Соленый лед - Конецкий Виктор Викторович (бесплатные версии книг txt) 📗
В тот раз Бостон показывал «Ролинг-дерби».
Многие, конечно, бывали в милиции и участвовали в ресторанных драках, но «Ролинг-дерби» несравненно занятнее и острее. Хотя бы потому, что в потасовке участвуют девушки, хорошенькие, в коротеньких спортивных юбочках, длинноногие, – короче говоря, прелесть, а не девушки.
В кольцо наклонного трека выпускают две команды девушек – по двадцать в каждой. Все на роликах и в хоккейных касках. Они несутся по наклонному кольцу трека и кусаются, подставляют друг другу ножки. Если одна упадет, противница падает на нее, норовя попасть коленями в живот и ухватить за волосы.
В забаве участвует публика: она дерется – сосед с соседом на трибунах.
Участвуют и судьи: они, сцепившись, катаются по ровной площадке в центре трека и бьют друг друга головой об пол. Для того чтобы не допустить смертоубийства, существуют специальные вышибалы – огромные дядьки, килограммов по двести. Поэтому особенно интересно, когда и они включаются в игру. Сперва они пытаются растащить сцепившихся девушек, но это дело безнадежное, как вы понимаете. Поэтому, бросив сцепившихся, извивающихся, лягающих друг друга роликами девиц, вышибалы сцепляются сами. Если один вышибала споткнется и повиснет головой вниз с перил трека, то коллега помогает ему сорваться окончательно, и тогда неудачник втыкается рогами в каменный пол с высоты трех метров.
Седые, пожилые, в белых костюмах джентльмены – тренеры команд – тоже участвуют в игре. Они ведут короткие бои в стиле классического английского бокса. На фоне остального отчетливо заметно, как уже старомоден бокс.
Конечно, «Ролинг-дерби» смотрел весь экипаж. В кают-компании негде было упасть сливе.
В разгар событий вахтенный штурман доложил о появлении американского военного фрегата. Фрегат мигал прожектором отрывисто и властно.
Спокойный, как катафалк, Михаил Гансович и возбужденные зрелищем командиры вынуждены были подняться в ходовую рубку. Оттуда мы честно старались понять, что американец мигает и чего от нас хочет, но ничего не поняли.
Капитан приказал расчехлить прожектор и дать американцу наши позывные. Матрос, которому это было приказано, так ошалел от «Ролинг-дерби», что забыл, где прожектор. Ему напомнили. Он полез на верхний мостик и минут десять распутывал с прожектора брезент и троса.
Тем временем американский фрегат стал проявлять признаки нетерпения. Военные любят, чтобы им отвечали в тот же миг, как они что-нибудь спросят. Американец мигал нам уже двумя прожекторами.
Начальник рации самолично влез на верхний мостик и попытался просигналить американцу наши позывные, но сигнальные жалюзи так закипели ржавчиной, что провернуть их оказалось невозможным.
Американец врубил третий прожектор.
Наконец наши жалюзи провернулись, но тут выяснилось, что на прожектор не подается электропитание. Был оторван от зрелища «Ролинг-дерби» электромеханик Сансаныч, который прибыл на мостик в воинственном настроении и заявил, что прожектор относится к палубным механизмам, входит в заведование старпома и что питание не подается потому, что старпом зачехляет прожектор только в дальних рейсах, а в каботажке прожектор гниет без чехла.
Старпом не смог с ним спорить, так как к трапу подвалил очередной вельбот с веселыми рыбаками – нашими будущими пассажирами, а траповую лебедку заело. Рыбаки болтались под бортом на зыби и слезно умоляли принять их немедленно, так как у вельбота барахлит мотор и их унесет к соответственной матери. Старпом занялся приемом вельбота с рыбаками и только погрозил Сансанычу кулаком.
Американский фрегат носился вокруг нас так, как будто его командира подмазали скипидаром, и мигал четырьмя прожекторами сразу.
Электромеханик осмотрел прожектор и заявил, что все в порядке, питание подается нормально и просто надо знать, где оно включается. После этого позвонил в машину и вызвал к телефону вахтенного электрика, но того в машине не оказалось. Ясное дело, что электрик в какую-то щель смотрел «Ролинг-дерби». По общесудовой принудительной трансляции было объявлено о розыске вахтенного электрика.
К этому времени американец мигал нам четырьмя прожекторами, клотиком и ручным сигнальным фонарем.
Я боялся, что у командира фрегата будет инсульт. Я-то десять лет был военным и знаю, как тяжело командиры переживают подобные ситуации. Но Михаил Гансович всю войну прошел рядовым солдатом. Михаил Гансович никогда не стоял на мостике военного корабля, поэтому все происходящее ему просто-напросто надоело. И он, спокойный, как катафалк, сказал:
– Зачехлить прожектор. Пошел этот вояка… Мы не в территориальных водах. – И отправился досматривать «Ролинг-дерби».
Прожектор был зачехлен под аккомпанемент воплей Сансаныча, которому как раз удалось подать на него питание.
Мне было интересно, что будет предпринимать американский фрегат, и я не пошел вниз досматривать «Ролинг-дерби». Но ничего интересного не произошло. Фрегат вырубил иллюминацию, лег на курс к Нью-Лондону и исчез навсегда, что ясно говорило о том, что никаких серьезных вопросов к нам у него не было, а тем более не было каких бы то ни было претензий. Мы были ему любопытны. Вот и все.
Сегодня Америке любопытна Россия. И России любопытна Америка.
Из радиотелефона слышались далекие голоса. «Достоевский» интересовался подробностями несчастного случая на каком-то среднем рыболовном траулере.
– Как фамилия, повторите! – просил «Достоевский».
– Второй механик Пенчак, – слабым голосом объяснял траулер. – Даю по буквам: Петя, Елена, Надежда, че, че! Тьфу, черт, ну человек! Пенчак!
– И как его угораздило? – брюзжал Федор Михайлович.
– Спустился в румпельное отделение и не предупредил… Они с тралом шли, сгоняли руль на борт, его и зажало между сектором и ограничителем… Он присел еще, дурак… Как раз голову и раздробило, челюсти… Вертолет ждут… Американцы его в Нью-Йорк повезут…
– А что рулевой?
– Рулевой доложил, что руль на борт не доходит…
– Повезло Пенчаку – на вертолете покатается, – прокомментировал «Достоевский» с обычным в такие моменты юмором висельника.
Я пошел спать.
Вокруг было битком набито писателей. Вся русская литература снялась с якорей. Немного севернее шел в Монреаль флагман пассажирского флота «Александр Пушкин». Всю жизнь Пушкин мечтал удрать за границу, повидать мир. Царь так и не дал ему визу. Теперь Александр Сергеевич плыл в Канаду на Всемирную выставку. Совсем рядом таскали по грунту тралы «Достоевский», «Добролюбов», «Островский», «Писарев», «Иван Тургенев», «Чернышевский»… Сам я плыл внутри «Воровского», которого раньше не читал, а тут пришлось почитать.
И вполне естественно было увидеть писательский сон, когда вокруг качалось на волнах Атлантического океана столько знаменитых писателей.
…Я живу на даче, много брожу по лесам, дачный покой во мне, ощущение устоявшейся, семейной жизни: общий вечерний чай за столом с керосиновой лампой, мелькание ночных мотыльков, простые цветы в широком ведре, ранние рассветные просыпания… И близко, тоже на даче, – Достоевский. И мне жутко от его близкого присутствия, потому что я редактирую его рукопись, черкаю, переставляю главы, рву страницы – непоправимо все порчу, но не могу остановиться…
И вот он вызывает меня. Вхожу на веранду, он цепко берет меня за плечи и начинает говорить, быстро, возбужденно. Брызги слюны летят мне в лицо. Он доказывает необходимость подлинных фактов в основе романов. «Газета! Газета! – вот с чего начинать литератору!» Он рассказывает, как сотни километров прошел в поисках документов пешком, когда владелец документов умер. «Какое счастье! Он умер, умер! – громко шепчет мне Достоевский в лицо, и я чувствую даже укол волос его бороды. – И теперь есть прекрасное для романа! И Бог простит мне радость от чужой смерти!» Он наконец отпускает мои плечи, вытаскивает из-за пазухи документ, холит, гладит его, отрывает клочок, сворачивает папироску, обильно зализывает. И я понимаю, что документ так любим им, что ему надо даже осязать его языком.
