Весна - Лутс Оскар (книга жизни .TXT) 📗
Ребята, скользившие на санях с горки, как раз вернулись из третьего рейса и собирались своей компанией совершить и четвертый, но тут явились непрошенные гости; на санях вмиг выросла целая живая груда мальчишек.
В самом низу под этой грудой хрипел Тоотс; он кричал, что если ребята сейчас же не слезут, то нога у него сломается, как кнутовище. Никто, конечно, не обратил на это внимания, никому и в голову не пришло слезать; только Имелик насмешливо спросил: – А как у тебя нога сломается – вдоль или поперек?
Сразу же после этого кто-то подтолкнул сани, и они понеслись вниз.
Маленький Леста – он один только остался на горке и наблюдал эту поездку – потом описывал ее так:
– Ох ты господи! Кезамаа только толкнул сани – а они как понесутся – вж-ж-жик! Сначала как будто подпрыгивали, а как у реки очутились, чуть повернули да прямо об дерево – трах! Полозья поломались – аж треск пошел, а ребята кричать начали, ужас как, а у речки ребят было на земле прямо как травы на покосе, один головой вниз торчит в снегу, другой по реке на четвереньках ползает, а сам все: „аи, аи“ да „аи, аи“! Я сначала подумал, что теперь они все помрут, и испугался, а кистер как пришел, они все сразу ожили и побежали наверх. А я в класс пошел и сказал Тали – ох ты, господи, ну и зададут им теперь трепку!
И им действительно задали трепку. И не только кистер – многих покарала сама судьба.
У Имелика из носу текла кровь, словно вино из бочки, как он сам говорил. У Кезамаа над бровью вскочила огромная синяя шишка, у Тоомингаса было ободрано колено, а Тоотс охал, что он сейчас умрет. У него была немного оцарапана нога около щиколотки.
Кистер же долго стоял в раздумье у реки, а потом стал бродить вокруг своих поломанных саней, как привидение среди развалин замка.
XV
Во время урока, последовавшего за „поездкой по железной дороге“, в школу явился Кийр. Он был бледен и, видимо, перенес немало мучений. Походка у него стала какой-то потешной, кособокой, точно у собаки. Тоотг многое дал бы за то, чтобы сейчас же с ним поговорить. После такого насыщенного приключениями дня, как вчерашний, ему надо было столько рассказать Кийру, да и самому его расспросить, что он никак не мог дождаться конца урока. Нарисовав на клочке бумаги бутылку, он надписал на ней „Лати пате“, кинул записку под самый нос Кийру и стал следить, какая мина будет у Кийра, когда тот увидит его послание. Кийр, взглянув на записочку, сделал кислое лицо, зевнул и начал как-то странно фыркать, словно объевшаяся кошка.
– Позвольте… позвольте выйти, – сказал он и, не дожидаясь ответа учителя, выскочил в коридор. Тоотс хихикнул и нетерпеливо заерзал на месте, словно сидел на горячих углях. Вот бы… вот бы тоже какнибудь выбраться из класса!
– Разрешите выйти!
– Пожалуйста, иди! – послышался совсем неожиданный для него ответ учителя. Весь класс засмеялся, а Тоотс уже в дверях обернулся: чему собственно они смеются.
– У Тоотса сегодня опять девять занятий, а десятым, наверно, будет то, что ему придется после уроков остаться, – сказал учитель. – Скверно, когда человек хочет быть таким разносторонним: он берется за много дел сразу и все делает плохо. Я не думаю, чтобы ему принесло удачу то, что он сейчас вышел из класса, но как ты запретишь чело веку, раз он так серьезно просит? А если бы я и запретил, мысли его все равно блуждали бы где-то далеко, и он едва ли даже замечал бы, что мы здесь делаем. Вот если бы мы по географии дошли уже до Америки, тогда, пожалуй, можно бы еще надеяться, что это его заинтересует, – там ведь и живут все эти знаменитые Кентукские Львы и краснокожие; но, к сожалению, мы с вами дошли еще только до России. А что ему за дело до России!
– О-о, он же как раз вчера говорил, что поедет в Россию и станет там управляющим имением, – сказал Имелик.
– Ну да, видно, уже наскучило быть вожаком краснокожих. Ему хочется разнообразия. Мы же с вами на первых порах удовольствуемся тем, что познакомимся немного с Россией, а там посмотрим, как будет с должностями управляющих.
Урок продолжался своим порядком, и никому даже в голову не приходило, что во дворе в это время происходит нечто необычное. Кийр и Тоотс что-то очень долго не возвращались в класс, но поди знай, почему.
Выйдя из класса, Тоотс буркнул про себя: „Смейтесь, смейтесь, дураки. Вам только и дела что смеяться“, – и отправился на поиски Кийра.
Но Кийр пропал вместе со своей рыжей шевелюрой, и Тоотс решил, что того уж очень скрутило и ему пришлось удрать домой. Вдруг со стороны бани церковной мызы послышались странные звуки, похожие на карканье.
„Подстреленная ворона! – подумал Тоотс. – Надо посмотреть, можег, удастся поймать“.
Он побежал на звук за угол бани и, к своему величайшему удивлению, обнаружил, что существо, каркающее, как подстреленная ворона, – не кто иной, как Кийр. Он кряхтел и пыхтел, упершись головой в угол дома, словно задался целью таким способом опрокинуть баню.
– Что с тобой? – спросил Тоотс.
– Тошнит, – ответил Кийр.
– Отчего тебя тошнит?
– Все вчерашнее… вчерашнее…
– Ах, вчерашнее вино? А как ты домой попал?
– Папа привел.
– Что он сказал?
– Грозился тебя убить.
– Меня? При чем тут я?
Тоотс был страшно поражен, что человек, которому он никогда не причинял зла, собирается его убить. Ну, если бы еще он, Тоотс, взял двухрублевую бутылку, тогда дело другое… А та, девяностопятикопеечная, – подумаешь, эка важность! Неужели и вправду жизнь его стоит всего каких-нибудь девяносто пять копеек да еще несколько мисок студня! Нет, если ему когда-нибудь доведется встретить старика Кийра, он ему прямо все выложит… Но сейчас пусть маленький Кийр поскорее убирается отсюда, здесь его может увидеть кистер, а чего доброго, и сам пастор. Пусть идет куда угодно, пусть, по крайней мере, куда-нибудь спрячется. Кому это нужно – смотреть, как человека тошнит. Потом еще разговоры пойдут, что вот, мол…
– Куда же идти?
– Идем в баню.
Верно! В бане лучше всего можно спрятаться. Как это глупо, что он, Тоотс, сразу не сообразил!
Кийр, пошатываясь и опираясь на Тоотса, побрел в баню.
– Жаль только, что баня не топлена, – сказал Тоотс, – а то забрался бы на полок, попотел бы чуточку и все бы как рукой сняло.
Но даже и сейчас Кийру лучше всего залезть на полок, там, во всяком случае, теплее, чем внизу; не мог же субботний пар за один вчерашний день весь улетучиться.
– Полезай на полок, полезай, – убеждал Тоотс Кийра. – Ложись – увидишь, тебе сразу лучше станет. Да, знаешь что: ты разденься, а я пойду принесу из предбанника хворосту и затоплю печь.
– На полок-то ладно, – ответил Кийр, – но раздеться… Как же я здесь разденусь?
– Вот чудак, раздевайся, сразу отрезвеешь.
– Я же и так трезвый, тошнит только.
– А тогда и тошнить не будет! Раздевайся!
Тоотс отправился в предбанник, принес охапку хвороста и стал разводить огонь.
– Ну раздевайся же! Раздевайся! – продолжал он уговаривать Кийра, засовывая в печь хворост и в то же время искоса, одним глазом, следя за приятелем. – Скоро совсем тепло станет, ты попотеешь чуточку, потом окатишься холодной водой и увидишь, как тебе будет хорошо. Я после выпивки всегда так делаю. Самое лучшее лекарство. Старик мой тоже говорит, что это лучшее лекарство. Ну, живо, раздевайся!
Он наложил полную печь хвороста и начал раздувать огонь с таким рвением, словно работал кузнечными мехами. Но огонь сперва никак не хотел разгораться, и наш истопник решил было, что дело тут в сыром хворосте; но когда из печки вдруг повалил черный, густой, как смола, дым, Тоотс понял, в чем вся беда.
– Ох, черт, вьюшка-то закрыта! Потому дым сюда и валит. А я-то думаю, думаю… – закричал он и полез на скамью открывать вьюшку. Огонь сразу запылал, послышалось потрескивание хвороста, и истопник от удовольствия даже потер руки – дело явно шло на лад. Тем временем Кийр медленно разделся и лег на полок.
