Момент истины (В августе сорок четвёртого) - Богомолов Владимир Осипович (книги онлайн полные версии бесплатно txt) 📗
– Ведите роту за мной, – велел он затем старшему лейтенанту и, не оглядываясь, зашагал к роще.
Он сам определил и обозначил участки, установил дистанцию между людьми – полтора-два метра, не более, – показал, как смотреть в высокой траве и под кустами. Лишь только рота, рассыпавшись стометровой цепью, скрылась за деревьями, Андрей поспешил в деревню.
Поляков назвал ему двух мальчишек, наткнувшихся в роще на «додж», родных братьев – Петра и Олеся Павленок. Первым взрослым, пришедшим к машине, был их отец.
Олесю оказалось девять, а Петру одиннадцать лет. Андрей побеседовал с ними отдельно с каждым, подробно расспросил. Не исключалось, что они могли взять лопатку, – поиграли и спрятали. Мальчики порознь рассказали ему одно и то же: как пошли по ягоды, как увидели машину и сначала испугались, а потом подошли, и никого там не оказалось, и как старший залез на сиденье, а младшего послал в деревню сказать отцу.
Потом Андрей долго и обстоятельно разговаривал с их отцом, немолодым бородатым крестьянином, потерявшим ногу ещё в первую мировую войну. Тот перечислил Андрею всё, что обнаружилось в машине, когда он приковылял в рощу, и клятвенно заявил, что большая лопата лежала в кузове, а маленькой ни в машине, ни рядом с ней не было.
Он резонно заметил Андрею, что в хозяйстве сгодилась бы большая лопата, а малая совсем ни к чему. Он божился, что ничего в машине не трогал и лопатки там не было, и всё же Андрей вместе с подпиской о неразглашении их разговора взял у него подписку, что малой сапёрной лопатки в «додже» не было, что ни сам Павленок, ни его дети лопатку не видели и не брали.
Затем Андрей вернулся к роще. Он без труда нашёл ещё сохранившиеся местами отпечатки шин «доджа» и по ним – место, где в чаще была оставлена угнанная машина. Установив весь её путь в роще, принялся старательно искать в траве по обе стороны от следа.
Вскоре он увидел, как бойцы разведроты частой цепью скользили между деревьев невдалеке от него. Они двигались без шума, сосредоточенно; не слышалось ни разговора, ни единого слова, и Андрей с удовлетворением подумал, что они прониклись важностью задания, «осознали».
Он подошёл к ним только после полудня, когда, расположась вдоль берега ручья, они обедали, точнее, перекусывали, немецкими мясными консервами с хлебом, огурцами и зеленоватыми помидорами.
– Садитесь с нами, – предложил ему старший лейтенант и тут же сообщил: – Почти всё осмотрели, а лопатки нет.
– Да, может, её здесь и не было, – с набитым ртом проговорил за спиной ротного кто-то из разведчиков.
– Разговоры! – отрезал старший лейтенант. – Пока не будет лопатки, отсюда не уедем!
От еды Андрей отказался, хотя со вчерашнего ужина кусочка в рот не брал и был по-настоящему голоден. Что ж, сам виноват, а теперь не позорься, терпи. Представителю вышестоящего командования не солидно кормиться чужим пайком, тем более за счёт подчинённых. Несолидно и совестно.
Чтобы заглушить чувство голода, он в два приёма до отвала напился из ручья и вытер рот рукавом. Чёрт с ней, со жратвой!.. Его всерьёз заботило и удручало, что осмотрена почти вся роща, а лопатки нет. Как же так?
Он задумался, но, заметив, что бойцы смотрят на него, поспешил улыбнуться. «Как бы худо ни шло дело, – наставлял его Таманцев, – никогда не подавай виду. Особенно посторонним. Держись бодро-весело. Тебе волком выть хочется, а ты: ля-ля, ля-ля – мол, жизнь прекрасна и удивительна!»
Бойцы, поев, курили. Андрей тем временем отозвал старшего лейтенанта в сторону.
– В-в нашем р-распоряжении ещё ш-шесть, от силы семь часов, – сказал Андрей. – Лопатку надо найти в-во что бы то ни стало!.. В-вернуться без неё мы не можем, не имеем п-права! Вы это п-понимаете?
– Понимаю!
– 3-закончите край рощи и начинайте по новой, – Андрей показал рукой, – п-поперёк… Главное – никаких п-пропусков… Д-дистанция полтора метра, не более. Боюсь, что в-ваши люди не осознали всю в-важность, ответственность…
– Осознали, – заверил командир роты; он оглянулся и негромко спросил: – А она точно должна здесь быть?
Соображая, как лучше ответить, Андрей строго, неодобрительно посмотрел на него.
– И почему ей придаётся такое значение?.. – продолжал старший лейтенант. – Непонятно!
– В-вы меня удивляете, – огорчённо заметил Андрей и взглянул на командира роты с жалостью, как на неполноценного: он припомнил, что точно так в подобной ситуации ответил одному прикомандированному офицеру Таманцев.
Впрочем, ничего иного Андрей и не мог сказать. Он и сам понятия не имел, для чего нужна, для чего так необходима Полякову и генералу эта злосчастная лопатка.
49. Таманцев
Когда начало светать, мы снова укрылись на чердаке; я приказал Лужнову до двенадцати наблюдать, а затем разбудить меня.
В который уж раз мне снилась мать.
Я не знал, где её могила и вообще похоронена ли она по-человечески. Фотографии её у меня не было, и наяву я почему-то никак не мог представить её себе отчётливо. Во сне же она являлась мне довольно часто, я видел её явственно, со всеми морщинками и крохотным шрамом на верхней губе. Более всего мне хотелось, чтобы она улыбнулась, но она только плакала. Маленькая, худенькая, беспомощно всхлипывая, вытирала слёзы платком и снова плакала. Совсем как в порту, когда ещё мальчишкой, салагой я уходил надолго в плавание, или в последний раз на вокзале, перед войной, когда, отгуляв отпуск, я возвращался на границу.
От нашей хибары в Новороссийске не уцелело и фундамента, от матери – страшно подумать – не осталось ни могилы, ни фотокарточки, ничего… Жизнь у неё была безрадостная, одинокая, и со мной она хлебнула… Как я теперь её жалел и как мне её не хватало…
Со снами мне чертовски не везло. Мать, выматывая из меня душу, непременно плакала, а Лёшку Басоса – он снился мне последние недели не раз – обязательно пытали. Его истязали у меня на глазах, я видел и не мог ничего поделать, даже пальцем пошевелить не мог, будто был парализован или вообще не существовал.
Мать и Лёшка представлялись мне отчётливо, а вот тех, кто его мучал, я, как ни старался, не мог разглядеть: одни расплывчатые фигуры, словно без лиц и в неопределённом обмундировании. Сколько ни напрягаешься, а зацепиться не за что: ни словесного портрета, ни примет и вообще ничего отчётливого, конкретного… Тяжёлые, кошмарные это сны – просыпаешься измученный, будто тебя выпотрошили.
После двенадцати я сменил Лужнова. Как он доложил, ничего представляющего интерес за утро не произошло.
Его доклад следовало выразить одной лишь фразой: «За время наблюдения объект никуда не отлучался и в контакты ни с кем не вступал». И если бы он был опытнее, я бы этим удовлетворился. Но я заставил его последовательно, с мельчайшими подробностями изложить всё, что он видел. С самого начала я приучал его и Фомченко смотреть квалифицированно, ничего не упуская, и на каждом шагу внушал им сознание важности нашего задания. С прикомандированными всегда следует вести себя так, будто от операции, в которой они с тобой участвуют, зависит чуть ли не исход войны.
В полдень я около часа рассматривал в бинокль Свирида. Он сидел на завалинке, починял хомут, сшивал покрышку, а потом какие-то сыромятные ремни.
Выражение лица всё время злое, недовольное. Жена, появлявшаяся не раз из хаты, явно его боялась. Он не сказал ей ни слова и даже не смотрел в её сторону, но проходила она мимо вроде бы с опаской.
В движениях Свирида чувствовалась сноровка, и времени даром он не терял. Хозяйственный мужик, загрёбистый. Возле хаты – два здоровенных стога сена; огород тянется без малого на сотню метров; весь хлеб убран в аккуратные копёшки, небось ещё бесхозного у старика Павловского прихватит. И дров в поленницах запасено не на одну зиму.
Со слов Паши я знал: как и многие хуторяне, всю свою скотину Свирид держит у родственников, в деревне. Чтобы не отобрали, не увели аковцы или остаточные немцы. И там тоже немало: корова с тёлкой, пара годовалых кабанов, полтора десятка овец, да ещё гуси.
