах, отчего тебя не было там, ты бы провела время очень весело.
Кармелита сделала неопределенное движение бровями.
– Я не была там, – сказала она, – но я не скучала: я ждала тебя.
– Ты просто ангел!
И Камилл снова горячо поцеловал Кармелиту.
Он заметил, что его слова не производят желаемого действия, но он упорствовал, возвращался к тем подробностям, которые должны были придать его рассказу больше достоверности. Кармелита уже не понимала смысла его речей, а слышала одни слова. Она улыбалась, качала головой и отвечала односложно; она так же мало сознавала, что отвечала, как и то, что говорил Камилл.
