Жена мудреца (Новеллы и повести) - Шницлер Артур (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .txt) 📗
Она спешит на улицу, почти безлюдную, точно вся Вена уехала за город. Только застанет ли она его дома? Ведь он может догадаться, что она вздумает прийти к нему и потребовать у него ответа, и постарается избежать этого. Ей стыдно, что приходится так думать… А если он дома, будет ли он один?.. И если он не один, то пустят ли ее к нему?
Вдруг она застанет его в объятьях другой женщины — что она скажет тогда? Разве он давал ей какие-нибудь обещания, клялся в верности? И разве она требовала от него подобных клятв? Вольно же ей было вообразить, что он здесь, в Вене, ждал, пока она поздравит его с испанским орденом. Да, он вправе сказать ей: ты сама бросилась мне на шею и хотела только одного — чтобы я взял тебя такой, какая ты есть… И, положа руку на сердце, — разве это не так?.. Разве не приехала она сюда только для того, чтобы стать его любовницей… без всякой оглядки на прошлое, без всякой уверенности в будущем, да, только для этого!.. Все другие желания и надежды возникали в ней лишь мимолетно, и она вполне достойна той участи, которая ее постигла… И если она будет правдива сама с собой, то должна признаться: из всего, что она пережила, это все же было самое лучшее.
Она останавливается на каком-то углу, вокруг нее полная тишина, воздух паркий и душный. Берта возвращается в гостиницу. Она очень устала, и новая мысль осеняет ее: не потому ли он отказался от свидания, что он тоже устал… Когда это приходит ей в голову, она кажется себе очень мудрой. У нее возникает еще одна мысль: и другую он, наверно, любит так же, по-своему… И вдруг она спрашивает себя: останется ли сегодняшняя ночь ее единственным переживанием, не будет ли она когда-нибудь принадлежать другому? Она радуется этому сомнению, будто мстит Эмилю за его снисходительный взгляд и за насмешливую улыбку.
Вот она снова наверху, на четвертом этаже гостиницы, в неуютной комнате. Остатки обеда еще не убраны, жакет и цветы все еще лежат на кровати. Она берет цветы, подносит их к губам, как будто хочет поцеловать. Но вдруг ее снова обуревает ярость, и она с силой швыряет цветы на пол. Затем бросается на кровать и закрывает лицо руками.
Полежав немного, она успокаивается, она совсем спокойна. Пожалуй, хорошо, что она может уже сегодня уехать домой. Она представляет себе, как ее мальчуган лежит в своей постельке, как все лицо его расплывается в улыбке, когда мать склоняется над его кроватью. Ее неудержимо тянет к нему. Тянет ее и к Элли, и к фрау Рупиус. Да, верно, Анна хотела уйти от мужа… Что за этим кроется? Какая-нибудь любовная история?.. Но странно, теперь ей труднее представить себе это, чем прежде.
Уже поздно, пора готовиться к отъезду… Итак, воскресный вечер она опять проведет дома.
Она сидит в купе, на коленях у нее цветы — она все-таки подняла их с пола… Да, теперь она едет домой, оставляет город, где она… кое-что испытала… ведь так, кажется, принято говорить об этом… В голове у нее мелькают слова, которые ей приходилось читать или слышать в подобных случаях. Такие слова, как: блаженство… упоение любовью… опьянение… И она немного гордится тем, что изведала ощущения, которые обозначаются этими словами. И еще одна мысль приходит ей в голову, мысль, странным образом успокаивающая ее; если даже он в связи с другой женщиной, то она, Берта, отняла его у нее… пусть ненадолго, но отняла всецело, как только может одна женщина отнять мужчину у другой. Она понемногу успокаивается, ей почти весело.
Ясно, что она, Берта, женщина неопытная, не может так вот, сразу, завладеть возлюбленным. Но не удастся ли ей это в следующий раз?.. Она была очень рада, что не осуществила свой замысел, не побежала тотчас к нему, теперь она даже вознамерилась написать ему холодное письмо, оно должно вызвать у него легкую досаду, она будет кокетливой, хитрой… Но она вернет его, это она знала твердо… вернет совсем скоро — и, если удастся, навсегда!.. Так продолжала она мечтать, пока поезд увозил ее домой… И мечты ее становились тем смелее, чем глубже погружал ее в дремоту шум колес…
Когда она приехала, городок спал глубоким сном. Дома она поручила горничной привести пораньше утром мальчика от невестки. Затем медленно разделась. Взгляд ее остановился на портрете покойного мужа, висевшем над кроватью. Она спросила себя, может ли он по-прежнему висеть там. Когда она подумала, что есть женщины, которые приходят от любовника и потом спят рядом с мужем, она содрогнулась. Никогда не сделала бы она ничего подобного при жизни мужа!.. А если бы и сделала, то не вернулась бы домой.
Утром ее разбудил малыш. Он вскочил к ней на кровать и слегка подул на ее веки. Берта села, обняла и поцеловала ребенка, и он сейчас же начал рассказывать, как хорошо ему было у дяди и тети, как Элли играла с ним, а Рихард однажды боролся, но не смог его одолеть. И вчера он учился играть на рояле и скоро будет играть так же хорошо, как мама, Берта внимательно слушала его. Она подумала: если бы и Эмиль мог слышать эту прелестную болтовню! Не взять ли ей в следующий раз малыша с собой и не привести ли к Эмилю, тогда этот визит сразу окажется вне подозрений. Она помнила лишь ту радость, которую испытала в Вене, и от прощальных писем Эмиля в памяти у нее сохранились только слова, сулящие новое свидание. Она встала почти в хорошем настроении и, когда одевалась, чувствовала совершенно особую нежность к собственному телу, словно еще благоухавшему от поцелуев любимого.
Рано утром она пошла к родственникам. Проходя мимо дома Рупиусов, она с минуту раздумывала, не зайти ли ей сейчас же к ним. Но у нее было смутное опасение, что она сразу поддастся тревожному настроению этого дома, и она решила отложить свой визит на вечер. У деверя к ней первой вышла Элли и встретила ее с таким бурным восторгом, словно Берта вернулась после долгого путешествия. Деверь, собираясь уходить, шутливо погрозил Берте пальцем и спросил:
— Ну, хорошо повеселилась?
Она почувствовала, что покраснела до корней волос.
— Да, — продолжал он, — нечего сказать, хорошенькие истории рассказывают о тебе.
Но он не заметил ее смущения и перед самой дверью, прощаясь, посмотрел на Берту взглядом, ясно говорившим: от меня ничего не скроешь.
— Папа всегда так острит, — заметила Элли, — это мне совсем не нравится.
Берта знала, что деверь просто шутит, что это его обычная манера разговаривать, и если бы она вдруг сказала ему правду, он ни за что бы не поверил.
Вошла невестка, и Берте пришлось рассказывать о том, что она делала в Вене. К ее удивлению, ей отлично удалось смешать правду с вымыслом. Она-де побывала с кузиной в Народном саду и в картинной галерее, в воскресенье слушала мессу в соборе святого Стефана, встретила на улице одного преподавателя консерватории, и, наконец, она выдумала даже целую историю о какой-то смешной супружеской паре, которая будто бы однажды ужинала у кузины. Чем больше она лгала, тем больше ей хотелось рассказать об Эмиле и сообщить, что она встретила на улице знаменитого скрипача Линдбаха, бывшего своего коллегу по консерватории. Но какое-то неопределенное опасение, что она не сможет остановиться, когда нужно, заставило ее удержаться от этого. Альбертина Гарлан, очень усталая, сидела на диване и кивала головой, а Элли, как обычно, стояла у рояля, подперев голову руками, и пожирала глазами тетку. От невестки Берта пошла к Мальманам, заниматься с близнецами; ей пришлось слушать упражнения и гаммы, сначала они были невыносимы, по в конце концов она уже не прислушивалась к ним, и мысли ее унеслись прочь. Приятное утреннее настроение рассеялось, Вена показалась ей бесконечно далекой, странная тревога овладела ею, и вдруг она испугалась, как бы Эмиль не уехал тотчас после своего концерта. Это было бы ужасно! Он сразу исчезнет, она не успеет повидать его, и кто знает, когда он вернется! Не сможет ли она, во всяком случае, устроить так, чтобы в день концерта быть в Вене? Она должна была признаться себе: она совсем не жаждет услышать его игру, она даже предпочла бы, чтобы он не был виртуозом-скрипачом, чтобы он вообще не был артистом, а был бы простым человеком — бухгалтером или кем-нибудь в этом роде. Только бы он принадлежал ей, ей одной! Тем временем близнецы барабанили гаммы; какая это все-таки жалкая участь, сидеть здесь и быть вынужденной давать уроки этим бесталанным балбесам… Почему же она была в таком хорошем настроении сегодня утром? Ах, как чудесно было в Вене! Даже независимо от Эмиля — безграничная свобода, блуждание по городу, прогулки в Народном саду… Правда, за это время она израсходовала больше денег, чем могла себе позволить, две дюжины уроков мальмановским близнецам не возместят ущерба… И теперь надо опять идти к родственникам, заниматься с племянниками и, в сущности, необходимо даже искать новых учеников, так как в этом году расходы не соответствуют доходам!.. Ах, что за жизнь!
