Заблудившийся автобус - Стейнбек Джон Эрнст (читать полную версию книги .txt) 📗
Он посмотрел на автобус. В окнах он увидел Прыща и обеих женщин – они ели пирог. Его потянуло к ним. Он бы съел кусок пирога. Эрнест сказал:
– Что чего стоит – непременно выясняется. Иногда мне просто смешно. Знаете, считается, что мы технический народ. Каждый водит машину, пользуется холодильником и радио. Люди, пожалуй, действительно думают, что у них технический ум, но засорись у вас карбюратор, и… машина так и будет стоять, покуда не придет механик и не вынет сетку. Свет перегорит – зови электрика менять пробки. Лифт застрянет – паника.
– Ну, не знаю, – возразил мистер Причард. – В общем и целом американцы все же технический народ. Наши предки неплохо управлялись и сами.
– Они-то управлялись. Да и мы бы тоже, если бы нужда была. Можете вы отрегулировать опережение у себя в моторе?
– Я.
– Пойдем дальше, – сказал Эрнест. – Положим, вам пришлось остаться здесь на две недели. Сумеете вы не умереть с голоду? Либо схватите воспаление легких и умрете?
– Видите ли, – сказал мистер Причард, – теперь люди специализируются.
– Сумеете убить корову? – не отставал Эрнест. – Сумеете освежевать ее и зажарить?
Мистер Причард почувствовал, что этот молодой человек вызывает у него раздражение.
– По стране бродит какой-то цинизм, – резко сказал он. – Мне кажется, молодежь перестала верить в Америку. У наших предков была вера.
– Нашим предкам надо было кушать, – сказал Эрнест. – Им верить было некогда. Теперь люди много не работают. Им есть когда верить.
– Но веры у них нет, – вскричал мистер Причард. – Что в них вселилось?
– Интересно, – сказал Эрнест. – Я даже пробовал разобраться. У моего отца было две веры. Одна – что честность так или иначе вознаграждается. Он думал, что, если человек честен, он как-нибудь выдюжит, и думал, что, если человек хорошо трудится и откладывает, он может накопить немного денег и не страшиться завтрашнего дня. Нефтяной скандал двадцать второго года и прочие такие дела просветили его насчет первого, а тысяча девятьсот тридцатый просветил насчет второго. Он уяснил, что самые почитаемые люди совсем не честные. И умер в недоумении – страшноватом, между прочим, недоумении: во что он верил – в честность и усердие, – они себя не оправдали. А я вдруг смекнул, что вместо них-то ничего другого не придумано.
Мистер Причард не допустил до себя эту мысль.
– Налоги подтачивают усердие, – сказал он. – Было время, когда человек мог сколотить состояние, теперь не может. Все отбирают налоги. Просто работаешь на правительство. Я вам говорю: они под корень режут инициативу. Никто ни к чему не стремится.
– Да не так уж важно, на кого работаешь, если веришь, – сказал Эрнест. – На правительство или на кого-нибудь другого.
Мистер Причард перебил:
– Солдаты, пришедшие с войны, – сказал он, – вот кто меня беспокоит. Они не хотят осесть и взяться за работу. Считают, что правительство обязано кормить их всю жизнь, а нам это не по средствам.
На лбу у Эрнеста выступили капли пота, вокруг губ побелело, взгляд сделался мутным.
– Я тоже оттуда, – тихо сказал он. – Нет-нет, не беспокойтесь. Рассказывать про это не буду. Не собираюсь. Не желаю.
Мистер Причард сказал:
– Нет, конечно, я глубоко уважаю наших солдат и считаю, что к их голосу тоже надо прислушаться.
Пальцы Эрнеста подползли к петле в лацкане.
– Ну да, – сказал он, – ну да, я понимаю. – Он говорил как будто с ребенком. – Я читаю в газетах про наших лучших людей. Наверно, они наши лучшие люди, раз занимают главные места. Я читаю, что они говорят и делают, а у меня полно приятелей, которых вы назовете ханыгами, и между ними страшно мало разницы. Кое-кто из ханыг, я слышу, выдает тексты почище, чем государственный секретарь… А, ну их к черту! – Он засмеялся. – У меня есть изобретение – резиновый барабан, а бьешь в него губкой. Это для алкоголиков, которые хотят играть в оркестре на ударных. Пойду пройдусь.
– У вас нервы, – сказал мистер Причард.
– Ага, нервы, – сказал Эрнест. – У всех нервы. И вот что скажу. Если у нас опять будет война, знаете, что самое ужасное? Я опять пойду. Вот что самое ужасное. – Он встал и пошел прочь, назад, в ту сторону, откуда ехал автобус.
Голова у него была опущена, руки в карманах, ноги били дорожный гравий, и он стискивал губы и не мог остановиться. «Нервы у меня, – говорил он, – просто нервы. Больше ничего».
Мистер Причард смотрел ему вслед, потом опустил глаза на руки, снова вынул машинку для ногтей и почистил ногти. Мистер Причард был потрясен и не понимал – чем. При всем его пессимизме относительно правительства, вмешивающегося в коммерцию, в глубине души мистера Причарда всегда жила большая надежда. Есть где-то человек, такой, как Кулидж или Гувер, – он явится и вырвет правительство из рук у нынешних дураков, и тогда дело пойдет на лад. Забастовки прекратятся, все будут наживать деньги, и все будут счастливы. До этого рукой подать. Мистер Причард не сомневался. У него и в мыслях не было, что изменился мир. Мир просто наделал ошибок, но явятся нужные люди – скажем, Боб Тафт, – и все станет на места и дурацкие эксперименты кончатся.
Но молодой человек тревожил его, потому что это способный молодой человек, а живет с ощущением безнадежности. И хотя такого разговора не было, мистер Причард знал, что Эрнест Хортон не проголосовал бы за Боба Тафта, если бы его выдвинули. Мистер Причард, как большинство его соратников, верил в чудеса, но он был глубоко потрясен. Хортон не нападал на мистера Причарда прямо, но… это, насчет карбюратора. Перед мысленным взором мистера Причарда изобразился карбюратор. Сумел бы он его разобрать? Он смутно помнил, что в карбюраторе есть какой-то поплавок, и ему рисовалась латунная сетка и прокладки.
Однако есть кое-что поважней, над чем подумать, напомнил он себе. Хортон сказал «если свет погаснет»… мистер Причард попробовал вспомнить, где у него в доме щиток с пробками, – и не смог. Хортон на него нападал, Хортон его невзлюбил. А что, если они будут отрезаны, как сказал этот молодой человек?
Мистер Причард закрыл глаза и очутился в автобусе, в проходе между сиденьями. «Не волнуйтесь, – обратился он к остальным пассажирам, – я все беру на себя. Как вы догадываетесь, не обладая определенными способностями, я не создал бы крупное коммерческое предприятие. Давайте рассуждать, – сказал он. – Прежде всего нам нужна пища. Тут на поле пасутся коровы». А Хортон сказал, что я не умею убить корову. Ничего, мы ему покажем. Может быть, Хортон не знал, что в ящичке у шофера – пистолет. А мистер Причард знал.
Мистер Причард вытащил пистолет. Он вылез из автобуса, пошел к полю и перелез через забор. Он держал в руке большой черный пистолет. Мистер Причард часто ходил в кино. Сама собой его мысль заработала наплывами. Он не увидел, как убивает корову и свежует ее, зато увидел, как возвращается к обрыву с громадным куском красного мяса. «Вот вам пища, – сказал он. – Теперь – костер». И снова дал наплыв: пляшет огонь в костре, и большой кусок мяса на вертеле над жаром.
А Камилла говорит: «Но что с животным? Оно же – чье-то».
Мистер Причард ответил: «Целесообразность не признает законов. Закон выживания – прежде всего. Кто потребует, чтобы я позволил вам голодать».
И вдруг – опять наплыв, и он тряхнул головой и открыл глаза. «Этого не касайся, – шепнул он себе. – От этого подальше». Где он ее видел? Если бы удалось немного с ней поговорить, он бы припомнил. Он не мог ошибиться, он был уверен в этом, потому что при виде ее лица у него как-то сжималось в груди. Он не только видел ее – что-то еще, должно быть, произошло. Он посмотрел на автобус. Прыщ и обе женщины по-прежнему сидели внутри.
Он поднялся на ноги, отряхнул сзади брюки, словно газета не предохранила их от пыли. Дождь едва моросил, и на западе проглядывало клочками голубое небо. Все будет в порядке. Он подошел к автобусу и поднялся по ступенькам. Ван Брант растянулся на заднем сиденье, занимавшем всю ширину автобуса. Ван Брант как будто спал. Прыщ и женщины разговаривали тихо, чтобы не потревожить его.
