Десница великого мастера - Гамсахурдиа Константин Семенович (первая книга .TXT) 📗
— Я загляделся на тебя, а ему это не понравилось, — соврал Георгий. Пиримзисе было приятно услышать это. Она хотела еще о чем-то спросить, но от волнения у нее пересохло в горле. Как только они вошли в буковый лес, Георгий стал ее целовать. Он останавливался под каждым деревом, закидывал голову девушки и целовал ее в губы. Идущая впереди пара скрылась в лесной чаще. Гиршел подхватил на руки Вардисахар, Вначале она сопротивлялась, но затем перестала — ей было приятно чувствовать дыхание сильного мужчины, Георгий и Пиримзиса лежали под огромным буком. Девушка плакала от счастья.
До слуха Георгия донесся свист скорохода. Он поцеловал девушку в последний раз, и когда затянул пояс, то увидел, что над священной рощей взошел месяц, как турий рог. Услышал ржание коней.
Они проводили женщин до околицы села, вскочили на коней, и тогда Георгий сказал двоюродному брату:
— Знай, Гиршел, трудно тебе будет со мной состязаться!…
Владетель Квелисцихе улыбнулся и поглядел на молодой месяц.
XXXVII
Путешествие в Пхови убедило царя, что никаких вое-станий в ближайшее время не предвидится.
— Твои лазутчики преувеличили угрозу обозленных хевисбери, — говорил он спасалару. — Два раза мы обследовали Кветарский замок. Габо Кохричисдзе провел там всю ночь с конюхами, расспрашивал их подробно о том, почему в крепости восстанавливают башни. Они говорят, в Кветари боятся нападения дидойцев. Я думаю, Звиад, нам бы следовало подкупить одного из конюхов. Конь у Колонкелидзе прекрасный, он возит своего слепого хозяина по неприступным кручам. Если конюх, ухаживающий за этим конем, будет подкуплен, мы сможем всегда узнать, куда и зачем ездит эристав Колонкелидзе.
Звиад молчал.
— Я не уверен, Звиад, — продолжал царь, — что Талагва Колонкелидзе в самом деле поссорился с Мамамзе и Тохаисдзе. А история относительно дидойцев, конечно, выдумана, чтобы скрыть от нас истинную причину восстановления крепостей и башен… Звиад-спасалар полагал, что день мятежа все же недалек, но не посмел возражать царю.
В эриставствах царил мир. Царица Мариам задержалась в Абхазии. Католикос Мелхиседек уехал в Кларджети. Без них жизнь во дворце стала гораздо веселее.
У царского духовника Амбросия тело покрылось какими-то странными язвами. Весь двор и вся Мцхета желали, чтобы у него оказалась проказа и чтобы она унесла в могилу этого злого попа.
Георгий и Гиршел то охотились, то пировали. За пирами следовала охота, за охотой снова пиры, скачки, джигитовка, метание копья. Прибыл младший сын цхратбийского эристава Дачи с молодой супругой Русудан, урожденной Фанаскертели. Монашеская желтизна сошла с ее лица, грудь и бедра округлились. Мужчинам нравились едва заметные усики над ее маленьким, как колечко, ртом. С затаенной страстью опускала она веки с длинными ресницами, без стеснения ходила по городу, курила опиум и увлекалась охотой. Георгий и Гиршел спаивали цхратбийского эристава Дачи и по очереди таскали его жену с собой на охоту. Мцхетские жители сложили про нее шуточную шаири-частушку: жена эристава девяти озер не ночевала с мужем и девяти раз. Для отвода глаз Русудан прикинулась богомолкой. Муж предоставил ее иконам, она же проводила время с Георгием и Гиршелом.
В выпивке царь и эристав были сильнее ее, зато в метании копья она побеждала обоих. Эристава Дачи мало трогала предстоящая свадьба его родственницы Шорены.
Он разузнал, что царь Георгий расположен к невесте владетеля Квелисцихе, и говорил Шорене:
— Я советую тебе отказаться от замужества с Гиршелом.
Больше всего его занимала дрессировка соколов по лазскому способу: он решил в своем эриставстве ввести этот новый вид охоты. На террасах дворца до поздней ночи раздавался смех и говор гостей. Скучающие без войны азнауры собрались в Мцхете. С ними из эриставств приехало много молодых жен и вдов. Все они ехали в Мцхету, чтобы получить благословение католикоса, но Мелхиседек был в отъезде, и потому молельщики ограничивались милостями Бахуса и Афродиты. К забавам Георгия и Гиршела прибавилось еще одно развлечение: какой-то ингилоец привез царю из Кахетии двух гепардов.
Как раз в этот день Георгий и Гиршел пригласили Арсакидзе обучать сокола охоте по лазскому способу.
«До соколов ли мне? — думал мастер. — Мелхиседек скоро вернется из Кларджети, к его приезду нужно закончить Светицховели. Он привезет византийских гостей, а через несколько недель должно состояться освящение храма».
Не нравилась главному зодчему роль царского сокольничего… Дворец облетела весть о том, что привезли гепардов. В дворцовом саду собрались гости — придворные дамы и азнауры. Из дворца вышли Георгий и Гиршел. У каждого из них на левой руке сидело по соколу цвета кольчуги, а сами они были в кольчугах песочного цвета.
Царь передал своего сокола Арсакидзе и подошел к ингилойцу.
— Как ты поймал гепардов? — спросил он.
— Мы роем в горах большую яму, царь-батоно, прикрываем ее прутьями, сажаем над ямой щенка с продырявленным ухом. В дыру вдета длинная веревка. Конец веревки держит в руках спрятавшийся в безопасном месте охотник. Рот у охотника завязан мокрой тряпкой. Так всю ночь и сидят они — щенок и охотник. Время от времени охотник дергает за веревку, щенок воет от боли. Гепард любит собачье мясо. Услышав собачий визг, он подкрадывается поближе и прыгает прямо на щенка. Прутья ломаются, и зверь проваливается в яму,
— А затем? — нетерпеливо спрашивает царь.
— А затем мы вытаскиваем зверя из ямы и связываем, потом колотим и морим его голодом. Снова бьем и снова морим голодом.
— В Египте гепардов ловят сетями, — заметил Гиршел. Он предложил послать за Шореной придворную даму Анчабаисдзе и Русудан, супругу эристава Дачи. Царь приказал вызвать Фарсмана, как опытного заклинателя и укротителя. Ингилоец сидел на земле и держал в руках концы веревок и плеть. Когда гепарды рычали на окружающих, он замахивался плетью, которая свистела в воздухе. Так в Грузии аробщики погоняют буйволов. В царском саду распустились иранские розы, красные, как кровь, белые, как сердцевина миндаля, и бледно-желтые, как слоновая кость. Цвели садовые маки, шафраны и гвоздики разных сортов-для описания их расцветок не хватило бы ни времени, ни слов. В беседке собрались гости: азнауры и дамы-красавицы, прибывшие из эриставств. Была тут Дедисимеди — единственная дочь владетеля Тмогвского замка, полногрудая, с бровями, натянутыми, как лук, и руками, белыми, как молоко, с длинными пальцами, какие рисовали на фресках тогдашние художники. Младшая дочь Шарвашисдзе, Хатуна, синеокая стройная девушка. И волнующая, как первый грех, Тутай, вдова Варданисдзе. Все три дочери эристава Гварама Абулели: одна светлая, другая темная и третья «солнцеликая» (так называли ее молодые люди).
Даже среди красивейших придворных дам выделя-лась своим блеском жена владетеля Цхвилосцихе, Цокала. Безукоризненно стройной была она, но рыбьи глаза придавали ее лицу глупое выражение. «Рыбьей Коровой» прозвал ее Георгий. Было у нее и другое прозвище: «Апокалиптическая Блудница». Так прозвал ее царский духовник Амбросий. Цокала была дальняя родственница царя. Говорили, что Рыбья Корова — его тайная наложница. Вызывало подозрение, что Цокала приезжала «молиться» в Мцхету как раз тогда, когда царица Мариам уезжала на поклонение святым в монастыри Абхазии или Кларджети. Рыбью Корову сопровождала на этот раз ее старшая дочь Натия, совсем еще юная девушка, стыдливая, как молодая серна. Фигурой Натия походила на мать, но глаза у нее были сапфировые. Она так нежно подымала и опускала свои длинные черные ресницы, как будто на ее веках сидели сумеречные бабочки.
— У этой девочки пьяный взгляд, она мне нравится, — вырвалось как-то раз у царя, когда он был опьянен опиумом.
Царский духовник и другие дворцовые сплетники делали свои догадки:
«Рыбья Корова мечтала о царском титуле, но ее подвели ее рыбьи глаза, теперь она пытается возвести на престол свою дочь Натию».
